Кроме того, — заговорил он нормально, — в начале июля силами столичной жандармерии удалось выяснить, что в мае в столице прошла тайная встреча неких высокопоставленных членов партии «Новый порядок». Как показало дальнейшее расследование, одним из тех членов был Артур ван Геер, да-да, тот самый покойник, который этим летом наконец-то стал покойником насовсем и взаправду, — аквамариновые глаза чародея зловеще вспыхнули. — А другим был твой, Гаспар, старый знакомый — Эрвин Месмер.

Ну а незадолго до открытий этих чудных я получил запоздалый рапорт от вас, дети мои, в котором ты, милая моя Аврора, светилась от счастья и птичкой щебетала, как вы ловко распутали клубок интриги и вскрыли заговор Энпе, задумавших сорвать переговоры с Кабиром.

Аврора повела плечом.

— А вы были не очень рады об этом узнать, — сказала она, стараясь быть как можно спокойнее.

— Каюсь, грешен, — наклонил голову Манфред. — Только умоляю, не вздумай плакать — терпеть не могу женских слез и начинаю плакать за компанию. Ты же не хочешь, чтобы я плакал, м?

Чародейка помотала головой.

— Признаюсь честно, — вздохнул первый мастер, подперев голову, — я тогда немного расстроился: у вас в руках был Жан Морэ, а вы так бездарно его пролюбили и взамен предоставили очень важные сведения.

— Разве они оказались не важны? — еще больше осмелел Гаспар. Откровенный сарказм задел его за живое.

— Гаспар, — закатил глаза Манфред и даже сменил свою расслабленную позу, сев прямо и чуть подавшись вперед. — На тот момент террористическая группа, именующая себя «Новый порядок», а также сочувствующие ей, планировали около пятидесяти провокаций, акций или террористических актов. И это только за прошедшие тогда два месяца, и это только те, о которых я тогда знал. А тут еще вы со своим Люмским дворцом, — он откинулся на спину кресла. — Понимаете ли, дети мои, нас так мало, а провокаций так много, и все такие важные, что прямо-таки теряешься, какую бы предотвратить первой.

— У нас была информация от самого Жана Морэ, — сказал Гаспар. Его самолюбие от несправедливости мира готовило самоубийство в знак протеста.

— Угу, — понимающе кивнул Манфред, — как и везде. От самого Жана Морэ и революционного совета «Нового порядка» с припиской: «Долой тиранию да здравствует свобода равенство братство не забудем тридцать первый год», — монотонно зачитал лозунг Манфред и небрежно покрутил кистью. — Ну или что-то в этом роде. Никто не сомневался, что провокация будет. Вопрос оставался в том, где она будет. И это выяснили именно вы.

Аврора удивленно похлопала глазами. У Гаспара покраснели щеки. Эндерн отчего-то повеселел и немного расслабился.

— Ну-ну, — чародей умоляюще глянул на них. — Вы же не настолько наивны! Конечно, я был в курсе всех ваших перемещений, начинаний, инициатив, успехов и поражений. Как вы думаете, кто вообще пустил вас в Люмский дворец?

— Но вы же приказали… — кашлянул менталист.

— А вы когда-нибудь выполняли мои приказы? — добродушно рассмеялся Манфред. — К тому же мне нужно было убедиться в надежности каналов связи. И еще кое в чем.

— То есть вы не доверяли нам?

— Гаспар, я никому не доверяю: ни вам, ни нам, ни себе, ни моей дорогой сестре, — холодно сказал чародей, переменившись в лице. — Радуйся, что я не выполнил свое обещание, а ведь оно все еще в силе. Никогда об этом не забывай, — строго наставил он палец. — И не думайте, дети мои, что вы полностью амнистированы. Ответственность за растрату двадцати тысяч крон я с вас и не подумаю снимать, пока не вычту все из жалования.

— Тха, у нас нет жалования, — буркнул Эндерн.

— Тем хуже для вас, — погрозил Манфред, не повышая голоса. — Куда вы их дели-то? — с искренним непониманием спросил он, не выдержав паузы. — Только не говорите, что Авроре на панталоны, не поверю — она все равно их не носит.

