— А что я могу возразить? — ответил он. — Ты права.

— Ну почему же, — она зло рассмеялась. — Скажи, что я мелкая, дрянная, корыстная баба. Что мне не хватает твоей зарплаты. Что всю жизнь я мечтала о муже-академике. Оценить твою высокую душу я просто не в состоянии.

— Это неправда, — сказал он.

Лицо его оставалось совершенно спокойным. Только побледнело чуть-чуть.

— Ох, Витя, — сказала она. — Ну сделай же что-нибудь сам. Ты, лично! Нельзя же всю жизнь прожить посторонним наблюдателем. Вечным судьей и советчиком.

— Хорошо, договорились, — сказал он. — Обязательно сделаю. — И улыбнулся.

Пыл ее постепенно угас, прошел. Ей стало ужасно горько и обидно за него. Ведь умница, способный человек, зачем он так обесцвечивает, обкрадывает свою собственную жизнь?

Той ночью спала она дурно, беспокойно. Ей казалось, что он тоже не спит, лежит с закрытыми глазами и делает вид.

На другой день, после завтрака, Витя куда-то исчез и появился только перед самым обедом. Он принес ей авиационный билет в Туранск. Ей одной.

— Как это понять? — спросила она. — Ты меня прогоняешь?

— Ну что ты, Танюша! — сказал он. — Я же все понимаю. У тебя дела, работа. Душа не на месте. Какой уж тут отдых? Возвращайся, я не вправе тебя задерживать.

Ей стало до слез обидно. Какое право имеет он за нее решать? Разве она его просила, уполномочивала? Или это откровенная месть за вчерашний их разговор? А может, вообще она слепая дура, ничего вокруг себя не видит, у него появились вполне определенные причины услать ее и остаться здесь, в Пицунде, одному?

Все служебные, театральные проблемы показались ей уже не такими важными и неотложными.

— Ну что ж, оставайся, — сказала она. — Наслаждайся жизнью. Очевидно, так тебе больше нравится.

— Нет, — возразил он, — совсем не нравится. Но я не хочу быть эгоистом. Я же вижу, как ты разрываешься на части. Я буду очень скучать.

Она улетела, а Витя Тарасов вернулся домой через две недели.

Таня думала, что жизнь их теперь пойдет наперекосяк. Образовавшаяся трещина уже никогда не зарубцуется.

Однако ничего, в сущности, не переменилось. Как жили так и продолжали жить. Дом, семья, дочка. Только в отпуск Витя Тарасов уезжал с тех пор всегда один, без нее.

Отправлялся куда глаза глядят. Время от времени Таню вызывала междугородная. А иногда звонка подолгу не было, и почтальон приносил телеграмму: «Здоров пасусь целую Тарасов».

Вот и допасся. Вонзили нож в спину возле какого-то забытого богом поселка.

— ...Никогда, никогда не прощу себе того безобразного, стыдного разговора в Пицунде, — говорила следователю Парамонову Татьяна Васильевна. — Дура, идиотка, мерзавка! Надо же быть такой бессердечной и жестокой. Ездили бы по-прежнему вместе — был бы он сейчас жив... Это я, я одна, его убийца. Казнить меня мало...

Опросив ближайших друзей и родных покойного, Парамонов позвонил в прокуратуру города Котел, попросил к телефону следователя Короткова, который вел дело об убийстве Тарасова, и сказал, что ничего существенного узнать, к сожалению, не удалось. Тарасов, по всей видимости, из Туранска выехал один. О маршруте его никому ничего не известно. Вполне возможно, что маршрут свой заранее он не планировал, ехал куда глаза глядят. На вопрос Парамонова: имел ли он знакомых в городе Котел или в поселке Радужный, опрошенные ответить не смогли. По их сведениям, скорее всего не имел.

— А что у вас? — спросил Парамонов Короткова.

— Тоже не густо, — сказал Коротков. — Судя по железнодорожному билету, в Котел Тарасов прибыл пятнадцатого августа в двадцать один час. Ночевал в гостинице «Центральная», в одноместном номере. Гостиницу покинул в четыре тридцать утра. Ушел один, никого рядом с ним дежурная не заметила. А уже через три часа, в семь тридцать, гражданка Савицкая обнаружила труп Тарасова за сорок километров от города, около поселка Радужный.

