Такие тишайшие уголки русской природы особенно любил Аксаков.

«Чувство природы врождено нам от грубого дикаря до самого образованного человека», — писал Аксаков в своем вступлении к «Запискам об ужении рыбы».

Известно, что в развитии художественного таланта и вкуса Аксакова, во всей его жизненной и писательской судьбе огромное значение имели детские годы, к живописанию которых он неизменно и постоянно возвращался. Такое внимание писателя к близкой и родственной теме закономерно. Нам трудно представить Пушкина без села Михайловского, Льва Толстого — без Ясной Поляны, композитора Глинку — без смоленских отчих мест.

Дедовская усадьба, затерянная В просторах оренбургских степей, была колыбелью писателя Аксакова. Здесь учился он русской народной речи, вглядывался в природу, в окружавших его простых близких людей, прислушивался к семейным преданиям и рассказам. Поразительное знание природы закладывалось еще в детстве. Страсть к охоте и рыбной ловле развивала здоровую наблюдательность, обостряла зрение, чутье и слух, которыми плохо владеет человек, лишенный возможности постоянного общения с природой.

«Приведите их, — говорит Аксаков о людях, лишенных тонкого чувства природы, — в таинственную сень и прохладу дремучего леса, на равнину необозримой степи, покрытую тучной, высокой травою; поставьте их в тихую жаркую летнюю ночь на берег реки, сверкающей в тишине ночного мрака, или на берег сонного озера, обросшего камышами; окружите их благовонием цветов и трав, прохладным дыханием вод и лесов, неумолкающими голосами ночных птиц и насекомых, всею жизнью творения: для них тут нет красот природы, они не поймут ничего!»

Проза Аксакова близка ясной пушкинской прозе. Его «университетом» была природа родных мест, простые близкие люди, говорившие образным и чистым народным языком. Как у Пушкина старая няня Арина, так и у Аксакова в детстве первой наставницей и рассказчицей была ключница Пелагея, крепостная русская женщина с тяжелой судьбой. Этой ключнице Пелагее обязан Сергей Тимофеевич народной сказкой «Аленький цветочек», выражающей лучшие поэтические качества русской души.

В своих произведениях Аксаков неизменно возвращался к далеким детским и отроческим воспоминаниям. Воспоминания эти — живописная галерея превосходно сделанных портретов, чередующихся со столь же превосходной пейзажной словесной живописью, лучше которой мало найдешь образцов во всей русской литературе. Великолепным образцом такого портретного мастерства можно считать «Историю моего знакомства с Гоголем», мемуарные записки, в которых Гоголь изображен с удивительной живописной силой.

Тонкие писания Аксакова вряд ли глубоко поймет, почувствует и оценит даже очень внимательный и чуткий читатель, родившийся и выросший вне России. В этом Аксаков похож на Гоголя, писателя тоже непереводимого. Гоголь и Аксаков были в высшей степени национальными русскими писателями, казалось бы с различными творческими путями. Общее их свойство — глубокая национальность — сближало столь непохожих внешне писателей, которые глубоко понимали и душевно любили друг друга.

Значение Аксакова в истории классической русской прозы огромно. Все творчество Аксакова, все его произведения проникнуты самой высокой гуманностью, любовью к природе и русскому простому человеку — главному его герою. Тема охоты и рыбной ловли как бы является поэтической запевкой, основой внимания и любви... Для множества русских грамотных людей произведения Аксакова были и остаются любимою настольной книгой. У Аксакова учились чудесной русской речи, охотничьему умению разбираться в тончайших явлениях природы, бережливо ее ценить и любить. Любви и бережному вниманию к природе, представляющей для него основу подлинной любви к своей родине, к ее полям и лугам, к зеленым березовым перелескам, к скромным речкам и лесным ручьям, к родным деревенькам, к родному чистому языку, учил и учит Аксаков.

С живописанием природы связано творчество Аксакова. Он не любил шумного города, избегал утомительных многолюдных собраний. В природе он не любил многоводных бурных рек, пугавших его своей недоступностью. Его привлекали неприметные уголки, маленькие тихие речки, где с особенной ясностью раскрываются перед глазами заветные тайны природы. Там — «на зеленом цветущем берегу, над темной глубью реки или озера, в тени кустов, под шатром исполинского осокоря или кудрявой ольхи, тихо трепещущей своими листьями в светлом зеркале воды, на котором колеблются или неподвижно лежат наплавки ваши, — улягутся мнимые страсти, утихнут мнимые бури, рассыплются самолюбивые мечты, разлетятся несбыточные надежды!»

