– Счастливые люди живут без подозрений, – сказал я. – Им и так хорошо.

– Да, конечно, – согласился он. – Но, надеюсь, шеф, вы пошутили насчёт запрета общаться с «Алкомой»?

– Общаться можешь, – пояснил я, – но запрещаю вносить изменения в основные алгоритмы. И прослежу, знай.

– У нас что, военное положение?

– Уже во всем мире, – ответил я. – Не замечаешь?.. Что насчёт Худермана? Я слышал, в курилке он чуть ли не трибунала для всех нас требовал.

Он развёл руками.

– Этот гад свой. И с чувством чести, что невероятно для либерала. Спорит открыто, на сторону сведений не передаёт. Если восхочет навредить, сам тут взорвёт, но вражью силу на помощь звать не будет.

– Точно?

Он кивнул.

– Вообще-то я его заподозрил сразу, даже кое-что внедрил… Да, прямо в него, он и не заметил, это в сто раз мельче песчинки. И работает от тепла тела. Он свой, шеф!.. А когда упоминает нас, то говорит, что мы гении.

– А вдруг догадался о слежке?

Он покачал головой.

– Я бы заметил. Нет, он противник, но не враг. И работает у нас с удовольствием. Здесь ему комфортно. Никто не говорит о шашлыках, еду на столе не фоткают, чтобы размещать в сетях.

– Идейный противник хуже врага, – предостерёг я. – Идейные вообще люди хаоса.

Он взглянул на меня искоса.

– А мы какие?

– И не спрашивай, – ответил я. – Сам знаешь, человек – это звучит страшно.

– А мы не просто человеки, – ответил он со скромной гордостью Сатаны, – мы идём впереди! В густом тумане. И стреляем во всё, что шевельнётся.

– Потому и выжили, – подытожил я. – А неандерталы и денисовцы нет.

– Наверное, – предположил он, – демократию ввели? На раннем этапе опасна. Можно все хлебалом прощёлкать.

– Потому и не спешим, – ответил я. – Мы на фронте! В самом переднем окопе. Потому нам нельзя. А потом будет можно.

Он кивнул, я прочёл в его взгляде, что этого «потом» может и не быть, но если будет, на что надеемся, то будет такое вообще, что даже пытаться представлять не стоит, никакой фантазии не хватит.

Насколько понимаю, наш генетический код – это и есть квантовый код позиций протона, что может туннелировать или, говоря по-простому, перескакивать с одной позиции на другую. Протоны постоянно готовы к переходу в суперпозицию, что у них непрерывно и быстро, так что мутации в нашей генетике идут постоянно, хотя почти все вхолостую. Но «Алкома», похоже, взяла этот процесс под контроль.

Этим только и можно объяснить, что нечто во мне избавляется от возрастных болячек. Более того, старческий возраст как будто пошёл вспять, что невозможно, если не перестроить наши ДНК. Это прекрасно, я оптимист, но битый оптимист, потому такое внезапное и немотивированное щасте пугает тоже. Рядом со щастем, как поётся в песне, всегда ходит беда. А беда в беде не то, что беда, а что не ходит одна.

Так что да, в зеркало посматриваю с радостной тревогой, жизненный опыт научил, что за всё хорошее надо платить, а кто знает, что за плата потребуется, хотя часть платы то, что вожжи из моих рук ускользают, будто смазанные женским гелем для увлажнения кожи, и власть всё увереннее берет «Алкома». И пока ни к чему не придерёшься, действует в наших интересах в соответствии с нашими желаниями.

Сегодня Горпина с двумя аккумуляторами в руках так спешила к машинному залу, что чуть не подпрыгивала на бегу, но увидела меня в коридоре, остановилась, будто ударилась о стенку.

– Здравствуй, – сказал я вежливо, – что-то случилось?

– Сергей Антонович, – сказала она быстро-быстро, от спешки едва не проглатывая слова, – можно вопрос?

Я поморщился.

– Зачем такие прошловековые прелюдии, просто спрашивай.

Она понизила голос, даже украдкой посмотрела по сторонам:

– Каким кремом пользуетесь? Или тейпами?

– Ты чего? – переспросил я ошалело. – Откуда такие дикие идеи?

