— Куда уж хуже, — всхлипнула она. — Меня убили! Ты понятия не имеешь, что это такое. Умирать очень страшно. И больно. Особенно в первый раз.

Совиные глаза оборотня блеснули. Чародейка только сейчас задумалась, что знает о нем очень мало, почти ничего. Она ждала возражений и едких замечаний, но полиморф лишь усмехнулся:

— Ну, с лишением, сука, девственности, что ли. Это надо обмыть.

— Не смешно, — буркнула чародейка, прижимаясь к Эндерну крепче. — Я просто закончилась. Меня больше не стало. Была — и нету. И больше ничего. Вообще ничего!

Тело наконец-то успокоилось и определилось с ощущениями. Чародейка окоченела от холода, отморозила на ледяном столе ягодицы и бедра, но встать не могла. Пробовала, но чуть не пропахала носом каменный пол, если бы полиморф не подхватил ее. Пришлось сидеть на подложенной куртке Эндерна, замотавшись в простыню, трястись и дожидаться, пока пальцы ног не начнут отзываться.

— Теперь-то живая, — сказал оборотень.

— Я была мертвее мертвой восемь часов! — чародейку заколотила крупная нервная дрожь. — Ты сам сказал!

— Хорош, сука, ныть! — ворчливо бросил Эндерн. — Ничего и не случилось. Подумаешь, имя новое придумать придется. Один хрен оно тупое было.

— Тебе легко говорить, а я любила это имя. Под ним я была когда-то счастлива, — шмыгнула носом чародейка, устраивая голову на плече полиморфа.

— Ты мне только рукав соплями не уделай, а? — брезгливо поморщился Эндерн, но не отодвинулся.

Чародейка уставилась на пальцы своих ног. Она не прекращала попыток заставить их подчиняться, но пока без особого успеха, что нервировало и пугало. Была опасность, что у воскрешения найдутся побочные эффекты и последствия слишком долгого пребывания в состоянии хладного трупа. Чародейка не очень переживала, что могут проснуться новые кулинарные пристрастия, например, к сырым мозгам, а вот за возможность ходить — тряслась. От такой приятной привычки нелегко отказаться.

— А как ты меня нашел? — спросила она.

— Чорт привел, — ответил Эндерн.

— Кто?

— Чорт. Чорта ни разу не видала?

Чародейка подняла на него растрепанную голову.

— Я — ведьма, Ярвис, мне проще описаться или лопнуть, чем до чертей допиться.

— Не поверишь, Графиня, — состроил недовольную рожу Эндерн, — трезвый был, как стекло.

Бруно замер, повинуясь остановившемуся оборотню. Дорогу им преграждала толпа из десятка крепких и агрессивно настроенных ребят. Таких ребят обычно можно видеть возле завода после тяжелого рабочего дня. Сопровождаемые шумными разговорами и облаком густого табачного дыма, они заворачивают в ближайшую пивную, где коротают вечер, который нередко заканчивается ночными приключениями и нередким пробуждением в самых неожиданных местах. И без всякой магии.

Этих сопровождало напряженное молчание. И окружала тяжелая злоба. А в руках имелись цепи, дубины и вырванные из заборов железные пруты.

— Это опять, что ли, бандюги? — шепнул Бруно.

— Хужее, — отозвался Эндерн. — Народ.

— А чего народу надо?

— Счастья народного.

— А мы какой жопой к его счастью?

— А мы, сука, его нынче по манде пускаем, — прошептал Эндерн, делая осторожный шаг назад. Толпа уверенно шагнула к ним.

— Им-то откуда знать? — сглотнул Бруно, тоже отступая.

— На ебле написано: «Холопы режима, стукачи и палачи».

Толпа пошла на них быстрее.

— Как скомандую — беги. Я их задержу.

— Хер тебе в обеи руки, — Бруно нащупал рукоять пистолета. — Я тебя не брошу!

— Ох, драть вас кверху сракой, — тоскливо пробормотал Эндерн.

Он дернул кистью, выбрасывая из рукава лезвие меча. Бруно выхватил пистолет, скакнул в сторону и направил в толпу дуло, щелкая курком. Та остановилась, не ожидая увидеть оружие.

— Ходи по одному! — сплюнул Эндерн.

Толпа осталась стоять на месте, нерешительно переминаясь с ноги на ногу, звеня цепями, однако и отступать не собиралась. Бруно и рад был бы поверить в собственную грозность, но жизнь его многому научила, особенно в последние месяцы. Он чуял подвох. И подвох вдруг уперся в спину.

