Эндерн обвел обоих желтыми глазами.

— Слышь, я не в претензии, — давил на жалость коротышка. — Они начали! Сам знаешь: как началось — хер остановишь. Тут или стреляй — или лягай. Давай разойдемся, как ничего не было, а?

Оборотень еще раз обвел обоих взглядом. Медленно и осторожно шагнул в сторону, сошел с тротуара, освобождая дорогу. Молча кивнул, указывая направление.

— Спасибо, мужик! — просиял коротышка и подобрал слетевший с косматой башки котелок. — Дай те бог здоровья!

Лысый верзила нагнулся и поставил его на ноги за шкирку. Коротышка сморщился, хромая на обе ноги, взялся за копчик. Верзила подхватил его снова, закинул себе на плечо и зашагал прочь.

— Лысый, бля, ты че творишь⁈ — взвизгнул коротышка, болтая ногами, но быстро сдался.

На прощанье он махнул котелком, водрузил себе на голову и тоскливо подпер ее рукой.

Эндерн проводил их глазами и стоял на дороге, пока оба не исчезли в ночной темноте. Только после этого дернул кистью, втягивая меч в ножны.

Бруно стоял, держась за угол, потирал бок и злобно поглядывал на приближавшегося Эндерна, который не преминул пнуть трупы. Даже задержался, явно раздумывая, что неплохо бы проверить их карманы, но плюнул и пошел дальше.

— Съебываем, пока кому еще, сука, чего не присралось, — скомандовал оборотень, не дав Бруно раскрыть рта.

Маэстро выразительно вздохнул и, слегка прихрамывая, пробрел за ним.

— Прошу, садитесь.

— Благодарствую. Не на каждом, знаете ли, допросе такие учтивые следователи. Не напомните, как ваша фамилия?

— Моя фамилия — Гайстшписен. И вы не на допросе. Расценивайте нашу встречу как доверительную беседу.

— С явкой в приказном порядке?

— Беседу с нюансами и особенностями.

— Доверительность между нами тоже будет в приказном порядке, как оно и положено у тайной полиции? Или сразу возьметесь за дубинку?

— Эдлерхэрр…

— Нобельхэрр! Я знаю, у людей вашего сорта не принято, но все же попрошу соблюдать приличия, чины и звания.

— Виноват. Нобельхэрр, разумеется. Поймите, нобельхэрр, вас никто ни в чем не обвиняет. У меня к вам всего лишь несколько вопросов. Ответьте на них — и мы разойдемся. Возможно, даже никогда не вспомним друг о друге.

— Какие заманчивые перспективы! Ну что ж, задавайте ваши вопросы… как вас там, еще раз?

— Вы присутствовали на приеме в честь его высочества Мекмед-Яфара Мекметдина?

— Кого? А, в честь кабирского принца?

— Шаха.

— А какая разница? Не важно, впрочем. Да, присутствовал. Имел такое счастье, к несчастью.

— Не поделитесь впечатлениями?

— С каких пор следователей интересует светская хроника?

— Следователей интересует многое, нобельхэрр. Особенно из первых уст.

— Да какие там впечатления! Обычный скучный светский вечер. Разве вам не доводилось бывать на приемах?

— К несчастью или счастью, не доводилось.

— В вашем случае, разумеется, к счастью. Я не знаю, что вам рассказать. Сначала был обычный скучный бал. Хотя одна из гостий, кажется, графиня, из Тьердемонда, из старой знати, была хороша. Мне даже почти удалось заполучить ее на танец, но меня опередил мейнский посол…

— А помимо графинь из Тьердемонда?

— Помимо графинь была встреча с самим принцем. Произносили обычные скучные торжественные речи. Шталендхэрр выступил коротко. Как и положено, много красивых слов и мало смысла. Много лести, мало искренности. Много обещаний и ни одного исполнимого. В этом Шталендхэрр Крихерай — настоящий мастер, оттого и держится на своей должности уже пятый год.

— Вы поразительно искренни, нобельхэрр.

