Гаспар это прекрасно понимал. Понимал также и то, что Месмер сильнее и в открытом столкновении шансов почти не будет. Но все равно погнался за ним. Большой удачей стало то, что по пути подвернулся случайно брошенный плотником в коридоре полуподвала гвоздь, а некоторым преимуществом — детство в Белльжардане, самом паршивом и вонючем районе тьердемондской столицы. Белльжардан учит двум вещам: дышать ртом и незаметно бить шилом в вену на бедре или в пах почти из любого положения. Эрвин Месмер такими навыками не владел.

Однако рука Гаспара была не настолько твердой, как хотелось. Он не был уверен, что попал куда целился. Да и было не важно: Месмер стоял и таращился на гвоздь. Гаспар неуклюже встал и, перебарывая головокружение, набросился на него, придавил к стене подворотни и пару раз хорошо дал под дых. К тому моменту, как Месмер оправился, Гаспар успел ударить того коленом в раненое бедро, но в ответ получил кулаком по плечу и в ухо. От боли в глазах помутнело. Месмер отпихнул его и с разгона накинулся, обхватив поперек туловища.

Оба повалились на землю и из последних сил принялись мутузить друг друга. Гаспар пытался кусать Месмера куда дотягивался. Месмер, как мог, долбил кулаком куда удавалось попасть. Оба валялись, катались, сопели и кряхтели, пуская кровавые сопли и слюни. Если бы любивший говаривать магистр по случайности оказался рядом, он бы сильно удивился новым методикам схватки менталистов. Если бы, конечно, сумел отличить ее от обычной пьяной драки, неуклюжей и страшной в своей нелепости.

И как любая пьяная драка, она могла бы закончиться только сама собой от полного истощения обеих сторон либо посторонним вмешательством.

Так и произошло. Когда Месмер сдавил Гаспару горло, а Гаспар дрожащими пальцами выдавливал Месмеру глаз и тянулись каждый к валяющемуся рядом гвоздю, в подворотню проскользнула тень.

Черная кобра замерла возле дерущихся, поднялась, глядя на них неподвижными глазами рептилии, и стремительно бросилась, впиваясь Месмеру в руку.

Эрвин Месмер заметил движение краем глаза только в самый последний момент. От места укуса по руке поползла острая, жгущая боль. Месмер завопил, вскочил, отшатнулся к стене. Кобра поднялась, раздувая капюшон, и принялась расти, приобретая очертания женской фигуры. Месмер болезненно зашипел, зажимая укушенную руку, оттолкнулся от стены, сделал пару неуклюжих, обессиленных шагов.

Майсун перекинулась колесом через Гаспара, встала на расставленных ногах и энергично качнулась всем телом, вращая головой. В темноте мелькнула хлыстом ее длинная коса с вплетенным лезвием на конце и чиркнула Месмера по щеке. Тот коротко взвизгнул, но не успел ничего толком понять, как байфанка ударила его носком туфли под колено, а затем ткнула подкошенного Месмера кончиками пальцев в плечо, в шею и под грудину. Он пару раз судорожно хватил ртом воздух, закатил выпученные перепуганные глаза и медленно завалился набок.

— Zhè shì wǒ de lièwù! — презрительно бросила девушка.

Она бесшумно развернулась и подошла к Гаспару, склонилась над его разбитым, опухшим лицом. Менталист кое-как разлепил еще не заплывший левый глаз. Майсун наклонилась совсем низко, почти касаясь губами раздувающейся щеки, но что-то насторожило ее, заставило прислушаться.

Черная кобра щекотнула по лицу Гаспара раздвоенным языком и растворилась в темноте. Когда в отдалении послышался нарастающий гул шагов, менталист был уже без сознания и не увидел, как в подворотню вбежало четверо человек.

Кем они были — выдавали только купритовые медальоны с выгравированными на них песочными весами.

— Неужели ты не догадался прихватить с собой хоть какую-нибудь одежду? — проворчала чародейка, опираясь об Эндерна. Идти было самостоятельно все еще трудно.

— Не-а, — ответил Эндерн. — Ты и без нее неплохо смотришься.

— Даже не сомневаюсь. Небось, все мои мертвые сиськи облапал!

— Мне они, блядь, и живые даром не нужоны.

— А где моя одежда?

— Спроси труповозов и главного по жмурне — они тебя принимали.

