Обстановка в доме была довольно скудной, даже по крестьянским меркам, но меня поразило обилие книг, спонтанными горами занимавшими большую часть пространства.

— Глеб рассказал мне о вас, — сказал Кляйн. — Вы — единственный, кто сможет помочь.

Я чуть недовольно взглянул на Топоркова. Он не должен был раскрывать мое инкогнито, даже перед тем, кому полностью доверял. Но Глеб чуть повел глазами в сторону, показывая, что ничего лишнего не сболтнул.

— Гюнтер перебрался сюда несколько лет назад, дабы заняться изысканиями, к которым у него всегда имелась склонность, а после несчастного случая, вынудившего его оставить всяческие дела, окончательно ушел на покой. Его накоплений хватило, чтобы купить небольшой домик, и жить, пусть не на широкую ногу, но вполне обеспечено. Мы виделись время от времени, когда он приезжал в Черноснежинск за новыми книгами и журналами. Но со времени последней нашей встречи кое-что произошло… именно поэтому мы сейчас здесь в столь неурочный час.

— Присаживайтесь, господа, — предложил Гюнтер. — История моя займет некоторое время, так что нечего стоять на ногах. Желаете чего-нибудь? Коньяк? Вино?

Топорков помотал головой, я тоже отказался от напитков, устроился на стуле и приготовился слушать.

— Глеб сказал, что с вами можно говорить начистоту. И если кто и сумеет разобраться в происходящем, то только вы. Начну с главного: в округе творятся странные вещи, которым нет объяснения, пропадают люди, иногда целыми семьями, и все это взаимосвязано. Те, кто пытался задавать вопросы, сгинули в одночасье. Но таких было мало, а остальных ничего, кроме собственной выгоды не волнует — они счастливы, спокойны и довольны жизнью. Вот только не понимают, что их пасут, как овец, откармливают до поры до времени, пока не наступит час заклания.

— Что ж, вы меня заинтересовали, — сказал я, — а теперь подробности!

— Извольте! Господин Бреннер, я пригласил вас в свой дом, когда узнал от Глеба, что мой коллега Порфирий Карлович Будников трагически скончался. Меня с ним связывали некоторые деловые отношения… я ему многим обязан… и сейчас, когда его не стало, я хочу выполнить его последнюю просьбу.

Гюнтер говорил неторопливо, но я его не подгонял. Кажется, мне, наконец, встретился человек, который хоть что-то понимал в происходящем.

— Как вы наверняка знаете, именно Порфирий Карлович в свое время обнаружил несколько месторождений, в том числе Полыхаевское. А ведь еще десять лет назад никто и помыслить не мог, что в округе скрыто столько богатств. Все думали, что жилы давно иссякли, и рудники полностью выработаны. Но Будников совершил поистине удивительные открытия, причем сделал это без чьей либо помощи. А ведь это не только медная руда, но и многое другое: никель, хром, железо… и самоцветы… Это главное богатство Урала: изумруды, топазы, малахит, яшма, циркон, опал, аквамарин, аметист, родонит — чего здесь только нет! И мало кто знает, сколько на самом деле приносят Морозову рудники. Официальные цифры расходятся с реальными на много порядков. Я не ошибусь, если скажу, что он без преувеличения — самый богатый человек Руссо-Пруссии.

— Даже так? — удивился я. — Конечно, он миллионщик, но чтобы он был настолько богат? Вы не ошибаетесь?

Я пролистал вчера бухгалтерские книги, принесенные Хорьковым, и хотя мало разбирался в цифрах, но не увидел там ничего сверхъестественного. Ни о каких сверхдоходах речи там точно не шло.

— Поверьте мне, Кирилл Бенедиктович, я скорее преуменьшаю его состояние. Может быть, он самый богатый человек не только в империи, но и на всем белом свете. Но его состояние не в акциях и прочих ценных бумагах, оно в камнях, да в золотых самородках. Если бы он когда-то попытался реализовать хотя бы малую толику того, что хранится в его потайных комнатах, то, вероятно, обрушил бы все мировые котировки.

— Каким образом Морозов получил рудники в свои владения? Почему Будников не обратился в императорскую комиссию?