— У нас же доверительная беседа. После слово взял министр Бейтешен. Говорил значительно дольше и еще краше. Всего не упомню, мне больше всего понравился его пассаж про — как он ловко выразился — «сто лет недоразумений и недопонимания». Это он так про сто с лишним лет оккупации Шамсита и семь кровавых войн. «Недоразумения», н-да! А триста лет войн до этого, наверно, мелкие ссоры из-за пустяков, а не попытки Этелы освободиться от иноземных захватчиков. И ведь Мекмед-Яфар проглотил это да с улыбкой!

— Дальше.

— Дальше выступал кабирский принц. Поразительно хорошо говорил по-менншински, я даже акцента но не расслышал, но сама его речь… Я до сих пор гадаю: его высочество поиздевался над нами или рассыпался в комплиментах? Однако главная его мысль все же была в том, что султан надеется на длительную и плодотворную дружбу между нашими государствами. Как будто два тирана смогут долго ужиться вместе! А если и уживутся, то только потому, что задумают вместе покуситься на чьи-нибудь свободы и независимость, дабы удовлетворить собственные деспотические амбиции!

— Это все?

— В общем, да. Всем разнесли шампанского, мы подняли тосты — и разошлись. Принц с министром и Шлендхэрром генерал-губернатором — на закрытую встречу, гости… кто — на ужин в Малый зал, а кто — по домам. Больше ничего примечательного.

— Разве? А в прессе пишут другое.

— Я не удивлен. Наша пресса — самая честная в мире! Вы, небось, об «Анрийском вестнике»? Это самый надежный источник информации, безусловно. Если под надежностью вы подразумеваете обслуживание интересов наших правящих кругов.

— Значит, «Анрийскому вестнику» не стоит доверять?

— Хм… У нас ведь доверительная беседа, хэрр следователь?

— Именно так, нобельхэрр.

— В таком случае я имею доложить, что «Анрийский вестник» врет, как сивый мерин!

— Неужели?

— Позвольте, я расскажу, что случилось на самом деле…

Даниэль встречала мало мужчин, способных заставить ее отвести глаза. Она сама не понимала, отчего и почему, это просто происходило. Шах Мекмед-Яфар Мекметдин был одним из таких мужчин. Шествуя по бальному залу в сопровождении приближенных, министра Освальда Бейтешена и самого Шталендхэрра генерал-губернатора Альбрехта фон Крихерай, шах нашел чародейку в толпе гостей, на секунду встретился с ней взглядом, который та не выдержала. У Даниэль даже щеки зарделись.

Шах был молод, немногим старше Гаспара или Эндерна. У него было породистое, белое лицо и карие глаза с чуть насмешливым, хитрым взглядом. Мекмед-Яфар был высок, обладал благородной, прямо-таки царской, и по-офицерски прямой осанкой. Носил кабирский, как определил какой-то знаток рядом, мундир полковника гвардии мукарибов с пурпурной перевязью кабирского посла и парой орденов за какие-то заслуги перед отечеством и братом. На вкус Даниэль кабирская военная форма почти ничем не отличалась от ландрийской, да и если честно, чародейку больше занимало, что под ней.

Освальд Бейтешен заинтересовал чародейку мало. Министру иностранных дел Империи было за пятьдесят, и он относился к числу тех мужчин, которые если и растут, то только вширь. Генерал-губернатор оказался еще менее интересным — обычный мелкий чинуша-казнокрад с эталонно-карикатурной, с революционных плакатов внешностью мелкого чинуши-казнокрада, хоть и какой-то там герцог и чуть ли не лучший друг князя Леопольда. Что у Шталендхэрра под мундиром Даниэль не интересовало вообще. Да и если судить по внушительному могильному кургану, из-за которого орденская лента висела на Крихерае почти в обтяжку, от того павшего героя не добьется ничего вразумительного даже самый опытный некромант.

Кажется, ты не о том думаешь, упрекнул Гаспар.

Даниэль хмыкнула, осторожно потирая кончик носа.

Ты тоже, отозвалась она. Если мы ошибемся, то развяжем войну. Ты учел это?

А если не ошибемся — все равно развяжем войну, подумал Гаспар с неожиданной для себя легкостью и беспечностью. Так что выбор у нас невелик.

Нашел хоть что-нибудь?

Ничего, ответил менталист. Я прослушал всех в зале — никого. Ни одной неосторожной мысли. Ни одного подозрительного намерения. Я начинаю думать…

Я знаю, оборвала его Даниэль. Давай еще раз.