– Если бы всё было так просто… – ответил он со вздохом.

С первой пациенткой Малик закончил быстро: из разговора медсестры и моего двойника я понял, что Светлана ложится в клинику для стационарного лечения.

– Прошу вас, Евгений Андреевич, – обратилась медсестра к брюнету.

Тот резко поднялся с места, быстрым шагом пересёк приёмную и скрылся за дверью кабинета. Я остался один.

Странная штука – эта наша память. Я «отмотал плёнку» назад до моего самого первого детского воспоминания: вот я в ясельной группе садика, уже умею ходить, но ещё толком не разговариваю, перед глазами – гравий, трава и опавшие листья, причём я помню всё в мельчайших деталях, словно на фотоснимке. А самое главное: это не розово-конфетные детские воспоминания, а чёткая, резкая и холодная картинка, как в чёрно-белом документальном кино. Я иду, сосредоточившись на единственной сверхзадаче: не наделать в штаны. Причём я помню строгий наказ взрослых: если приспичит, бегом к воспитателю! Потом в голове словно гаснет лампочка – и опаньки! Я уже в комнате с белыми кафельными стенами, нянечка моет мне попу и отчитывает за провинность. Это очень похоже на то, что творится со мной сейчас, – разумеется, без подобных конфузов, но кто же знает, как оно дальше пойдёт?..

Распахнулась дверь кабинета, и оттуда быстро вышел брюнет, нервно застёгивая пуговицы пиджака. Даже не взглянув в мою сторону, он направился к выходу, и тут я заметил, что он забыл на журнальном столике свою книгу. Я окликнул его и услышал в ответ:

– Оставьте себе. Я её уже прочёл.

– Так и я её прочёл ещё лет двадцать тому назад…

Взяв книгу в руки, я пробежал взглядом по заглавию на обложке и понял, что не ошибся: это была «Река жизни» Куприна. Вместо закладки в неё на предпоследней странице была то ли случайно, то ли нарочно вложена визитная карточка: «Полозов Евгений Андреевич. Адвокат. Уголовные дела. Арбитражные споры…» – и далее по тексту.

1. Гразонан и симазин – крайне токсичные пестициды.

2. Долина барабанов (Valley of the Drums) – незаконная свалка токсичных отходов в 1960-х годах на территории США (недалеко от г. Луисвилль, штат Кентукки). Слово drum в английском языке обозначает не только барабан, но и бочку цилиндрической формы.

3. Рюноскэ Акутагава (1892–1927) – классик японской литературы.

4. «Хрустальная свадьба» – пятнадцатилетняя годовщина бракосочетания.

5. «Река жизни» – сборник малой прозы Александра Ивановича Куприна (1870–1938), напечатанный в 1986 году «Лениздатом» тиражом 700 000 экземпляров.

Уже стоя на пороге врачебного кабинета и держась за ручку двери, я спиною почувствовал чей-то пристальный взгляд. Надо сказать, что жизнь в глуши, когда за тобой с любого дерева может следить рысь или росомаха, весьма обостряет чутьё на подобные приключения. Но одно дело – тайга, и совсем другое – здание респектабельной клиники в ближнем пригороде Петербурга.

Я обернулся – и увидел забавного старичка-еврея с игрушечной лошадкой в руках, совсем дряхлого, можно сказать, уже одной ногой на пути к Создателю. Он не выглядел буйным сумасшедшим, как раз наоборот: было видно, что дедушка вернулся к истокам своей долгой и увлекательной биографии, – попросту выражаясь, впал в детство.

– Знатный скакун! – сказал я с улыбкой чтобы разрядить напряжение.

Старичок игриво протянул ко мне руку, но в последний момент отдёрнул её, и так несколько раз. Я в шутку пригрозил ему пальцем.

…Так совпало, что вместо свадебного путешествия нам с Лизой довелось побывать на родине предков этого сына Земли обетованной, и привела нас туда именно Память.

Не удивляйтесь: это случилось в те годы, когда билет по маршруту Москва – Вена – Тель-Авив обычно покупали в один конец. Но то был особый случай. Нас пригласила дирекция мемориала Яд ва-Шем для участия в церемонии чествования Праведника мира – так называют людей самых разных национальностей и занятий, от норвежских рыбаков до японских дипломатов, спасавших евреев в годы Холокоста.

