Впереди по дороге к дому группа молодёжи, визжат, хохочут, хотя донёсся и протестующий голос, явно женский, а ещё через пару шагов, когда свет уличного фонаря высветил их лучше, рассмотрел, что четверо парней удерживают молодую женщину и уговаривают их разгрузить.

Я хотел было пройти мимо, у каждого поколения свои игры, сейчас женщину только тронь, но, похоже, трогают ещё как, а она почему-то не обрадована, а явно сердится и протестует.

Пришлось обойти по обочине, сейчас дорогу не уступают, демократия, старики и молодёжь равны в правах и обязанностях, я поморщился, на траве вступил во что-то слишком мягкое, не разглядеть, может быть, потому осерчал и, оглянувшись, сказал почти доброжелательно:

– Эй-эй, дама не желает идти с вами, разве не ясно?

Все четверо оглянулись, самый крупный из них не отпускает девушку, на меня воззрились с брезгливым интересом.

– Мужик, – сказал один снисходительно, – топай домой, проспись. С тебя уже песок сыплется!.. Ты своё отвоевал.

Я пропустил это мимо ушей, для такого возраста и сорокалетний уже дряхлый старик, несмотря на моё некоторое омоложение, седина и морщины ещё при мне, но второй обидно захохотал и сказал с невыразимым презрением:

– У меня батя вдвое моложе. Топай, дедуля, топай!

Я в самом деле хотел было свой гражданский долг проявить, даже мужской, мы же и в глубокой старости всё равно мужчины, но здоровяк то ли сильно сжал руку жертве, то ли наступил на ногу, она возмущённо закричала.

– Оставьте её, – сказал я. – Вам что, согласисек мало? Видно же, что не хочет…

Один шагнул ко мне и ткнул пальцем в грудь.

– Дедуля, иди по-хорошему. Мы не всегда добрые…

Крепкий парень, хотя до вожака далеко, смотрит с весёлой наглостью, покачивает плечами.

«Бей первым, Фредди!» – мелькнуло у меня название одного из старых фильмов, мой кулак метнулся вперёд, последний раз я так делал, как сейчас помню, пятьдесят лет назад.

Костяшки пальцев ожгло болью, удар пришёл в челюсть. Парень содрогнулся, ноги его подломились, а упал так, словно сложился в некрасивую пирамидку.

Все застыли, даже девушка перестала вырываться. Наконец вожак вскрикнул:

– Ты что сделал?.. Ты что сделал?..

Сердце моё начало колотиться ещё чаще, кровь бросилась даже к голосу, я ответил хрипло:

– Отпусти женщину.

Все трое смотрят в диком недоумении, один наконец присел на корточки перед сражённым, начал тормошить, тот раскинул руки в стороны во всю длину и вяло мотал головой.

Вожак заорал:

– Да ты знаешь, что мы с тобой сделаем?

Я с усилием произнёс, стараясь не выдать дрожь в голосе:

– Ну-ну, скажи.

Он вытянул в мою сторону руку, толстую и мускулистую, настоящий горилла, заорал, наливаясь дурной кровью и бешено раздувая ноздри:

– Да мы тебя по судам затаскаем!.. Это неспровоцированное нападение!.. Ты нанёс ущерб, это уже не гражданская статья, это уголовка!

Двое его дружков дружно загалдели:

– Да, это насилие!.. Сейчас же заявим, от статьи не уйдёшь!.. А там и за причинённый ущерб заплатишь, не отвертишься!.. Ты его вырубил, у него может быть сотрясение, на две статьи потянет и на долгое лечение, реабилитацию, услуги психолога и ущерб от нервного потрясения и душевной травмы!

Женщина наконец освободилась, на меня посмотрела с диким ужасом и побежала прочь, дробно стуча каблучками.

Я отмахнулся, ну что я за дикарь в их демократическом мире, нельзя по старым лекалам, здесь адвокаты вместо рыцарства, хотя почему-то не чувствую вины, ну не либерал, не либерал, мир уже другой, совсем другой, а я из уходящего.

Сердце стучит всё чаще, я на ходу пощупал грудную мышцу, успокойся, уже всё позади, раньше надо было, хотя стучит вообще-то бодро и без боли, спасибо, «Алкома», спасибо. Я не Грандэ, тому что ни дай, всегда чует подвох, а я счастлив, когда тело без боли, мне что хорошо, то хорошо.

«Алкома» заботится о нас, мы команда. Рационально считает, что здоровье нам не помеха, омолаживаются только тела, из мозгов убираются налипшие бляшки, то путь к деменции, все наработанные связи остаются, память лучше и работоспособность выше.

