— А я болела… Господи, хоть бы он пошел в тебя! — все еще плакала она.

Он улыбнулся ее словам. Ему хотелось взять ее на руки и качать, как она недавно качала Мотю. Протянув руку над головой сына, он только гладил ее по голове, перебирал пальцами ее шелковистые волосы, досадуя на себя за то, что не умеет, не может ей ничем помочь.

Ночью она почти не спала, тревожно прислушивалась к дыханию сына, поила его, меняла памперсы. Под утро, дав Моте лекарство, неожиданно заснула. Разбудил ее почти барабанный бой. Ничего не понимая, она резко села на кровати. Барабан бил в стороне кухни. Прогоняя остатки сна, Маша постаралась разобраться в ситуации. Благодаря планировке квартиры Маше даже со своего места было отлично видно все, что происходит на кухне.

Мотя сидел в компьютерном кресле. Максим сидел на корточках напротив, обеими руками держась за подлокотники. На его голове никелированными боками сверкала большая кастрюля. В руке Моти была огромная пластмассовая черная ложка. Именно ею он стучал по кастрюле, надетой на голову Максима.

Через минуту Маша уже стояла рядом с Мотей.

— Мотя, папе же больно, не стучи!

— Па? — спросил малыш. — Па? — повторил он еще раз, будто чего-то не понимая.

— Да, у папы заболят ушки. Давай снимем с него кастрюлю, и ты будешь барабанить дальше.

— Не надо снимать с папы кастрюлю, — неожиданно заговорил Максим, — у папы будет очень глупый вид, потому что он поглупел от счастья: его впервые назвали этим самым папой.

— Ничего, мы переживем твой счастливый глупый вид, зато сохраним твою голову.

— А сохранять-то и нечего! — радостно заявил Максим, снимая с головы кастрюлю.

— Почему? — улыбнулась Маша.

— А потому, что голову я потерял два года назад!

— Но почему ты сообщаешь об этом так весело?

— А потому, что я, потеряв голову, нашел сначала тебя, а потом и Мотю! Маша, можно я усыновлю его? — неожиданно спросил он.

— Ну… конечно, а как же по-другому? Не понимаю…

— Маш, выйди, пожалуйста, за меня замуж! — Он умоляюще, полными любви и нежности глазами смотрел на Машу. — Я очень этого хочу. Я не представляю своей жизни без вас!

Маша растерянно смотрела на него, пытаясь собраться с мыслями.

— Вы уже позавтракали? — тихо спросила она, увидев остатки каши на тарелке.

Маша была не только растеряна, но и напугана той скоростью, с которой начинала меняться ее жизнь. Ее мысли путались, не подчинялись логике: «Вчера он говорил о любви… Его признание было необычным, как и сегодняшнее предложение, словно он не словом, а делом хочет доказать свою любовь. И если я поверю ему, он убедится и в моей любви… Все в нашей жизни необычно, начиная с первой встречи…»

— Да, Мотя хорошо поел, — услышала она.

— Ты хочешь, чтобы у нас была семья? — пытаясь рассуждать логично, спросила она.

— Я только об этом и мечтаю!

— Даже после сегодняшней ночи?

— Особенно после сегодняшней ночи! Я хочу быть рядом с вами всегда и жалею о том, что многое уже пропустил…

— Но семья должна жить вместе…

— Маш, ты о чем? Конечно, вместе! Какие тут могут быть варианты?

— Мы… не можем быть вместе, — слова шли с выдохом, словно из глубины души, и Маша сама ужаснулась безысходности, которая была в них, — потому что я не смогу жить в Москве…

— Как ты меня напугала! Ты думаешь, что я к Москве привязан цепями и канатами? Ты думаешь, что у человека нет ничего священнее Москвы? Это новое мерило общечеловеческих ценностей? Знаешь, почему мы все-таки встретились на вокзале? Я уже сидел в вагоне, но перед самым отправлением вышел, потому что решил остаться. Навсегда остаться! Понимаешь? Я ничего конкретно еще не планировал, я сошел с поезда, чтобы быть рядом с вами.

Маша непонимающе смотрела на Максима и одновременно старалась удержать термометр под рукой сына.

