Показательно поведение крестьян на наемной работе. Открытая и идеализируемая установка заключается в том, что, работая на кого-то, ты делаешь ему персональное одолжение; получаемая зарплата считается подарком или знаком уважения. Негласно же работа по найму считается способом получить небольшую сумму наличных под определенную цель. Труд не считается обезличенным товаром, который покупается и продается, а работа на работодателя не считается возможным способом зарабатывания на жизнь. Текучка кадров на немногочисленных плантациях и на кирпичном заводе огромна, потому что, как только рабочий получает небольшое количество денег, что и было его целью, он бросает работу. Некоторые иностранные работодатели в Парагвае решили в некоторых случаях платить рабочим больше денег, чем в среднем, чтобы повысить качество труда и получить более довольных работников, которые оставались бы на более долгий срок. Более высокая зарплата привела к обратному результату: текучка кадров увеличилась. Они не понимали, что работающие по найму делают это эпизодически, чтобы просто получить определенную сумму денег; чем быстрее эта сумма набирается, тем быстрее они бросают работу[308].
То, что у членов организации имеются неожиданные определения ситуации, показывают не только промышленные предприятия. Другой пример — тюрьмы. Когда обычного заключенного запирают в камере, ему может не хватать совсем не того, что ожидает руководство; например, для англичанина из высшего среднего класса, оказавшегося в одном месте с британцами более низкого статуса, одиночное заключение может иметь неожиданный смысл:
Первые пять недель своего заключения я был заперт в своей камере — за исключением прогулки и двух часов работы по утрам и после полудня. К счастью, я был один. Большинство парней боялись долгих часов в камере. Но через некоторое время я стал ждать своего одиночества как благословенного спасения от криков офицеров и от бесконечного сквернословия большинства других заключенных. Я проводил большую часть этих часов читая в одиночестве[309].
Французский государственный служащий в Западной Африке приводит еще более экстремальный пример:
Народы Французской Западной Африки не всегда понимают тюремное заключение одинаково. В одном месте оно кажется приключением, в котором нет ничего позорного; в другом, напротив, оно эквивалентно смертному приговору. Некоторые африканцы, оказавшись в тюрьме, становятся кем-то вроде домашних слуг и, в конце концов, начинают считать себя членами вашей семьи. Но если вы посадите в тюрьму кого-нибудь из фулани, он умрет[310].
Для меня здесь важна не только открыто провозглашаемая идеология руководства организации касательно человеческой природы ее членов, хотя это определенно является существенным элементом ситуации[311]. Я пытаюсь также указать на действия, предпринимаемые руководством, в той мере, в которой они выражают представления о людях, на которых эти действия направлены[312]. Наглядным примером опять-таки служит тюрьма. В идеологическом плане тюремное начальство может придерживаться и иногда придерживается мнения о том, что заключенный должен принимать или даже ценить тот факт, что он находится в тюрьме, так как тюрьмы (по крайней мере «современного» типа) якобы предоставляют ему возможность отдать свой долг обществу, научиться уважать закон, подумать о своих грехах, получить легитимную профессию и в некоторых случаях пройти курс психотерапии. Но в своих действиях тюремное руководство в основном фокусируется на вопросе «безопасности», то есть на предотвращении беспорядков и побегов. Важный аспект того, как тюремное руководство определяет характер заключенных, заключается в идее, что, если вы дадите заключенным малейший шанс, они попытаются сбежать. Можно добавить, что желание заключенных сбежать и их склонность обычно подавлять это желание ввиду возможности поимки и наказания выражают (посредством эмоций и действий, а не слов) их согласие с представлением о себе, которое есть у руководства. Поэтому во многом конфликты и враждебность между руководством и заключенными легко совместимы с их общим согласием относительно некоторых аспектов природы последних.
Таким образом, я предлагаю рассматривать участие в организации с особой точки зрения. Предметом интереса является не то, что ожидается от члена организации, и то, что он в действительности делает. Меня интересует то, что ожидаемая деятельность в организации предполагает представления о действующем лице и что организацию можно поэтому рассматривать как место производства допущений о Я. Переступая через порог учреждения, индивид берет на себя обязательство следить за ситуацией, должным образом в ней ориентироваться и приспосабливаться к ней. Участвуя в деятельности учреждения, он в то же время берет на себя обязательство мгновенно вовлекаться в нее. Своей ориентацией и направленностью своего внимания и усилий он зримо выражает свое отношение к учреждению и к подразумеваемым этим учреждением представлениям о нем. Участвовать в определенной деятельности с предписанным расположением духа — значит соглашаться на то, чтобы быть определенного типа личностью, обитающей в определенного типа мире.
Если любое общественное учреждение можно рассматривать как место, в котором систематически выдвигаются предположения относительно Я, то его можно рассматривать и как место, в котором участник систематически как-то поступает с этими предположениями. Воздерживаться от предписанной деятельности или осуществлять ее непредписанным способом или в непредписанных целях — значит отказываться от официального Я и мира, к которому оно официально имеет доступ. Предписывать деятельность — значит предписывать мир; уклоняться от предписаний — значит уклоняться от идентичности.
Приведу два примера. Музыканты, играющие в оркестровой яме во время бродвейского мюзикла, должны приходить на работу вовремя, прилично одетыми, хорошо подготовленными и подобающе настроенными. Предполагается, что, после того как они займут места в своей «канаве», они будут самозабвенно, внимательно и на должном уровне исполнять свои партии или ждать своего вступления. От них, как от музыкантов, ожидается, что они будут оставаться в музыкальном мире. Именно такой характер отводят им оркестровая яма и исполнение музыки в ней.
Однако, когда они выучивают свои партии в мюзикле, им становится нечего делать; к тому же, они оказываются наполовину скрытыми от людей, которые ждут от них, что они будут вести себя исключительно и целиком как музыканты за работой. В результате музыканты из оркестровой ямы, хотя они и не могут физически покидать свои места, как правило, отклоняются от своей работы, скрытно демонстрируя Я и мир, которые слабо связаны со зрительным залом. Они могут, стараясь оставаться незамеченными, писать письма или сочинять свою музыку, перечитывать классику, разгадывать кроссворды, передавать друг другу записки, играть в шахматы, передвигая доску по полу, или даже баловаться, стреляя из водных пистолетов. Очевидно, что, когда музыкант, слушающий карманное радио с помощью наушника, пугает зрителей в первом ряду внезапным воплем: «Снайдер сделал хоум-ран!»[313], он действует за пределами предписанных ему сущности и мира, о чем свидетельствуют жалобы зрителей его начальству.
Второй пример — из немецкого лагеря для военнопленных[314]. Если заключенный сталкивается с офицером и проходит мимо него, не давая тому повода придраться к манерам пленника, кажется, что заключенного должным образом содержат в плену и что он должным образом принимает свое заточение. Но мы знаем, что в некоторых случаях такой заключенный может скрывать под пальто пару досок от нар, которые будут использованы в качестве потолочных балок в туннеле для побега. Экипированный таким образом заключенный может стоять перед тюремным офицером и быть не тем человеком, которого этот офицер видит, и не находиться в мире, который ему должен был навязать лагерь. Заключенный не покинул лагерь, но его сущность изменилась. Более того, поскольку верхняя одежда может скрывать очевидные доказательства этой подмены и поскольку нашему участию в любой организации сопутствует некоторый персональный фасад, в том числе гардероб, мы должны понимать, что любой образ, создаваемый любым человеком, может скрывать доказательства подобного духовного бегства.
