– Но зачем ему это?! Зачем ему так изгаляться над своей женой, будущей матерью их ребёнка? Да она сама ещё почти ребёнок! В конце концов, если она ему так опостылила, почему просто не развестись, не уйти из дома? …Нет, не могу я в это поверить! Ни ум, ни душа такого не принимают.

– Ну, не верь, твоя воля, – пожал плечами Полозов.

И вот наконец мы добрались до конечной точки нашего похода.

В четыре часа утра мы с моим адвокатом, одетые в больничное неглиже и уже изрядно захмелевшие после сидения в очередном баре, ввалились в здание международного терминала «Пулково» чтобы купить алкоголь в магазине дьюти-фри. (Полозову вдруг вспомнилось, что на эти торговые точки не распространяется запрет продавать крепкий алкоголь после вечернего «комендантского часа».) От нашей больницы до аэропорта путь лежал неблизкий, но я не зря помянул в разговоре бешеную собаку, – а для неё, как известно, и семь вёрст – не крюк.

Пассажиры, ожидавшие посадки на рейсы, косились на нас кто с иронией, а кто с подозрением, и слава богу, что я не понимал большей части из того, что про нас говорили: как водится, в аэропорту было много иностранцев. Однако не было нужды становиться полиглотом чтобы уловить общий смысл их комментариев.

Наконец вдалеке замаячила заветная цель – залитая светом витрина магазина, где можно было в любое время суток отовариться спиртным в стеклянной таре. На тот момент мы ещё не прошли точку невозврата и вполне могли вернуться назад, я – под свою капельницу, а мой собутыльник – под соседнюю. Однако в Евгении Андреевиче уже проснулась непреодолимая тяга к приключениям.

Но возникло неожиданное препятствие: для покупки товаров в магазине беспошлинной торговли требовались посадочные талоны на самолёт, а их у нас, разумеется, не было. Сотрудник аэропорта развернул нас на входе в пассажирскую зону терминала, но по какой-то причине – видимо, не оценив до конца серьёзность наших намерений, – не стал вызывать подкрепление.

– А иди оно всё к чёрту! – Полозов с досады едва не швырнул в стекло свой телефон, но я вовремя перехватил его руку. – Нужны билеты – будут вам билеты!

Когда мы стояли возле билетных касс, Полозову в голову пришла новая шальная идея:

– Слушай, Олег Николаевич, а давай и вправду махнём куда-нибудь? Да хотя бы на Ямайку?

Уж не знаю, что именно сподвигло Евгения Андреевича на выбор такого экзотического маршрута путешествия – была ли это любовь к ямайскому рому или ностальгия по детским играм в пиратов, – но его уже было не остановить: он наметил новую цель и двигался к ней неумолимо, словно наведённая программой боеголовка.

Полозова ничуть не смутило отсутствие рейсов на ближайшие сутки: ему было всё равно куда лететь, хоть на Ямайку, хоть на Занзибар. Но у нас не было при себе ни денег на билеты, ни заграничных паспортов, не говоря уже о том, что я находился под подпиской о невыезде. Сам я ещё как-то держал себя в руках, а Полозов просто пошёл в разнос: стучал кулаком по стойке регистрации, размахивал удостоверением адвоката и требовал организовать для нас чартер.

Всё закончилось тем, что меня и моего защитника перед законом задержала служба безопасности аэропорта и передала в руки наряда ППС. И вместо тропического острова нашим пунктом назначения стала психиатрическая клиника, а нашим транспортным средством – полицейский «козлик». Наш «бортовой экипаж» долго не мог угомонить Евгения Андреевича. Думаю, его не побили только потому, что он был довольно известной фигурой в своих кругах.

Слегка протрезвев, Полозов начал осознавать последствия нашей эскапады:

– Все, хана карьере! Теперь все узнают, где я лечусь. Я же там лежал иг… инкогнито.

Полное понимание случившегося пришло к Полозову только наутро вместе с похмельем, причём огласка лечения у психиатра оказалась мелочью, по сравнению с пьяным дебошем, устроенным в общественном месте, и попыткой сбежать за границу с доверителем, который его же стараниями был отпущен под подписку о невыезде. Однако время вспять не повернуть, и Полозову только и оставалось, что горько каяться и проклинать себя за нелепую выходку, грозившую поставить крест на его карьере.