– Помолодели как-то весь, – объяснила она виновато. – И морщин почти не осталось, я про мелкие, глубокие только украшают, и цвет лица… Даже спина как у прусского генерала. Уже все замечают, а Блондинка на иголках вся, но спросить не решается. Нам бы тоже…

– Работа, – ответил я важно. – Много работаю. А кто работает, тому Бог даёт.

Она взглянула с укором.

– У вас какой-то протестантский бог, а наш православный говорит, что работа не волк…

– Скоро, – пообещал я, – скоро и у вас спины будут ровными, а сиськи крупнее. Обещаю!

Она быстро опустила взгляд на свою грудь, тут же посмотрела на меня смеющимися глазами.

– У меня как бы вполне, но помолодеть годков на десяток не отказалась бы. Ещё как бы не отказалась!

– Всё будет, – повторил я твёрдо. – Беги, а то аккумуляторы сядут.

Она послушно умчалась, я замедлил шаг, поглядывая на стену, где в блестящей поверхности отражается мой силуэт. В самом деле, даже горбатая спина выпрямляется, и шаг вроде бы шире и увереннее, тоже хорошие признаки.

Может быть, «Алкома» уловила, что раз я создал себе моложавого аватара, то это моё желание таким быть, потому осторожно меняет мой организм к такой норме?

Едва закрыл за собой дверь в кабинет, сказал быстро:

– Алиса, включи байму.

Её голос прозвучал мягко и мурлыкающе:

– Какую?

Я буркнул сердито:

– Брось свои шуточки! Существует только наша, а всё остальное – прошлый век.

– Слушаю, босс, – ответила она смиренно.

Пока на экране мелькают заставки, вступительный ролик на фиг, умостился в кресле поудобнее, валик под поясницу, второй под шею, ладонь на мышке, и когда высветился радостно золотой с пурпуром лес, я шагнул из-под роскошного дуба, где в прошлый раз оставил аватара, и с чувством свободы и облегчения огляделся.

Как же здорово и как здесь хорошо! Надеюсь, так себя почувствует каждый, кто зайдёт в байму. Это и массовость игроков, и добавочные инвестиции, и повышение рейтинга за счёт пальца вверх.

В байме только Лысенко, надо бы навестить, ещё двое из нашей команды, тусят в труднодоступных локациях, явно просматривают, что создала «Алкома», она ещё и художник-дизайнер, а вон ещё одна помигивающая точка ползёт за соседним хребтом и широкой рекой.

Я присмотрелся, сердце довольно тукнуло и вроде бы застучало чаще.

– Приятно, – пробормотал я, – посмотрим.

Через хребет перебираться часы, да и те с неимоверными трудностями, я воспользовался приёмом, который называется телепортацией, будет введён, если будет, в самом конце для высшего левла, когда освоят все остальные виды маунтов, от ослика и до боевых носорогов.

Она испуганно оглянулась, когда я возник за спиной, но когда узнала, радостно охнула:

– Ой!.. Как ты…

– Ветром, наверное, – предположил я.

Она посмотрела по сторонам.

– А здесь ветер бывает?

Надо учесть, мелькнула мысль, что-то о ветре забывают все, а вслух сказал бодро:

– Конечно! Просто сейчас безветрие. И мухи с комарами будут.

– Где ты научился подкрадываться так стелсно?

– В Высшей школе боевых искусств, – ответил я скромно. – Правда, не в этой байме. Как ты?

Она кивнула в сторону дорожки, что выводит из леса на зелёный простор.

– Если хочешь, пойдём вместе, у меня мало времени. Обеденный перерыв никогда не бывает длинным.

– Ого, – сказал я невольно, – вот на что ты его тратишь.

– Здесь здорово, – сообщила она, – мне хорошо. Ни на какие курорты не поеду, здесь отдых лучше.

Некоторое время бежали молча, деревья послушно уступают дорогу, а когда навстречу выскочила опушка, замедлили шаг, она всё чаще поглядывает на меня искоса, во взгляде интерес, вдруг поинтересовалась:

– Хочешь, скажу, о чём думаешь?

Я ответил с понятной настороженностью:

– Ну… скажи…

– Бот я или не бот, – сказала она с весёлым вызовом.

Я, как ни держал себя в руках, но всё же чуточку смешался, спросил с неловкостью:

– Почему так решила?

– Я тоже, – сообщила она, – смотрю на тебя и думаю, бот или нет? Вроде бы нет, как ты сказал, но кое-какие моменты очень даже намекивают.