Волосы на затылке потрепало дуновение холодного ветра. Неуместного, чуждого в жаркую анрийскую ночь, вызывающего еще большую тревогу, нежели толпа уличной шпаны. Захотелось обернуться, но это последнее, что стоило делать в такой ситуации. Эндерн напрягся еще больше. Он тоже почувствовал ветер в спину.

В толпе начали переглядываться и все пристальнее смотреть куда-то сквозь Бруно и полиморфа. Маэстро все-таки не выдержал — мельком обернулся. Подумал, что померещилось, и обернулся снова. Нет, не показалось.

К ним шел дьявол. Самый настоящий демон. Черт из Бездны.

Высоченный, не меньше семи футов, огромный, как пара человек, и черный, как сама ночь, даже в свете фонарей. Он был одет в черный фрак, который едва ли не трещал на его необъятной туше, и цилиндр. Лицо… нет, самая настоящая дьявольская морда фосфоресцировала и светилась белыми костями голого черепа.

Рядом с чертом семенил мелкий бесенок, карлик в свободной мантии с безобразно уродливой физиономией гнома из сказок про нечистую силу.

— Ну пиздец, — с едва заметной дрожью в голосе пробормотал Эндерн, тоже обернувшись, — допился, нахуй…

Черт прошел мимо, тяжело ступая. Карлик едва поспевал за ним и утробно ворчал. Бруно и полиморф непроизвольно расступились перед ним, стараясь не встретиться глазами со светящимся в ночи черепом.

Великан остановился, отогнав растерявшуюся толпу на пару шагов. Обвел каждого тяжелым взглядом.

— Нендо зако вазунгу! — прогромыхал он на всю улицу. Трубный голос отозвался в стенах домов неестественным эхом.

Толпа отступила еще на пару шагов. Однако нашелся кто-то самый смелый, как и подобает самому смелому в подобных ситуациях, в заднем ряду.

— Мужики, чего мы ссымся? Их всего двое да ряженый трубочист! Айда!..

Трубочист резко вскинул руку с огромной ладонью, в которой поместилась бы пара белых голов. Самый смелый внезапно для себя обнаружил, что стоит уже в первых рядах. Черт снял цилиндр с лысой черной головы и запустил мощную пятерню в шляпу. Достал из тульи что-то, потряс плотно сжатым кулаком и, широко размахнувшись, швырнул перед собой горсть мелких птичьих и крысиных костей и черепов, которые глухо застучали по мостовой. Крысиный череп лег ровнехонько напротив смельчака и уставился на него пустыми глазницами.

— Рохо ньйо, — нараспев пробасил черт, притопывая ножищей и ритмично потрясая огромным кулаком, — уову уондо, вазунгу кулинда, маадуй кувафукуза!

Толпа застыла, как загипнотизированная. Бруно и Эндерн, сами того не заметив, встали друг к дружке почти вплотную.

Поднялся ветер. В темноте над улицей закружился невесть откуда взявшийся туман, собираясь в призрачные фигуры с гротескными руками, деформированными головами с дырами вместо глаз и ртов. Со всех сторон послышалось шипение, шепотки, хихиканье, от которого волосы сами собой начинали шевелиться. Потянуло холодом, в котором чувствовалось нечто потустороннее, могильное.

— ХЕЙ-ЙА! — взревел черт, вскинув над головой опрокинутый цилиндр.

Из тульи повалил густой дым. Череп крысы сверкнул пустыми глазницами, и над улицей пронесся, визжа и хохоча, череп человеческий. Из густого дыма выскочили скелеты и, гремя костями, ринулись на толпу, а следом — шепчущие призраки, голодно протягивая искаженные руки.

Толпа в момент побросала оружие и с дикими воплями и криками разбежалась. Бруно и подумать не мог, что человек может бегать настолько быстро. Хотя об этом он подумал несколько позже, а тогда стоял, прижимаясь к Эндерну, и дрожал от страха. Полиморф занимался примерно тем же, но сдержаннее.

Оба не сразу сообразили, когда все закончилось. Просто наступила тишина, которую несмело нарушил хлопок далекого выстрела — где-то такую же плохо организованную и малочисленную толпу разгонял драгунский разъезд или отряд гарнизонных войск.

Первым опомнился Эндерн. Бесцеремонно оттолкнул Бруно, отряхнул рукав куртки.