— А если и может, то все равно не станет, иначе очень скоро поедет в Турм.

— Ну и причем здесь это? Если у ван Бледа есть талисман возврата, то и остальной свой арсенал он, скорее всего, получил от щедрого спонсора.

Чародейка улыбнулась еще шире.

— Геллер! — крикнула она во все горло. Гаспар от неожиданности даже подпрыгнул.

Однако никакого ответа не последовало. Даниэль недовольно насупилась, вертя головой.

— Где Геллер? — окрикнула она Механика, но тот никак не отреагировал, возясь с многоугольниками генератора.

Даниэль отошла к двери, распахнула ее и заорала в коридор:

— Геллер!

Спустя минуту послышались нетвердые шаги и ворчание:

— Idę… Już idę, psiakrew…

Геллер ввалился в мастерскую. Он был бос и в кальсонах. Один край застегнутой на пару пуговиц сверху рубашки был заправлен за пояс, второй — свободно свисал, придавая торгашу артефактами вид, словно он пил всю ночь.

— Chego? — протянул он, широко зевая, и бесцеремонно почесался в паху.

— Пан Геллер, — не обратив внимания, произнесла чародейка, — повторите, что вы сказали мне вчера.

Геллер сонно поскреб взъерошенный затылок.

— О szafę chłodniczej? — вновь зевнул он. Гаспар едва сдержался от зевоты.

— Да, о шкафе, — подтвердила Даниэль. — О нем самом.

Крайласовец достал из-за уха сигару, поднес к носу, глубоко втянул запах табака и взбодрился.

— Co tam mówić? — пробормотал он, чавкая. — Koleżko знову пы́тал о szafę…

Гаспар недоуменно уставился на чародейку.

— О каком шкафе? — спросил он. — Причем тут шкаф?

Даниэль взглядом указала на Геллера.

— Ну, szafa, cholera, — раздраженно заворчал торгаш. — Сто́ит на кухне, zimno дела́ет, aby ёдово не гнило. Rozumiesz, panManda?

— Нет.

— Kurwa mać… — утробно рыкнул себе под нос Геллер. — Приятель муй аптеку держит, — махнул он куда-то неопределенно. — Шкаф для не́го холодильный делали, ну, до микстур, пиявок, настуев. Bardzo zadowolony был. Вот и попро́сил еще jeden. Tylko здоровый.

— Он расширил ассортимент пиявок и настоек? — спросил менталист, совсем потеряв нить.

— Nie, — поморщился Геллер. — Не для себя. Для клиента, pieprzyć go w dupę.

— Я рад, — буркнул менталист, терпение которого тоже подходило к концу, — что твой, как ты выражаешься, handel идет в гору, но причем тут…

— Szukasz типа со спалёном мордом, так? — четко проговорил Геллер.

— Так, — кивнул Гаспар.

— Ну proszę. То он и есть.

— Приятель?

— Кли́ент, kurwa! — рявкнул Геллер.

Гаспар помотал головой. Слишком резко, и зажмурился от боли, прижимая пальцы к виску.

— Ван Блед? — прошипел он.

— Chuj tamwiem, jak on mana imię! — взорвался Геллер, размахивая руками. — Zapytajgo sam, pan Manda!

— Зачем Гирту ван Бледу холодильный шкаф? — спросил сигиец.

Гаспар и Даниэль повернулись на него. Геллер и вовсе как будто только что заметил здоровенного мужика посреди мастерской, а менталист поймал себя на мысли, что совершенно позабыл о присутствии сигийца, и если тот задумал бы выйти, у него вполне получилось бы.

Механик ни о чем не думал. У него прозвонил многоугольник, подобрав нужную литеру. Это было гораздо важнее.

— Тутай, — Геллер ткнул пальцем в вывеску.

К небольшой мощеной площади вели четыре узкие, плотно застроенные улицы. Новый Риназхайм был районом относительно молодым, появился, когда Анрия в середине прошлого столетия стремительно поползла из Гердовой бухты по берегам Мезанга на север, запад и восток и принялась сжирать окрестные села, деревни и поселки. После того, как стараниями кайзера Сигизмунда Шамсит на сто лет перешел в имперское владение, а этельские товары потекли в Империю в обход эдавийских портов.

