Пароход «Королева Ольга» был похож на старинные корабли с высокими, наклоненными сзади мачтами и длинным бушпритом. Меня принял на службу матросом помощник капитана Николай Николаич. Дверь его каюты выходила на спардек возле парадного трапа, по которому поднимались на пароход пассажиры. Николай Николаич был плотный добродушный и веселый человек. Почти вся небольшая его каюта была заставлена аквариумами, в которых плескались маленькие экзотические рыбки. На столе обычно стояла открытая бутылка коньяку. Узнав, что я знаю грамоту, Николай Николаич назначил меня заведовать пароходной почтой. В почтовой каюте я принимал и сдавал наполненные письмами и посылками тяжелые кожаные баулы, запечатанные сургучными печатями, вел почтовый журнал. Работа на почте освобождала меня от обычной матросской работы по разгрузке и нагрузке пароходных трюмов, и, закончив свою несложную работу, я был свободен. Разумеется, в море и в ночное время я нес обычную матросскую службу, стоял на вахте, на штурвале, бегал на корму смотреть показания лага, указывавшего пройденное пароходом расстояние.

Мы возили грузы, почту, пассажиров, проходили четыре моря — Черное, Мраморное, Эгейское и Средиземное. По пути заходили в порты Турции, Греции, на острова Эгейского моря, в порты Сирии, Ливана, Палестины, Египта. Кроме обычных пассажиров на пароходе мы возили паломников-богомольцев, отправлявшихся в Иерусалим на поклон гробу господню. Этих паломников в те времена направляло существовавшее некогда Палестинское общество, обладавшее достаточными средствами. Среди паломников большинство были женщины среднего и пожилого возраста, были и мужчины, крестьяне и городские люди. Возили мы и магометан, направлявшихся в Мекку.

От Одессы до Босфора пароход шел тридцать шесть часов. Хорошо было стоять на вахте, любоваться, как в легких морских волнах у носа парохода играют и плещутся дельфины. Я запомнил заросшие высокими темно-зелеными кипарисами берега длинного извивавшегося Босфора, отделявшего Азию от Европы.

На правом берегу Босфора в тени кипарисов были видны древние мраморные строения. Здесь некогда был дворец султана и его гарем. Широкие мраморные ступени спускались от дворца к морю, к прозрачной и быстро текущей воде, над которой взад и вперед летали черные чайки-драгоманы. По преданию, эти чайки разыскивали ларец с драгоценностями, спрятанный султаном на дне Босфора.

Минуя пролив, пароход подходил к Константинополю, останавливался у широкой каменной пристани Галаты, переполненной всяческим людом. Здесь были турки в красных фесках с черными кисточками на затылках, носатые греки и шустрые армяне. Выполнив свои обязанности, я сходил на берег, погружался в поток людей, проходил тесными улицами Галаты, где на стеклянных окнах дешевых кафе были нарисованы разноцветные флаги всех государств, пароходы которых посещали Константинополь. Из окон кафе выглядывали лица женщин, стучавших наперстками по стеклу окна и приглашавших матросов заходить...

Я поднимался на фуникулере на Пера́, в верхнюю часть Константинополя, заселенную европейцами, заходил в сад, где под навесами в кофейне торговали мороженым и крепким черным кофе в маленьких чашечках. Потом спускался вниз к заливу Золотой Рог и по мосту переходил в древний Стамбул, где когда-то была столица Византии, куда в древние времена от берегов Черного моря хаживали киевские русские люди на парусных ладьях.

Я заходил в собор св. Софии с небесно-широким, высоким куполом, построенным византийскими мастерами. На стенах собора под белою краской еще просвечивали древние византийские росписи. Теперь здесь была мечеть, и при входе в нее полагалось снимать обувь. Недалеко от собора св. Софии находился музей, в котором хранилась гробница Александра Македонского, были собраны древние вещи. Я запомнил лежавший под стеклом в витрине странный предмет, сделанный из чистого золота, похожий на длинную ложку. Этой золотой ложкой чесал некогда себе спину живший в своем дворце турецкий султан.

