В религиозных институтах воздействие окружающей обстановки на Я признается открыто:
Таково значение созерцательной жизни и смысл всех внешне бессмысленных мелких правил, обрядов, постов, послушаний, епитимий, унижений и трудов, из которых состоит повседневное существование в созерцательном монастыре: они напоминают нам о том, кто есть мы и Кто есть Бог — чтобы мы смогли отвратить свой взор от самих себя и обратиться к Нему и в итоге найти Его в себе, в своей очистившейся душе, ставшей отражением Его бескрайней Благости и Его бесконечной любви…[127]
Постояльцы, как и персонал, активно стремятся к подобному ограничению Я, так что умерщвление дополняется самоумерщвлением, запреты — отречениями, избиения — самобичеваниями, дознания — исповедями. Религиозные учреждения особенно ценны для исследователя, поскольку они открыто исповедуют умерщвление Я.
В концентрационных лагерях и, в меньшей степени, в тюрьмах умерщвление Я, по-видимому, осуществляется полностью или преимущественно ради самого умерщвления (как в случае, когда на заключенного мочатся), но при этом постоялец не стремится изо всех сил разрушить свое Я.
Во многих других тотальных институтах умерщвление Я официально рационализируется на других основаниях вроде санитарии (обязанность чистить туалеты), поддержания жизни (принудительное питание), боеспособности (армейские правила относительно внешнего вида), «безопасности» (строгие тюремные правила).
Однако во всех трех видах тотальных институтов различные основания для умерщвления Я очень часто представляют собой всего лишь рационализации, создаваемые с целью управления повседневной активностью большого числа людей в ограниченном пространстве при небольшом количестве ресурсов. Кроме того, Я ограничивается во всех трех видах институтов даже там, где постоялец действует добровольно и руководство идейно печется о его благополучии.
Я рассмотрел два вопроса: чувство личного бессилия постояльца и связь его желаний с идейными интересами учреждения. Связь между этими вопросами может быть разной. Люди могут добровольно отправляться в тотальный институт и, к своему сожалению, лишаться возможности принимать столь важные решения. В других случаях, особенно в случае религиозных институтов, постояльцы могут с самого начала и все время добровольно стремиться к отречению от своей личной воли. Тотальные институты фатальны для гражданского Я постояльца, хотя степень привязанности постояльца к своему гражданскому Я может значительно различаться.
Рассмотренный мной процесс умерщвления Я связан с выводами относительно Я, которые могут делать люди, ориентирующиеся на определенную экспрессивную идиому, исходя из внешности, поведения и общей ситуации индивида. В этом контексте я хочу обсудить третий и последний вопрос: связь между таким символико-интеракционистским подходом к судьбе Я и общепринятым психофизиологическим подходом, основанным на понятии стресса.
В данной работе базовые факты относительно Я излагаются с социологической точки зрения, всегда отсылающей к описанию институциональных условий, которые определяют личные прерогативы члена. Конечно, нельзя обойтись и без психологических допущений: когнитивные процессы всегда играют роль, поскольку индивид и другие должны «считывать» социальные условия, чтобы понимать, какой образ себя они предполагают. Но, как я показал, связь этих когнитивных процессов с другими психологическими процессами очень вариативна: согласно общей экспрессивной идиоме нашего общества, бритая голова сразу воспринимается как способ ограничения Я, но если пациента психиатрической больницы такое средство умерщвления Я может приводить в ярость, то монаху оно может нравиться.
Умерщвление или ограничение Я чаще всего будет вызывать у индивида острый психологический стресс, однако индивид, уставший от своего мира или терзаемый чувством вины, может найти в таком умерщвлении психологическое облегчение. Кроме того, психологический стресс, часто возникающий в результате атаки на Я, может быть вызван вещами, которые не связаны с территориями Я, — например, нехваткой сна, недоеданием или затянувшимся принятием решения. Точно так же высокий уровень тревоги или недоступность материалов для фантазии вроде кинофильмов и книг могут значительно усиливать психологический эффект нарушения границ Я, но сами по себе эти содействующие факторы не имеют отношения к умерщвлению Я. Таким образом, исследования стресса и посягательств на Я часто связаны эмпирически, но аналитически они требуют двух разных подходов.
