— Знаешь, а я вот не люблю кофе. Не научился его любить… Я, наверное, многому еще не научился, — вздохнул он.

— Я тоже не люблю кофе, — улыбнулась она.

— Да?! — обрадовался он. — Так что же ты молчишь?!

— Сергей, отвези меня в гостиницу, — неожиданно попросила она.

— Что? — Он непонимающе смотрел на нее, словно мучительно искал связь между ее просьбой и кофе. — Почему?

В этом коротком вопросе были недоумение, горечь, разочарование. Пламя, бушующее в его цыганских глазах, было погашено страданием.

— Серж, прости. Я не смогу жить в Москве. Я сибирская сосна. Я тут завяну…

Больше они не сказали друг другу ни слова. Даже собравшись, она просто посмотрела на него, давая понять, что они могут идти.

Молчали они и всю дорогу от его дома до гостиницы. Он помог ей выйти из машины. Она отвела глаза и тихо сказала:

— Прощай!

— Мне не нравится это слово, — горько улыбнулся он. — В нем много трагизма, которого не приемлет моя душа…

Она смотрела на него, ждала продолжения, и, поняв, что его не будет, развернулась и пошла в гостиницу.

В этот же день Максим перевез Наталью Николаевну в свою квартиру. Целую неделю они занимались сборами. Максим продал только машину. Продажей квартиры после их отъезда должны были заняться Бернадские-старшие. Помогая дочери со сборами, Наталья Николаевна часто и подолгу останавливала свой взгляд на телефоне: «Почему я жду? Чего я жду после такого прощания?»

На душе ее было тревожно. Она знала, что ожидание ее бессмысленно, но все равно ждала.

Первым покидал Москву Максим. Он уезжал на только что купленной машине с Андреем Дробышевским, который взялся помочь другу. Когда Наталья Николаевна впервые увидела эту машину, у нее сжалось сердце. Машина Максима была точной копией машины Сергея Владимировича.

— Только такая машина справится с сибирскими дорогами, — пояснил Максим свой выбор. — Сейчас ей предстоит сдать главный экзамен.

Находясь в дороге, он постоянно звонил, но самый радостный звонок был из Новокузнецка:

— Все! Мы на месте. Я посажу Андрея в самолет и буду ждать вас в гостинице аэропорта. Я очень-очень соскучился.

Наталью Николаевну, Машу и Мотю провожали грустные Бернадские-старшие и Рогнеда Игоревна. Прощаясь со своим любимчиком, Рогнеда Игоревна тоже не выглядела веселой.

— Скоро мы приедем на сессию, — успокаивала всех Маша. — Знаете, Рогнеда Игоревна, перед отъездом я хотела сделать в Москве одно важное дело, но человека, с которым я бы хотела встретиться, нет в городе. Отвечу на ваш недоуменный взгляд и скажу, что это Машенька Андреева. Я ей многим обязана. Передайте ей, пожалуйста, эту свадебную фотографию. Тут мы втроем. Я подписала фото печатными буквами. Может, за это лето Машенька уже и читать научится. А если нет, то прочтет потом. — Маша передала Рогнеде Игоревне фотографию. — Вы тоже можете прочесть. Это не какой-нибудь секрет.

Рогнеда Игоревна взяла фотографию, надела висевшие на груди очки и прочла вслух: «Маша, ты права! Принц обязательно должен найти свою Золушку!»

— Это не секрет, но это то, что понятно только вам с Машенькой, — улыбнулась Рогнеда Игоревна. — Я обязательно передам ей эту фотографию. Ты не волнуйся.

Наталья Николаевна почти не слушала их разговора. Увидев, что провожать Машу с Мотей приехала Рогнеда Игоревна, она глазами искала рядом с ней другого человека, на которого была возложена точно такая же почетная миссия, как и на нее. Но Рогнеда Игоревна была одна, и приехала она с Бернадскими-старшими. А когда Наталья Борисовна спросила о том, где же Мотин крестный, не дыша выслушала краткий ответ Рогнеды Игоревны:

— Он вместе с моим мужем в поездке по области. Сергей Владимирович просил пожелать всем счастливой дороги.

Даже идя на посадку в самолет, Наталья Николаевна все еще ждала чуда. Но чуда не произошло…

В тот же день, к всеобщей радости, семья Бернадских-младших воссоединилась. Наталья Николаевна наблюдала за Машей и Максимом и грелась в лучах их счастья.