Поэтому Новый Риназхайм почти не затронула «рыбная лихорадка» — мода на рыбно-моллюсковые и морские названия улиц, домов и заведений, зато он подхватил иную болезнь — рококо. Архитектурно район всеми силами пытался следовать веяниям времен Вильгельма Первого, отца нынешнего кайзера, правда, у Анрии, по мнению людей утонченного вкуса, получалось только быть крайне вульгарной и дешевой подделкой. А уж совсем новые районы, облепившие загрязняющие реки и чадящие трубами фабрики и заводы, вызывали у тех же людей оторопь, ужас и желание неутонченно проблеваться.

В центре площади была установлена тридцатифутовая мраморная стела, увенчанная одним из имперских львов. Вероятнее всего, символизирующим золото, а не кровь, хотя Даниэль так и не поняла, в чем их отличие, однако ее уверяли, что оно все-таки есть. Саму площадь, как и положено, облюбовали голуби и рабы искусства — несколько художников и пара музыкантов. Художники на своих мольбертах старательно увековечивали монумент имперской власти и прохожих, которым захотелось увековечить себя на фоне имперской власти. А музыканты, флейтист и скрипач, развлекали художников и голубей, высокомерно игнорируя периодические критические замечания пролетающих мимо злобных пернатых критиков, ничего не понимающих в музыке.

Даниэль, Геллер и сигиец остановились под вывеской с самой тривиальной и банальной змеей над лестницей, ведущей в полуподвал дома в конце Верхней улицы. Для верности и для образованных людей на окнах полуподвала было выведено белой краской «Аптека» на нескольких языках.

— Аптека? — недоверчиво спросила чародейка.

— Ну, — хмыкнул Геллер.

— Обычная аптека? — уточнила Даниэль.

— A jaka potrzebna? — фыркнул крайласовец. — Złota?

— Я думала…

— Аптека jak аптека, — проворчал Геллер, не интересуясь, что там себе думала чародейка. — С pigułkami, касторкой, пиявками и клистира́ми. Я тутай капли беру. От желудка. Шалит, drań, последнее время, — заботливо погладил себя по пузу он.

— Даже не знаю, почему, — усмехнулась Даниэль.

— Твоя правда, droga pani, — Геллер то ли не понял, то ли не заметил иронии. — А ten курдюпель плюгавый говорит мне о питаньи…

— Как его зовут?

— Юлиуш. Пан Юлиуш Яскер, — почтительно поправил себя Геллер. — Мы с ним вместе из столицы сюда перебрались. То добрый хлопак, — добавил крайласовец, — chociaż zły chuj. Так что вы с ним понежней, а?

— Постараемся, — пообещала Даниэль и вдруг вспомнила, что о сигийце рассказал Эндерн. — Постараемся же? — дернув за рукав, настойчиво попросила она.

Сигиец не отреагировал. Он пристально смотрел на аптеку. Глаза блестели на солнце ровной серебряной гладью.

— Bonjour.

Это действительно была самая типичная, разочаровывающе обычная, ничем не выдающая аптека, в которой пахло, как в аптеке, было тихо, как в аптеке, и было скучно, как в аптеке. Здесь было абсолютно и совершенно не на что смотреть, кроме бесконечных рядов банок, склянок и коробок с настойками, микстурами, наливками, растворами, пилюлями, каплями, таблетками, пастилой, бинтами, мазями и еще чем-то, о чем думать не хотелось. Разве что ровное голубоватое освещение самого помещения, но Даниэль довелось побывать в слишком многих гостиных, спальнях и ванных больших особняков лучших людей в лучших районах лучших городов, чтобы не удивляться чему-то подобному.

За прилавком стоял худощавый, высокий, с угловатым лицом и обширной плешью, зачесанной остатками волос, мужчина внешности обыкновенного аптекаря, пропахшего спиртами, мазями и опиумными настойками. Он был занят тем, что увлеченно взвешивал на миниатюрных весах какой-то порошок, который фасовал по коробочкам. Даниэль, будучи испорченной постоянно развивающимся, прогрессирующим миром, сходу подумала о том, о чем подумал бы на ее месте любой такой же испорченный современным миром человек, однако быстро отказалась от этой мысли. Аптека была слишком обычный, а значит, и порошок — самая обыкновенная горькая гадость для разведения в кружке, чтобы лечить горло или чистить желудок.

— Добрый, — кивнул Юлиуш Яскер, оторвавшись от своего занятия и выпрямившись за прилавком. — Чем мо́гу по́мочь? — окинул он взглядом клиентку и ее спутника. Того — чуть дольше, и инстинктивно придвинул весы поближе к себе. — Что беспокоит? У ме́ня есть средства от всех болезней, известных и е́ще не открытых.