— Я влюбился в твой край два года назад, — продолжил Максим. — Ты тоже к этому причастна. Я, как и ты, хочу, чтобы наш сын дышал чистым горным воздухом, ел картошку, которая вкусно пахнет, когда варится. Я хочу, чтобы мой сын бегал по чистому снегу, жил в доме, который не рухнет от злого умысла или чьей-то безалаберности. Я хочу вместе с ним купаться в бассейне, который построю собственными руками, думая не о барышах, а о нашем здоровье. Знаешь, — улыбнулся он, — я страшно люблю машину, но в Москве я уже давно не получаю удовольствия от езды на ней. Я родился и большую часть жизни прожил в Подмосковье и, наверное, так и не стал москвичом. «Москва, как много в этом звуке!..» Когда это было? Сейчас в этом звуке есть и взрывы, и выстрелы… Я точно знаю, что буду счастлив и без Москвы, если вы будете рядом со мной, если сумею сделать счастливыми вас. Я понимаю, почему ты не хочешь жить в Москве.

— Нет, это не совсем те причины… я не сумела полюбить ее… так складывалась моя жизнь, хотя с тобой я тоже согласна.

— А еще? На что ты согласна? Согласна ли ты и в горе, и в радости, пока…

— Да, я согласна! Только не говори этого страшного слова!

— И не буду! Перед нами вся жизнь! — рассмеялся он. — Маш, можно я тебя поцелую? — неожиданно тихо попросил он. — Я жду этого уже два года…

— Почти… два года, — тихо поправила Маша.

Их губы встретились, и совсем как тогда, они забыли обо всем на свете. Только требовательный стук сына вернул их к действительности.

— Если бы я не знал, что впереди у нас еще много интересного, я бы уже умер прямо сейчас, потому что уже узнал настоящее блаженство, — прошептал Максим.

— Давай самое интересное оставим до свадьбы, — краснея, попросила она.

— Ты думаешь, что я могу отказать тебе? Да, мне будет трудно, но ради тебя я готов и на большее! — улыбнулся он и снова поцеловал ее.

В этом его поцелуе было больше нежности, чем страсти, этот поцелуй уже был поцелуем ожидания. Его прервал телефонный звонок.

— О, мы не одни! — рассмеялся Максим. — Я уже было начал думать, что мы на необитаемом острове. Это отец!

— Макс! Если ты немедленно не разрешишь маме приехать, то она, не зная, куда себя деть, начнет ремонт в квартире! Ты представляешь себе последствия?

— Пап, я не знаю, Мотя заболел…

— Как Мотя заболел? — успел спросить Анатолий Семенович, а дальше инициативу перехватила Наталья Борисовна.

Максиму пришлось подробно рассказывать матери о событиях вчерашнего дня и прошедшей ночи.

— Мы немедленно выезжаем! Я прямо сейчас заварю в термосе шиповник! И не спорь со мной! — решительно заявила она.

— Они едут? — тихо спросила Маша, после того как Максим положил трубку.

— Маша, да ты не волнуйся. У меня отличные предки!

— Ты поиграешь с Мотей? Ему уже лучше. — Маша дала сыну лекарства и передала его Максиму. — А я займусь обедом. У нас ведь будут гости.

— Маша, это совсем не обязательно!

— Но ведь обед все равно нужно готовить?

— Ну в общем-то… знаешь, я еще не привык к семейной жизни…

— Значит, не отвлекайте меня! — уже по-боевому распорядилась Маша. — Займитесь делом!

— Мотя, а где наше дело? Куда мы с тобой пойдем?

Малыш взял его за палец и потянул в сторону комнаты, где было много игрушек. Маша изучила содержимое холодильника и занялась обедом, стараясь не думать о предстоящей встрече с родителями Максима.

Через два часа о ее начале известил дверной звонок.

— У них же есть ключи! — возмутился Максим и пошел открывать дверь.

Маша, взяв сына на руки, встала в проеме двери, с тревогой ожидая появления родителей Максима.

— Где наш внук?! Немедленно покажите его нам! Почему его от нас прячут?! — едва переступив порог, начал возмущаться Анатолий Семенович.

Услышав его слова, Маша побледнела. Забытые страхи вновь вернулись к ней. Слезы брызнули из глаз. Она сильнее прижала сына к себе, собираясь удерживать его изо всех сил, если его будут отнимать.

— Боже! Посмотрите! Это же маленький Максим! Даже вихор у него такой же, а глаза… Макс, я же говорила, что у Моти твои глаза, — причитала Наталья Борисовна. — Маленький мой, как же я тебя ждала, — уже плакала она. — Наш золотой звездный мальчик…