V
В процессе умерщвления Я постоялец получает формальные и неформальные инструкции относительно того, что далее будет называться системой привилегий. Когда институт обезличивает индивида, подрывая его привязанность к своему гражданскому Я, во многом именно система привилегий предоставляет основания для реорганизации личности. Можно указать три базовых элемента данной системы.
Во-первых, существуют «правила внутреннего распорядка» — относительно эксплицитный набор формальных предписаний и запретов, который содержит основные требования к поведению постояльцев. Эти правила разъясняют строгий образ жизни постояльца. Приемные процедуры, лишающие новоприбывшего того, что поддерживало его в прошлом, можно рассматривать в качестве способа его подготовки институтом к жизни по правилам внутреннего распорядка.
Во-вторых, на этом суровом фоне существует небольшое число четко определенных наград или привилегий, причитающихся в обмен на подчинение персоналу телом и душой. Важно, что многие из этих потенциальных вознаграждений берутся из потока вещей, которые ранее были для постояльца само собой разумеющимися. Например, во внешнем мире постоялец, скорее всего, мог без особых раздумий решать, какой кофе он хочет, закурить ли сигарету и когда ему говорить; внутри института эти права оказываются под вопросом. Предоставляемые постояльцу в качестве возможностей, эти немногочисленные фрагменты былой жизни, по всей видимости, оказывают реинтегрирующее воздействие, восстанавливая его отношения с утраченным миром и облегчая абстинентный синдром от разлуки с этим миром и потери своего Я. Постоялец, особенно вначале, фиксирует свое внимание на этих вещах и становится одержим ими. Он может, словно фанатик, целый день думать о возможности получения этих вознаграждений или предвкушать час, когда их будут раздавать. Типичный пример приводится в рассказе Мел вилла о жизни на военном судне:
В американском флоте по закону отпускается одна четверть пинты спиртных напитков на человека в день. Выдается грог в два приема — непосредственно перед завтраком и перед обедом. Заслышав дробь барабана, матросы собираются вокруг большой ендовы или бочки, наполненной живительной влагой, и, по мере того как один из кадетов вычитывает имена, вызванный подходит. Никакой гурман, взяв с блестяще отполированного буфета бутылку токая и налив себе рюмку, не чмокает губами со столь великим удовлетворением, как матрос, опорожнивший свою чарку. Для многих мысль об этих ежедневных чарках рождает в воображении далекие и заманчивые пейзажи. Собственно, в них и заключается вся их «жизненная перспектива». Отнимите грог — и бытие для них утратит всякую привлекательность[128]. <…>
Одним из самых обычных наказаний во флоте является лишение провинившегося чарки на день или на неделю. А так как большинство матросов чрезвычайно привержено к грогу, они считают это весьма чувствительным наказанием. Вам часто приходится слышать такие слова: «Уж лучше дышать не давайте, только дайте выпить»[129].
Выстраивание мира вокруг этих небольших привилегий является, возможно, важнейшей характеристикой культуры постояльцев, но ее сложно понять постороннему, даже если он сам проходил через подобный опыт. Иногда эта обеспокоенность привилегиями побуждает к щедрости; она почти всегда приводит к готовности умолять даже о таких вещах, как сигареты, леденцы и газеты. Естественно, разговоры постояльцев часто вращаются вокруг «фантазий о пирушке по выходе на волю», то есть вокруг перечисления того, что будет делать постоялец во время увольнительной или после освобождения из института. Эти фантазии сопровождаются мнением, что люди на воле не ценят того, насколько чудесна их жизнь[130].