— Какие есть предположения о цели его поездки в ваши края? — спросил Парамонов.

— Никаких, в сущности, — сказал Коротков. — Единственно, места у нас очень прекрасные. Леса, озера. Если бы хорошие дороги, так от туристов не было бы отбоя.

— Случаи безмотивной преступности прежде не наблюдались? — спросил Парамонов.

— Это как? — не понял Коротков. — Без всякого повода, из одних только хулиганских побуждений, кто-то берет и убивает человека?

— Да, примерно.

— Нет, такое у нас не водится, — сказал Коротков. — Не доросли еще, слава богу. За ломаный пятак могут, конечно, горло перегрызть, это встречается. А вот чтобы просто так, безо всякой причины, — нет, не помню.

— А если под пьяную лавочку?

— Когда, в шесть часов утра? Пьяницы в эту пору еще спят крепким сном. Да и не у шалмана же совершено преступление, а в глухом лесу.

— Кому-то, выходит, понадобилось убить Тарасова?

— Выходит, так. Весь вопрос: кому? Грабителю? Но бумажник на месте, деньги целы.

— Убийцу могли спугнуть.

— Конечно. Однако места здесь безлюдные. По данным экспертизы, Тарасова убили примерно за час до того, как Савицкая обнаружила его труп.

— А месть? Тарасов кому-то очень сильно насолил?

— Кому?

— Не знаю.

— Да нет, сомнительно, — сказал Коротков. — Тогда надо допустить, что у Тарасова были в наших краях враги. А откуда они, если сами же говорите, что, по словам опрошенных, прежде Тарасов здесь никогда не бывал? Обзавелся врагами за какие-нибудь полсуток?

— Лично я бы такой вариант не исключал.

— Что вы имеете в виду?

— Говорю, по-всякому могло быть... С кем он вступал в контакт за эти полсуток, установлено?

— Конечно, — сказал Коротков. — Дежурная в гостинице — раз. Буфетчица на этаже — два. Вечером он еще успел поужинать...

— Порядок в гостинице не наводил?

— Это в каком смысле?

— Ну, может, конфликтовал с кем?

— Нет, такого вроде не было. Потом — кассирша на автобусной станции, где брал билет до Радужного... Соседи в автобусе...

— Большой автобус?

— Шестьдесят пять пассажиров. У нас львовские ходят.

— Шофера допросили?

— Нет, он сейчас в отъезде. Свадьба у его сестры в Свердловске.

— Ну вот, — сказал Парамонов. — А вы говорите: всего полсуток…

Вечером друзья покойного Тарасова собрались у Татьяны Васильевны.

Пришла соседка с горчичниками. Все Танины уговоры оставить ее в покое не помогли. Сенина и Малышева выставили на кухню.

— Алеша, — сказал Сенин Малышеву, — завтра за телом надо ехать. В этот — как его? Радужный.

— Завтра?

— Следователь Парамонов так объяснил.

Они помолчали.

— Август, жара, а Парамонов говорит, что там в морге и холодильника-то, скорее всего, нет, — сказал Сенин. — А еще надо раздобыть цинковый гроб. Потом — хлопоты с перевозкой. Сколько времени уйдет?

— Если нет холодильника — значит, тело забальзамируют формалином, — предположил Малышев.

— Парамонов говорит, что судебно-медицинские трупы запрещено бальзамировать, — сказал Сенин.

— Почему?

— Не знаю.

Они опять замолчали.

— Ехать надо нам с тобой, — сказал Сенин. — Больше некому. Таня больна, да и вообще тут мужик нужен, женщина не годится. А в Витином институте сейчас мертвый сезон. Все гуляют.

— Завтра начинается судебный процесс над клеветником Демидовым, — сказал Малышев. — Мне необходимо присутствовать.

— А меня в Москву вызывают, на президиум, — объяснил Сенин. — Готовится новый учебник, я должен был стать руководителем авторского коллектива, но тут вмешался этот негодяй Гнедичев, оппонент Коломеевой. И теперь предстоит большая битва. Мне необходимо присутствовать.