– Повезло тебе, Петруша, что столь заботливая сестра у тебя, – мурлыкнула Рисовальщица. – И столь влиятельная. Не отдавай её замуж, а то окажется в чужой воле и перестанет тебе полезной быть в делах державных.

– Она и без того в Васькиной воле, – громыхнул Пётр, отчего сынок принялся слезать с его коленей.

– Не в его, не в голицынской. Князь Василий для пользы дипломатической нужен, потому что страна без твоей твёрдой руки должна была ни с кем не ссориться. Это нынче, когда ты в силу вошёл, когда армия в битвах на южных пределах набралась опыта, народу делается спокойней. А то ведь тревожно было, пока ты рос и мужал, – проворковала Лиза.

«Петруша в Петербург не поедет», – подумал я.

«Какой Петербург? О чём ты?» – внутренне всполошилась Софи.

«В другой раз», – попросил я не торопить меня с объяснениями. А сам с интересом наблюдал за тем, как умница Лизавета крутит своим мужиком.

– Пойду Феденьку уложу. – Отложив в сторону гитару, Рисовальщица встала с лавки.

– Да, ему уже пора, – согласился Пётр, тоже вставая с сыном на руках.

Чарлик на четвереньках подполз к Софочке. Занавес. На время кормления грудью меня отключают.

«Чиж» оказался недурно задуман, но топорно исполнен. Можно сказать, срублен второпях. Три слоя брусьев сечением двести на двести миллиметров, два из которых положены накрест наискосок, а третий горизонтально, образовали сплошную «скорлупу» толщиной более полуметра. Голая неограждённая палуба, а из неё торчат две орудийные башни и башня-мачта – толстостенная внизу и решётчатая вверху, на которой утверждён единственный рей длиной почти равный длине корпуса. Убогонько, но под избиение ядрами годится.

Внутри клёпаный паровой котёл и два паровых движка двойного расширения – по одному на каждое колесо. Несмотря на примерно десятиметровую ширину, внутри тесно из-за повсюду уложенных поленниц дров. Низко: от палубы до днища всего два с половиной метра минус шестьсот миллиметров толщины палубы и пятьдесят – самого днища, абсолютно плоского (это «фанера» из двух слоёв дюймовой доски). В рубке ничего нового, да и башни похожи на ту, которая стоит на полуюте папенькиного флейта, разве что шире.

– Пушки здесь чугунные, – объясняет Генри. – Отлиты поверх цельнотянутой железной трубы. Цементированной, разумеется. При выстреле орудие отъезжает внутрь, позволяя расчёту зарядить себя в защищённом пространстве. А потом по наклонной скатывается по брусьям вперёд.

– А в качку? – заламывает бровь Софочка.

– В качку оно не очень работает. Тут ведь всё проектировалось для действий в устье Дона, где не валяет особо. Да и прибоя от приливов не бывает, только от ветра.

– Ты что же, полагаешь, будто для каждого места нужен свой корабль? – вскидывается доселе молча внимавший государь.

– Да, – кивает Генри. – «Чиж», «Стриж» и «Зуёк» создавались для сторожения устья Дона. Ну и в море Азовском они не оплошают. В Сиваш могут войти, пусть и с краешку, и до Арабатской стрелки доберутся. Если эскадрой в три вымпела, так, считай, всех тут уделают. А на следующей серии я планирую двадцатичетырёхфунтовки поставить – Керченский пролив перекроем. Там тоже по берегам мелководные места встречаются с песчаными наносами. Так это, герр Питер! Пойду я. Мне нужно проследить за погрузкой бомбических снарядов в крюйт-камеры.

– Вот что за люди у тебя, Джонатановна? – повернулся к нам государь. – И откуда в них что берётся? И что это за Далматовский монастырь ты поминала?

– Так за Камнем он. Святые люди там железо плавят. А Пушкарь желает богатеть и возвеличиваться в богатой и великой державе, – объяснил я. – А без достатка в металлах стать великой ещё ни одной стране не удалось.

Сегодня у нас день приезда. Боевые действия на юге активизировались ещё в начале апреля, а мы пришли в Архангельск только в конце мая. И то по Белому морю прокрадывались на моторе, огибая льдины – к счастью, отдельные или небольшие группы оных. Поэтому к началу кампании опоздали ещё до того, как узнали о её начале.