— А заодно все мое золото?

— И как ты только угадала?

На сердце тяжестью легла тоска. Еще одно платье, туфли, украшения…

— Я бы спросила и охотно, но надо полагать, они вдруг вспомнили о важных делах. Посреди ночи.

— Угу, рояль на второй этаж тащат.

— Бедняги, — поджала губы чародейка.

Они вышли из палаты и шли по темному безмолвному коридору.

— Боюсь представить, куда они еще запускали руки, чтобы проверить, не припрятано ли у меня там золотишко, — пробормотала чародейка. — И не только руки…

— Я не эксперт, Графиня, — назидательно проговорил Эндерн, — но, по-моему, ты ебнулась.

— Спасибо, что напомнил. Где Райнхард?

— Блаженный-то? Слепетнул.

Чародейка едва не оступилась.

— Как?

— Тха, да вот так, — передразнил ее Эндерн. — Потерялся и до сих пор не нашелся. Даже шмотки свои, сука, бросил. Маэстро сидит невесел, будто хуй в печали свесил.

Чародейка прошла несколько шагов, опустив голову.

— Ну, — вздохнула она, — ничего другого не стоило и ждать.

Эндерн остановился, поднял ее лицо за подбородок и заглянул в глаза. Чародейка часто заморгала.

— Ты че, Графиня, втюрилась? — спросил полиморф, не скрывая издевки.

— Вот еще! — возмутилась она, вяло шлепнув по его руке. — И в той, и в этой жизни у меня была, есть и будет только одна любовь — ты. Я тебя ни на кого не променяю. Ну, пока не завоюю твое сердце и окрестности. Хотя бы разочек.

Она демонстративно протянула к нему ладонь, но Эндерн вильнул бедрами, сберегая окрестности от посягательств.

— Угу, — угрюмо буркнул он, глядя на чародейку из-под густых бровей, — размечталась.

— Размечталась, — эхом повторила она, прикрывая пощипывающие глаза. — А знаешь, чего бы я по правде сейчас хотела?

— В душе не ебу, — демонстративно зевнул Эндерн.

— Стряпни Геллера. Чтоб все в мерзком жиру аж плавало…

Полиморф крякнул и схватился за челюсть, охая и осторожно шевеля ей. Потом протянул к растерявшейся чародейке пятерню, осторожно ощупал растрепанную голову и привлек к себе, обнял за плечи, поцеловал в лоб. Чародейка лишь похлопала глазами.

— Господи спаси и сохрани тебя, манду грешную, — пробормотал оборотень, неумело осеняя ее знаком святого пламени. — Так и знал, сука, надо было раньше тебе дурь колоть. Ты и так дура была, а теперь вообще последних, сука, мозгов лишилась.

Чародейка хихикнула себе под нос.

— Невелика потеря. Без мозгов я как-нибудь проживу.

— Нахер тебе этим говном травиться?

— Понимаешь… мне все не верится, что я с того света вернулась. Вот и хочется проверить. Геллерова кухня прекрасно подойдет — таким говном даже черти в Бездне меня, манду грешную, пытать не стали бы.

— Потом нас всех собрали гвардейцы и отвели в церемониальный зал, где выступила… Фридевига фон Хаупен.

— Сама консилиатор Ложи?

— Именно. Она призвала всех сохранять спокойствие и объявила, что мы стали невольными участниками демонстрации заморским друзьям готовности Ложи защищать их от любой опасности, которая исходит с любой стороны и в особенности с тыла.

— А заморские гости?

— Принц слушал развесив уши и прямо-таки лучился счастьем. Точно говорю вам — околдовали его. И нас тоже околдовали.

— Неужели?

— Богом клянусь! Понимаете… у нас же доверительная беседа?

— Разумеется.

— Так вот, понимаете, когда госпожа консилиатор выступила, нам всем раздали шампанское и заставили выпить.

— Прямо-таки заставили?

— Прямо-таки. По рядам ходили люди, вроде и одетые, как слуги, но аж волком смотрели. Я к одному присмотрелся украдкой и знаете, что? Заметил у него медальон, какой тайные агенты Ложи носят.

— А вы знаете, какие у них медальоны?

— Все знают…

— Вы говорили, что вас околдовали.

— Всех околдовали — в шампанское дурного порошка подсыпали колдовского. Уж я-то в этом кое-что понимаю!