«Я буду жить их счастьем! Я буду жить для них, для моего Моти», — успокаивая себя, решила Наталья Николаевна.

— Ты какая-то не такая вернулась из Москвы, — заметила ей любимая подруга.

— Рая, мне кажется, будто я что-то там потеряла… или не нашла… Не знаю…

— Я рада, что ты так думаешь, что беспокойство такого рода появилось у тебя в душе. Значит, поездка все же была удачной.

На пенсию Наталью Николаевну проводили, но тут же упросили остаться завучем на полставки. Она сама искала себе занятия, нагружала себя работой, уменьшая тем самым время для раздумий. Его стало больше, когда дети уехали в Москву на зимнюю сессию. Маша сдавала экзамены; Максим занимался созданием филиала фирмы отца в Таштаголе; Мотя радовал московскую бабушку Наташу.

Сибирская же бабушка Наташа в это время отчаянно скучала и была на седьмом небе от счастья, когда дети наконец-то вернулись. Они прекрасно жили большой дружной семьей в их старой трехкомнатной квартире. Но Максим почти с первого дня приезда в Спасск начал заниматься будущим домом, претворяя в жизнь их общие с Машей мечты. На окраине поселка, в живописном месте он купил дом и занялся его перепланировкой и ремонтом. Работы в доме шли непрерывно и завершились почти перед самым отъездом семьи Бернадских-младших на Машину весеннюю сессию.

Наталья Николаевна обещала присматривать за домом и рабочими, которые заканчивали благоустройство территории. Свое обещание она выполняла честно и добросовестно. Однажды, руководя посадкой деревьев, случайно бросила взгляд на коттедж, который строился в дальнем конце соседнего участка. Мужчина, который стоял на крыльце дома, показался ей смутно знакомым. Он стоял к ней спиной и вскоре зашел в дом. От волнующих душу воспоминаний, от горечи утраты у нее сжалось сердце. С частотой пульса заметались в голове мысли: «Я же никогда не видела Сергея со спины… Но облик… Если бы на нем не было этого странного берета… Где Москва, а где этот дом? Как Сергей мог здесь оказаться? Нет! Такого просто не может быть! Как долго я буду помнить его? Буду помнить… Просто буду помнить, и все!»

Побродив по огромному пустому дому, полюбовавшись сверкающей новизной обстановкой, Наталья Николаевна немного успокоилась, а выйдя из дома, очарованная увиденной красотой, забыла про все на свете.

Перед самым закатом солнце повисло над вершиной горы, будто напоследок решило еще раз окинуть все вокруг своим солнечным взглядом. Гора была расцвечена всеми оттенками красно-золотой гаммы, будто с вершины до подножия была накрыта тончайшим прозрачным покрывалом, сотканным из предзакатных лучей, сквозь которое просвечивали деревья и скалы. Постепенно скрываясь, солнце меняло цвет горы, будто стягивало с нее это красочное покрывало, утаскивая его за собой, тем самым превращая гору из сказочной в обыкновенную.

«Если старость — закат зрелости, которая уходит за горизонт, значит, и старость может быть такой же прекрасной, как закат? Может, такая аналогия покажется кому-то странной, но меня она устраивает. Но не упустила ли я свой шанс?» — вздохнула Наталья Николаевна, посмотрев на соседний участок.

Вернувшись домой, она тут же по телефону рассказала подруге о своих странных чувствах:

— Я его не узнала, нет. У меня просто сердце екнуло, как будто оно его узнало, само узнало, отдельно от меня…

— А чего же это оно у тебя не екнуло там, в Москве?

— И там оно екало, но во всем виноват, наверное, мой возраст…

— Во всем виновата твоя трусость! Екало у нее! Что толку теперь изводить себя?

— Да, ты права…

Сердце ее снова замерло от волнения, когда Маша сообщила по телефону, что они летят домой с целой кучей гостей, чтобы отпраздновать и новоселье, и Мотин день рождения. Маша перечислила всех гостей. Наталья Николаевна слышала, что среди них была и Мотина крестная, но имени крестного она не услышала.

«Ну и хорошо. Зачем мне лишние волнения? У меня сейчас забот полон рот, стольких гостей надо достойно встретить!» — успокаивала она себя.