Мне-то что: с больного какой спрос? Просто выставили полицейский пост у палаты – мне он до поры до времени не мешал. Полозову же грозило исключение из коллегии адвокатов – и это при самом благоприятном исходе дела.

Малику тоже досталось из-за нас.

– Ну вы даёте, парни! – отчитывал он нас, словно нашкодивших детей. – Уж от кого, а от вас двоих я такого не ожидал! И что мне теперь с вами делать, Олег Николаевич, – к кровати привязывать?

– Виноват… Больше такого не повторится…

– Очень надеюсь на это! Ладно, идите пока к себе в палату! А вас, Евгений Андреевич, я попрошу задержаться. К вам у меня будет отдельный разговор.

1. Satis (лат.) – достаточно, довольно.

2. Стэнфордский тюремный эксперимент – научный эксперимент, поставленный в 1971 году американским социальным психологом Филиппом Зимбардо (р. в 1933 г.). Целью исследования было установить, в какой мере на поведение человека влияют внешние (системные и ситуационные) и внутренние (личностные) факторы. Участниками эксперимента стали молодые люди, изображавшие надзирателей и заключённых в условной тюрьме. Однако обе группы настолько «заигрались», что возникла угроза для психического здоровья подопытных, и эксперимент пришлось прервать раньше срока.

3. Девушка с татуировкой дракона – героиня одноименного романа Стига Ларссона (1954–2004), опубликованного в 2009 году (оригинальное название переводится со шведского как «Мужчины, которые ненавидят женщин»), а также нескольких киноэкранизаций. Лисбет, девушка-аутист с ограниченной дееспособностью, стала жертвой сексуального насилия со стороны законного опекуна, но сумела отомстить ему, не обращаясь ни к кому за помощью и защитой.

4. «…неистовый, громогласный мистер Броуди с суковатой палкой в руке» – герой романа «Замок Броуди» (1931 г.) Арчибальда Джозефа Кронина (1896–1981) – хам, сноб и домашний тиран, жестоко издевавшийся над матерью, женой и детьми.

Конечно, всё могло закончиться гораздо хуже, но не зря за моей спиной стояло такое сильное лобби. Малик задействовал все свои связи и нажал на все рычаги телефонного права, а мой адвокат (по чьей вине я, собственно, и попал в этот переплёт) превзошёл красноречием Цицерона, Кони и Плевако, убеждая следователя не изменять меру пресечения за десяток дней до суда. Поэтому единственным моим неудобством стало общество троих сотрудников полиции, по очереди охранявших меня в больнице. Они наблюдали за мной, а я наблюдал за ними. Я надеялся с их помощью проверить догадку Полозова о тайных пороках Светиного мужа: возможно, кто-то из них своим профессиональным оком сумел бы разглядеть в Иване домашнего насильника и скрытого садиста.

Иван приезжал в клинику почти каждый день и трогательно ухаживал за женой. Я часто видел их в парке на прогулке, и всякий раз Света встречала и провожала меня своим гипнотическим взглядом, отчего моя душа была готова вывернуться наизнанку. Но как ни старался я сам, как ни пробовал невзначай обратить на эту пару внимание троих детективов, Иван не выдал себя ни единым жестом, словом или поступком – так что я в конце концов начал сомневаться: а был ли мальчик?

Тем временем состояние Полозова отличалось от прострации Светланы разве что сохранившейся способностью к речевой деятельности. Нам так и не удалось разгадать тайну его татуировок; каждую ночь возвращались ночные кошмары, где я являлся страдальцу чтобы сбросить его с высоты, а последней каплей, переполнившей эту горькую чашу неудач, стала загубленная адвокатская карьера. Полозов не принимал никаких посетителей; он отказывался видеть даже родную мать и целыми днями сидел, закрывшись в палате, – иными словами, впал в один из семи смертных грехов: в грех уныния, всё ниже сплавляясь по Угрюм-реке в сторону моря Отчаянья.