Я бродил по огромному базару Чарши, по полутемным залам его и коридорам, стены которых были увешаны старинным оружием. Недалеко от базара, подобрав под себя ноги, сидели на нагретой солнцем земле старики писцы с чернильницами, подвешенными на груди на цепочках. Неграмотным людям они писали прошения и письма затейливыми турецкими буквами, ведя строку справа налево.

Из Константинополя мы уходили в Мраморное море, проходили узкий извилистый Дарданелльский пролив с голыми пустынными берегами, входили в просторы лазурного Эгейского моря. Обычно заходили в греческий порт Смирну с обширной набережной и стоявшими на ней магазинами и меняльными лавочками. На вершине горы виднелись развалины древней крепости. С разрешения пароходного начальства я один уходил в город, проходил обширными садами, где рос сладкий инжир, которым с давних пор славится Смирна, поднимался к старинной крепости в гору. Голову мою пекло беспощадное солнце. Опасаясь солнечного удара, время от времени я снимал с головы легкую матросскую бескозырку, мочил ее в акведуке, в котором протекала холодная прозрачная вода. Побывав в старинной крепости, осмотрев город, возвращался на пароход.

Иногда мы заходили на небольшой остров Родос. Пароход останавливался, не подходя к пристани. Мы спускали шлюпку на голубые высокие волны и длинный веревочный шторм-трап. Сидя в шлюпке, брались за весла, подгребали к мраморной пристани. Необычаен был городок, построенный рыцарями-крестоносцами. В центре его стояла старинная крепость-замок с высокими башнями и стенами, на которых были изображены щиты с древними рыцарскими гербами. В маленьких кофейнях мы пили черный кофе и анисовую водку, ели длинные скользкие итальянские макароны, потом, качаясь на волнах, возвращались на свой пароход.

На азиатском берегу особенно запомнилась мне Александретта, ее широкий и глубокий залив, окруженный высокими горами, над которыми клубились грозовые, темные тучи. С гор сбегали ручьи и реки, на заболоченной почве росли покрытые войлоком пальмы, на стволах которых грелись большие юркие ящерицы, а с берегов рек падали в воду тяжелые черепахи. В следах верблюдов, остававшихся на заболоченной почве, вертелись маленькие рыбки. Отправляя на берег, старший помощник снабжал меня сеткой для ловли этих рыбок и посудой, в которую я собирал добычу. Я поднимался на каменные горы, где однажды меня встретила жестокая, невиданная гроза и проливной дождь. Я близко видел, как по камням, точно огненные мячи, скачут шарообразные молнии. Приют от дождя и грозы я нашел в шалаше пастуха-араба, с которым мы быстро подружились.

Помню порт и город Бейрут, широкую площадь, кафе под навесом, в котором я познакомился с двумя матросами знаменитого крейсера «Потемкин», бежавшими некогда из России и служившими шоферами у бейрутского губернатора. Потемкинцы-матросы пригласили меня ночью поехать за город в знакомое им кафе. Мы ехали в странном экипаже с высокими козлами, на которых сидел извозчик-кучер в пестрой одежде и красной феске. Мы проезжали обширными пальмовыми рощами по накатанной горной дороге, остановились возле кафе, где под стволами пальм стояли небольшие столики и стулья. Мы пили дузику — анисовую крепкую водку, курили папиросы с гашишем. Помню, я влез на пальму, срезал большую жесткую ветвь, которую утром принес на пароход и спрятал в трюме. Затоптанную ветвь эту мне пришлось увидеть в одесском порту, когда уже началась война и мне удалось вернуться в Россию.

Мы останавливались в Триполи, что по-арабски значит «три города». Я съезжал в шлюпке на берег и, удивляя встречных прохожих своею матросской формой, бродил по пальмовым рощам и маленьким арабским городкам.