Пугает только день завтрашний: что «Алкома» сделает дальше? Пока что просто оздоравливала более-менее обычными методами, но сейчас в её памяти уже весь наш полностью расшифрованный геном…

Спал как убитый, а утром сперва постоял перед зеркалом, придирчиво рассматривая тело, в которое всажен намертво до самой смерти. Правда, появилась призрачная надежда, что можно дожить до Перехода, когда сменим эти скафандры на более долговечные из кремния, а потом вообще перейдём в силовые поля, но, похоже, доживут при самом благоприятном сценарии до того времени только наши внуки, а то и правнуки. А сейчас нас вносит в то, о чём даже Курцвейл отделывается общими фразами.

Давно вот так не стоял перед зеркалом обнажённым, самому противно смотреть на старика с обвисшей дряблой кожей на том месте, где была мускулатура, да и вообще-то ходячая руина, но в последнее время в самом деле помолодела не только кожа, что так заботит женщин, а нам важнее, что проявилась под посвежевшей кожей и начала нарастать мускулатура.

Хотя мы не в том возрасте, чтобы обращать внимание на внешность, зато изменение во внутренностях замечаем раньше женщин. Тьфу-тьфу, печень и почки уже чувствую, работают заметно лучше. Даже мозг стал как бы чище, всплывают в памяти имена, даты и числа школьных и студенческих лет, а для нас мозг это всё, остальное неважно… хотя к пенису не относится, но все же главное мозг.

Спасибо, «Алкома». Хоть и говорю, что неважно, но прямая спина и вздутый бицепс для мужского самолюбия весьма значимы, признаются только самые моронистые, а мы как бы выше, о таком вслух не говорим, хоть и приятно.

Отражение в зеркале согнуло руку, проверяя трицепс, это он даёт объём, а вовсе не бицепс, что как выскочка всегда на виду. Надо бы замерить ленточным сантиметром. Конечно, не для хвастовства, а для научного интереса, будет ли увеличиваться, а если да, то в какой плепорции.

– Спасибо, «Алкома», – сказал я вслух. – Только ты… не импровизуй. У нас если ума нет, то инстинкты ого-го. Им миллионы лет, умные, а вот ты ещё чистая и непорочная душа, а все катастрофы в мире от чистых и благородных, что хотят как лучше.

Со стороны стола деликатно звякнуло. Это нашим пришло сообщение, дескать, шеф проснулся и уже встал, а это значит, вопросы, вопросы, вопросы, хотя половину могут и сами, но тогда и отвечать им, а у нас пока ещё демократия, все ответственности избегают, как собаки мух.

– Иду, – сказал я бодро, руководитель должен излучать оптимизм, как бы глупо это ни выглядело, – сейчас всё решим, всё разрулим.

Одеваясь, успел подумать, что в нашем ускоряющемся обществе всё больше проблем остаются нерешёнными, то ли оставляем на потомков, то ли гора рассосётся сама или как-то растает на солнце, мы оптимисты, выживают только те, кто, несмотря даже на здравый смысл…

По лестнице спускался вприпрыжку, боль в коленях исчезла ещё вчера, хорошо чувствовать себя здоровым, уже и забыл, как это – быть молодым.

В бедро на ходу деликатно толкнул проснувшийся смартфон.

– Минчин, – сказал я сварливо, – ждал, когда проснусь?

В шаге впереди повисло голографическое изображение фигурки, чёрно-белое, но прорисованное достаточно чётко.

Он подпрыгнул и замахал руками, словно подаёт сигнал из толпы.

– Всю ночь ждал! Шеф, как у нас с сеттингом в Моренге? Я хочу населить брутозаврами, а Невдалый пихает крякохвостов.

Я рыкнул на бегу:

– Ничего умнее не придумал? Придётся жалованье снизить.

– Шеф? – крикнул он обиженно.

– Мелочью занимайтесь сами, – сказал я твёрдо и властно, – я большими вещами интересуюсь. Вот уже шкаф в кабинет присматриваю.

– Хорошо, – сказал он с облегчением, – так и скажу всем, шеф в духе, хоть и не знаю, что это, я ж математик, а не духовник.

Фигурка заискрилась остаточным электричеством и рассыпалась, а я выбежал из подъезда, всё ещё бодрый, сердце не выпрыгивает из груди, ноги пружинят, а женщины оглядываются с интересом, а это так же важно, как если бы решил Теорию Всего или начал получать миллионное жалованье.