Сонька рвётся в бой. Это с одной стороны. С другой – дитя у неё. Негоже сыну оставаться сиротой. Плющит её неслабо. И детство в организме ещё не отыграло, и ответственность на плечах более чем взрослая. Вот и сидит она, прикидывая то, чего у неё отродясь не бывало, к носу. Потому что на подходе два артиллерийских корабля с необстрелянными экипажами, для которых нет капитанов с боевым опытом. Нет в этом мире других людей, таких как Кэти, побывавшая в трёх сшибках на море. Сшибках, где успех принесло использование моторной тяги в сочетании с артиллерией.

Выйдет в короткий поход с Кэти в качестве капитан-стажёра, почувствует этот утюжок в движении. Там видно будет. А сейчас нужно идти на совет. И чего это Пётр так себя ведёт по отношению к ней? Не иначе Лизавета ему лапши на уши навешала про то, какая профессор Корн вся из себя умная.

Собравшиеся не разделяли отношения государя к личности малолетки: Софочке всего семнадцать. Или восемнадцать? Постоянно забываю спросить дату рождения. А днюхи в эти времена не празднуют, только именины, которые связаны со святыми. Так вот, безбожники Корны не отмечают и их, отчего ориентируюсь я в возрасте моей реципиентки не слишком точно. Зато юный облик при точёной фигурке докладывает окружающим, что перед ними малявка.

Незнакомые военачальники доложили обстановку, уверенно показывая на картах и планах кто где стоит. Разведка отчиталась о проделанной работе. Янычар в этих краях так и не видывали, да и сипахи давно не показывались. Князь Борис Голицын сообщил, что огненное зелье терцам доставлено – выходит, что терские казаки уже есть. А ещё идёт маневрирование массами войск османов на направлении к Вене, которую они так и не взяли восемь лет тому назад. В восемьдесят третьем, стало быть.

Я крепко призадумался, вспоминая то, что слышал когда-то на уроках истории. Вроде как это самое сражение под Веной считается самым большим достижением османов в их продвижении к центру Европы. Потом был закат – долгий и крепко беспокоивший Россию. Я даже количество русско-турецких войн припомнить не могу, много их было.

Нынче османам помогает Франция, а в последнюю русско-турецкую помогала Великобритания. Хотя те же англичане, сколь ни враждовали они с французами, а в Крымскую войну пинали нас, объединив усилия.

– А что относительно ближайших планов полагает капитан-мэм Корн? – вывел меня из задумчивости голос «ведущего». Государь продолжал играть роль капитана-бомбардира, предпочитая не чересчур давить царским авторитетом на значительно более опытных воевод.

– Думаю, нам следует чётко обозначить размер аппетитов, провести линии на картах и доложить османам, чего мы от них хотим. Им нужна татарская конница на правобережье Днепра. Перевезти её через Днепровский лиман они в состоянии, если отдадут нам наш правый берег Кубани. Мы обязуемся не соваться за Перекоп и оставить в покое Очаков.

– То есть турки получат подкрепления против цесарцев и поляков?

– Если поверят, что мы их не обманем и не примемся захватывать Крым, – пожал я плечиком Софочки.

– А мы их не обманем? – поинтересовался князь Борис.

– Это они нас обманут. Независимо от того, кто кому наваляет на правом берегу Днепра, обратно крымцы ломанутся через нас. Думаю, зимой по днепровскому льду. Как уж там мы их встретим, не уверена, однако зачистить земли от Азова до Кубани сможем без помех. Да и в степях севернее Перекопа осмотримся. С ногаями разберёмся, калмыков потесним. Или их внимание друг на друга обратим.

– Ох и подлая ты, англичанка! – хлопнул себя по коленке Пётр. – Писала мне сестрица про коварство твоё, и Лиза предупреждала, что непроста ты! Ступай к своим кораблям и на глаза мне не показывайся, пока сам не позову. Для нерусских объясняю: это называется опалой.

Мне с трудом удалось убедить Сонюшку, что опала её притворная. То есть государь просто вывел её из-под удара, удалив от мест, где нынче мужи сугубые и нарочитые вершат дела, решающие судьбу государства. Сам-то Пётр ничего подобного объяснить ей не мог, потому что постоянно окружён челядью и людом сановным, если не считать военных. И Лизку, жену свою походно-полевую, послать не мог: не дураки кругом.