— Не знаю, Порфирий Карлович далеко не все мне рассказывал. Могу только догадываться, что он в чем-то крайне зависел от Морозова. Тот, по сути, владел им, словно крепостным. Это его обычная стратегия. Он ничего не выпустит из своих рук.

Я вспомнил изобретателя Данилу и вынужден был мысленно согласиться. И все же мне требовалось больше конкретики.

— Что вы предлагаете? С чем мне идти к императору? Даже если я сумею напустить на Морозова самые грозные финансовые проверки, он выкрутится, раз до сих пор выкручивался. Никто в столице не считаетего настолько значимой фигурой, как вы сейчас его представляете. Я вообще впервые услышал о нем, только прибыв в Черноснежинск. Обычный миллионщик — не больше. Человек известный и уважаемый, но лишь в далекой провинции. В столице же он веса не имеет.

— Это вскоре переменится. Морозов замышляет нечто масштабное, он к чему-то активно готовится. И я очень бы хотел узнать, к чему именно… А что касается доказательств… Никаких бумаг и отчетностей у меня нет, но есть кое-что, что вас заинтересует. Я покажу!

Кляйн тяжело поднялся и прошел в дальний угол комнаты, к старому сундуку и достал из него небольшую деревянную коробку. Вернувшись к нам, он аккуратно поставил ее на стол. Я заметил, что по периметру коробки имелись небольшие отверстия.

— Месяц назад, когда я был по делам в городе, я встретился с Порфирием. Он показался мне странно возбужденным, но не открыл причин своего состояния. Именно тогда он попросил меня об одолжении, как он сказал, на случай, если с ним вдруг случится беда. Я, разумеется, согласился. Он передал мне эту коробку и попросил временно заботиться о ее содержимом, а в случае той самой «беды» я должен был действовать на свое усмотрение, но ни в коем случае не отдавать ее Морозову или его людям. И когда сегодня Глеб рассказал мне про смерть Порфирия… я решил все отдать вам.

Гюнтер снял крышку и сунул руки внутрь коробки, а Топорков придвинул лампу, стараясь дать как можно больше света.

Кляйн поднес руки ближе к лампе и осторожно открыл ладони. Там сидела, с любопытством водя головой в разные стороны, изумрудно-зеленая ящерка.

— Вот она — тайна Будникова!

— Ящерица? Вы не шутите?

— Он звал ее Звездочка. Говорил, что она, как путеводная звезда, проводник, ключик. Она любит есть мух и мясные колобки.

— Как вы сказали? Ключик?

— Да, ключ. Он называл ее своим ключом.

Кажется, я все же умудрился отыскать то, что столь безуспешно разыскивали покойные Борис и Финн. Ключ в моих руках! Осталось только найти ту дверь, которую он открывал.

Глава 9

Более всего монорельс формой напоминал сигару — длинный, вытянутый, обтекаемый вагон, с обеих сторон которого имелись кабины водителя. Маршрут у монорельса был один-единственный, и в конечной точке пути вагон не разворачивали, локфюрер* просто переходил в кабину в противоположном конце вагона, и вагон мог следовать в обратном направлении. Если нужно, к нему прицепляли дополнительные грузовые вагоны, которые потом уводили на запасные пути.

*Lokführer (нем.) — машинист

Монорельс был оборудован соляровым* мотором, но, как мне объяснил Топорков, с некоторыми важными усовершенствованиями, и был мощнее и быстрее своих собратьев. Главное — тут не были задействованы энерготанки, и это само по себе хорошо. Эта ветка использовалась исключительно для связи с Полыхаево, а вся выплавленная руда направлялась от цехов сухопутным путем к пристани, где грузилась на баржи и барки.

*Название «солярка» происходит из нем. Solarö — «солнечное масло»: так ещё в 1857 году называли более тяжёлую фракцию, образующуюся при перегонке нефти. Фракция названа так в связи с желтоватым цветом.

Мы с Глебом были единственными пассажирами, если, конечно, не считать делопроизводителя Хорькова, угрюмого Казбека и трех его бойцов, столь же молчаливых, как и их шеф.