Теперь покраснела чародейка. Манфред, пожалуй, был единственным человеком, которому действительно удавалось ее смутить.

— Вряд ли мы сможем возместить все убытки, — вступился за Аврору Гаспар, — но, может, хотя бы частично, в перспективе…

Он умолк под скептическим взглядом аквамариновых глаз.

— Н-да, — цокнул языком Манфред, — каким же образом?

После карточного турнира в игорном клубе Вортрайха Александер Пристерзун больше недели пропадал у малознакомых друзей и крепко пил, чтобы не было так страшно. А у него были основания бояться. Он боялся, что однажды проснется в грязном подвале в одних кальсонах, связанный и в окружении недобрых мужчин, которые будут задавать неудобные вопросы, а за каждый неверный ответ — дробить киянкой пальцы на ногах. Или куда как проще и прозаичнее: недобрые мужчины однажды вломятся в дверь, а ситуация с вопросами и киянкой повторится. Или еще проще: перебравшись в новое убежище, он обнаружит там вместо малознакомых друзей уже почти родных недобрых мужчин, их вопросы и киянку. Александер понятия не имел, почему так зациклен на киянке — возможно, это было связано с отцом, который начинал обычным столяром, прежде чем открыл свою мебельную мастерскую, где до конца дней работал сам с парой подмастерьев, — но не сомневался, что именно она скрасит последние минуты его жизни.

Одним словом, Звонок очень боялся, что его найдут. И его закономерно нашли. Однако вовсе не затем, зачем Александер думал и отчего пытался сбежать через окно с третьего этажа.

Пристерзуна нашел какой-то тьердемондец. По крайней мере, так рассказывали молодые художники-нигилисты, среди которых в ту ночь прятался Звонок. Тогда кружок рабов искусства как раз очень сильно отрицал штаны и объективную реальность, поэтому молодые люди не могли вспомнить подробностей, кроме того, что разговор между Пристерзуном и тьердемондцем выдался очень бурным. А потом Звонок незаметно, подобно лишнему, нарушающему художественную целостность элементу, выбыл из пост-реальности, созданной субъективным восприятием просветленного сознания, алкоголем, опиатами, каннабиноидами и отрицанием штанов.

Пристерзун исчез и из Анрии. Несколько лет о нем почти ничего не было слышно. Сам Александер вспоминал об этом периоде жизни неохотно, отмахиваясь, мол, и вспоминать там не о чем. Говорил, что наконец-то нашел спонсоров, которые заинтересовались его прожектами, усердно учился и работал.

А после, уже в зрелом и сознательном возрасте, Александер Пристерзун внезапно прославился на всю Ландрию и весь мир как изобретатель новых средств связи.

Созданная им телеграфная система долгое время не получала широкого применения, но все изменилось, когда ученое сообщество провело обширные исследования такого явления как «электричество», поняло его природу, приручило с помощью физических формул, а пытливые практики построили стабильно работающие машины, способные вырабатывать электрический ток без участия чародеев и артефактов.

Тогда-то телеграф полностью вытеснил громоздкую, сложную, ненадежную и безумно дорогую систему магографов Ложи, а телеграфные столбы и провода опутали всю Ландрию и протянулись даже в Этелу, сделав быструю связь между людьми и целыми странами не привилегией избранных, а доступной почти всем.

Пристерзун на этом не остановился и всю жизнь улучшал свое изобретение. В конце концов, ему удалось найти способ передавать при помощи электрического тока на большие расстояния не только текст, но и голос, а уже потомки передали даже изображение.

Александер Пристерзун стал одним из тех, кто изменил мир. Умер он в самом начале следующего века всемирно известным, уважаемым и богатым человеком. И даже через много десятков лет, в очень преклонном возрасте, часто вспоминал и рассказывал со смехом, что не убежал от своей судьбы только потому, что застрял в окне. А если бы не застрял, то в падении обязательно пришла бы идея летательного аппарата, которую он бы так не реализовал, да и все равно ее украли у него одни братья.

Теперь, наконец, мозаика сложилась. Максим, с новой строки.