Рыболовные удочки, заботливо привязанные к низу дорожного экипажа, были непременными спутниками Аксакова в далеких степных поездках. На привалах и ночевках в степи, на берегу рек и озер, оставлявших неизгладимое впечатление в памяти Аксакова, вместе с отцом и любимым другом Евсеичем занимался он ловлей рыбы. Под руководством дядьки Евсеича, посвящавшего Аксакова в тайны удочек, лесок и «наплавков», отдавался он до самозабвения рыболовной страсти. Неудержимую страсть мальчика не могли укротить заботы любящей матери, с опаской относившейся к увлечениям сына.

Страсть рыболовная скоро сменилась страстью к ружейной охоте. В те времена оренбургские степи кишели пролетной и оседлой дичью. Нынешнему охотнику трудно представить тогдашнее обилие всякой степной и водяной дичи. Сроки охоты тогда не соблюдались, и юный охотник все лето пропадал в степи, наблюдая шумную жизнь птиц. Эти ранние охотничьи наблюдения помогли будущему писателю уже в старческие годы с замечательной свежестью продиктовать своей дочери (ослепший С. Т. Аксаков в последние годы жизни только диктовал свои произведения) «Записки ружейного охотника Оренбургской губернии» — прославившуюся книгу, которую наряду с «Записками об ужении рыбы» с восхищением читали многие поколения русских охотников. Но не только охотники и рыболовы восхищались «Записками» Аксакова, выдержавшими несколько изданий еще при жизни автора. Мастерство Аксакова ценили Белинский, Чернышевский, Добролюбов. Его произведения хвалили Тургенев, Толстой, Гоголь, справедливо причислявшие Аксакова к лучшим художникам русского слова.

Залог замечательного успеха и литературного долголетия Аксакова — в народности его языка. Наверное, у каждого народа есть писатели и художники, особенно близко понятные лишь своему народу. Таким национальным писателем был Аксаков, книги которого доныне близки и понятны сердцу русского человека, человека иной жизни, чем та, что породила создания этого мастера русской прозы.

Последние годы своей жизни С. Т. Аксаков провел под Москвою в Абрамцеве. Здесь, в уютных комнатах большого дома, окруженный родными любящими людьми, диктовал он свои последние произведения, принимал дорогих гостей.

Сохранившийся дом в абрамцевской усадьбе, приобретенный создателем русского оперного театра известным меценатом Мамонтовым, стал впоследствии приютом для поколения русских прославленных художников-живописцев. Здесь жили и писали свои картины Нестеров, Серов, Врубель, Репин, Васнецов и многие другие художники. Именами талантливых русских людей прославилось Абрамцево.

По сие время стоит в Абрамцеве аксаковский старый дом. Внизу бежит, вьется по каменистому обмелевшему руслу тихая речка Ворь, в которой Аксаков ловил некогда рыбу, сидя над «наплавком», прислушивался к любезной его сердцу деревенской тишине.

До сих пор в Абрамцеве чуется аксаковский дух. Чудесны окружающие усадьбу березовые перелески. И хоть уж не ловится крупная рыба в обмелевшей Вори, но по-прежнему кукуют в березовых рощах кукушки, звонко пересвистываются иволги, воркуют дикие голуби-витютни. По освещенному полуденным солнцем каменистому дну обмелевшей реки перебегают проворные пескари, так живо изображенные Аксаковым в его произведениях.

В далекой юности впервые прочитал я книгу бунинских рассказов. Мне запомнилась эта книга, синяя ее обложка. Что-то родное и близкое было в рассказах, изображавших жизнь русской деревни, с детства знакомую мне природу. Иными, не бунинскими были места, в которых проходили мое детство, отрочество и юность. Я жил в смоленском лесном краю. Глаза мои не видели степных бунинских просторов. Но такой же была Россия, такие же окружали меня люди, такая же бедность, те же обычаи. Так же по зимним и летним дорогам бродили нищие, входили в тесные крестьянские избы, снимали шапки, крестились на висевшие в углах иконы; приложив к груди початую ковригу черного хлеба, хозяйки отрезали ломоть, подавали милостыньку в протянутую руку нищего. Такое же ходило по нашей стороне горе-злочастье, такими же были судьбы работавших на земле людей, и так же колосились хлеба на деревенских полях, взлетали над нивами жаворонки, кричали по утрам перепела, трещали в жаркие летние дни на лугах кузнечики.