Один из таких Праведников помог выжить деду Лизаветы Ефимовны, когда тот, ещё подростком, оказался в числе еврейских беженцев, державших путь из Европы в Латинскую Америку. Все они попали в ловушку: путь на запад был отрезан, оставалась только дорога на восток, но чтобы пересечь территорию СССР, нужна была транзитная виза.

До Латинской Америки их семья так и не добралась, осев в Союзе в дни военного лихолетья. Но именно тот клочок бумаги, полученный из рук иностранного дипломата, – действовавшего по зову сердца, даже вопреки формальному запрету своего правительства, – как оказалось, спас им жизнь. Все их родственники и соседи, кому не удалось бежать за границу, сгинули в фашистских лагерях смерти.

Лизиного деда ко времени нашей свадьбы уже не было в живых, как и многих очевидцев тех событий, – но их дети и внуки прилетели со всех концов света чтобы воздать честь своему заступнику.

Я бережно храню снимок, где мы с Лизой стоим на Аллее праведников, возле дерева, посаженного в память о том, кто рисковал не только карьерой, но и самой жизнью ради спасения сынов и дочерей чужого ему народа. Народа, который на глазах у всего мира был брошен на растерзание бесам Холокоста.

Я вырос в СССР и был воспитан от октябрёнка до комсомольца под лозунгом «Смерть фашистским гадам!» Но дело не в одних лозунгах. О страшном лике нацистского дьявола я знал не только из книг, фильмов и походов в музеи: мой родной дед сгинул в 42-м в карельских болотах. Однако, лишь очутившись там, на Святой земле, посреди Вечного города, где даже прах на камнях хранит следы библейских легенд, я впервые осознал весь ужас той Катастрофы и задумался над тем, насколько несправедливо устроен наш мир.

Встречая на улицах Иерусалима иудеев-хасидов и иудеев-ортодоксов, православных монахов, паломников-мусульман, армянских священников, чей народ тоже столкнулся с ужасом геноцида, я впервые задался вопросом: как Бог – если Он на самом деле есть – мог допустить такое? Чем все эти люди – а среди них были и немощные старики, и невинные младенцы, и женщины на сносях – могли прогневить Его? За что Он обрёк их на смерть в газовых камерах, рабский труд, марши смерти, изгнание из родных жилищ, унижения в гетто, нищету и годы скитаний по чужим краям?

Конечно, это не было лейтмотивом нашей с Лизой поездки. Мы были молоды, здоровы и беззаботны. В те дни ещё никто не верил в скорый распад Союза, и мы смотрели в будущее ясным взором, строя планы на долгую и счастливую жизнь…

Не стану врать: гуляя по улицам Старого города, мы не упивались величием и торжественностью момента, не впадали в трепет перед святынями трёх религий, не искали на каждом камне следы посоха Давида и ни о чём не просили Создателя у Стены плача. Мы просто шли лёгким шагом по каменным плитам, касались ладонями шершавых стен, разглядывали людей в диковинных нарядах и даже не подозревали о том, что этот город, который на древних картах не зря изображали центром мира, в каком-то смысле изменит и нашу судьбу.

А дело было в той единственной ложке тёмной, липкой и пахучей жидкости, что омрачала наш с Лизой медовый месяц.

Наша поездка пришлась на перестроечные годы, когда махина железного занавеса уже начала свой скрипучий путь вверх, когда понемногу налаживались дипломатические связи между СССР и Израилем, а на бледном и насупленном лике отношений двух стран уже зардел здоровый румянец.

Но несмотря на некоторые послабления (ещё за пару лет до того наша поездка оказалась бы просто невозможной), по-прежнему действовал заведённый порядок: все граждане СССР – за исключением разве что партийных аппаратчиков и разведчиков-нелегалов – считались политически незрелыми «плохишами», готовыми в любой момент поддаться провокации или, того хуже, продать за мятную жвачку какую-нибудь государственную тайну.

Этой ложкой дёгтя и третьим лишним на нашем празднике жизни оказался так называемый «руководитель группы». Он ходил за нами везде, не жалея подмёток, и пугал случайных прохожих своим цепким взглядом профессионала на каменном лице, перед каким смущённо терялись даже Иудейские горы.