О своем неподчинении революционному Петрограду объявили правительства Дона, Кубани и Терека, претендовавшие на выражение воли казаков как особого народа.
Сталин пытался как мог остановить распад великой державы. Выступая на съезде Финляндской социал-демократической партии в Гельсингфорсе 14 ноября 1917 года, он говорил об общих задачах, стоявших перед всеми социалистическими силами бывшей империи. Он заявлял, что признание большевиками права наций на самоопределение является необходимым для «восстановления братского доверия между рабочими Финляндии и России». Он призывал к «добровольному и честному союзу финляндского народа с народом русским». Убеждал, что «настало время, когда старый лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» должен быть проведен в жизнь. Однако призывы Сталина к союзу не были восприняты положительным образом. 6 декабря сейм Финляндии провозгласил ее независимость, и к власти пришло правительство, враждебное Советской власти, которое Советское правительство было вынуждено признать.
С одной стороны, Советское правительство объявляло о признании права наций на самоопределение, но, с другой стороны, оно отдавало себе отчет в том, что отделение одного края за другим от России вело к сокращению территории, находившейся под контролем Советской власти, и ослаблению державы. Ситуация, аналогичная финляндской, сложилась и на Украине. СНК признал и независимость Украины, провозглашенной Центральной радой. В своем «Ответе товарищам украинцам в тылу и на фронте» 12 декабря 1917 года Сталин писал, что «Совет Народных Комиссаров… ничего не имеет… против того, чтобы украинский народ выделился в независимое государство». Однако он тут же обвинил Центральную раду в сотрудничестве с антисоветским Донским правительством Каледина и заявил: «Когда самоопределение народа смешивают с самодержавием Каледина… Совет Народных Комиссаров не может не заметить, что Генеральный секретариат (Центральной рады. – Прим авт.) играет в самоопределение, прикрывая этой игрой свой союз с Калединым и Родзянко». Сталин не скрывал и того, что конфликт с радой начался после того, как ее Генеральный секретариат стал разоружать Советы Украины.
В своем докладе по национальному вопросу, с которым Сталин выступил 15 января 1918 года на III Всероссийском съезде Советов, он прямо поставил вопрос о новой трактовке «права наций на самоопределение»: «Все указывает на необходимость толкования принципа самоопределения как права на самоопределение не буржуазии, а трудовых масс данной нации. Принцип самоопределения должен быть средством для борьбы за социализм и должен быть подчинен принципам социализма». В этом духе был составлен и его проект резолюции о федеральных учреждениях Российской республики, представленный съезду. Сталин предложил области, отличающиеся «особым бытом и национальным составом», включить в состав Российской республики в качестве «областных советских республик».
В своей беседе с сотрудником «Правды», опубликованной в этой газете 3 и 4 апреля, Сталин исходил из того, что федерация является необходимым этапом развития отношений между народами России для преодоления былого недоверия. Однако он тут же добавил: «Принудительный царистский унитаризм сменяется федерализмом добровольным для того, чтобы, с течением времени, федерализм уступил место такому же добровольному и братскому объединению трудовых масс всех наций и племен России. Федерализму в России, – закончил беседу Сталин, – суждено, как и в Америке и Швейцарии, сыграть переходную роль – к будущему социалистическому унитаризму».
При этом Сталин исходил из того, что в состав Российской федерации (а затем унитарного государства) должны войти все бывшие части Российской империи: «Польша, Украина, Финляндия, Крым, Закавказье (причем не исключена возможность того, что Закавказье разобьется на ряд определенных национально-территориальных единиц, вроде грузинской, армянской, азербайджанско-татарской и пр.), Туркестан, Киргизский край, татаро-башкирская территория, Сибирь и т. п.» Он полагал, что «военное и военно-морское дело, внешние дела, железные дороги, почта и телеграф, монета, торговые договоры, общая экономическая, финансовая и банковская политика – все это, должно быть, будет составлять область центрального Совета Народных Комиссаров. Все остальные дела и, прежде всего, формы проведения общих декретов, школа, судопроизводство, администрация и т. д. отойдут к областным совнаркомам».
Хотя, очевидно, что будущая Российская федерация, по замыслу Сталина, превращала «федерирующиеся области» фактически в автономные, он допускал одну существенную уступку тогдашним требованиям многих национальных окраин: «Никакого обязательного «государственного» языка – ни в судопроизводстве, ни в школе! Каждая область выбирает тот язык или те языки, которые соответствуют составу населения данной области, причем соблюдается полное равноправие языков как меньшинств, так и большинств во всех общественных и политических установлениях».
Однако перспективы на создание Российской федерации в границах бывшей империи ослабевали, и количество кандидатов на роль советских республик сокращалось по мере того, как все новые и новые территории России оказывались под властью сепаратистов и поддерживавших их иностранных интервентов. Смысл политики западных держав в отношении России ясно определил посол Великобритании во Франции лорд Берти, который 6 декабря 1918 года записал в своем дневнике: «Нет больше России! Она распалась, исчез идол в лице императора и религии, который связывал разные нации православной веры. Если только нам удастся добиться независимости буферных государств, граничащих с Германией на востоке, то есть Финляндии, Польши, Эстонии, Украины и т. д., и сколько бы их ни удалось сфабриковать, то, по-моему, остальное может убираться к черту и вариться в собственном соку».
Сначала «фабрикацией» таких буферных государств занималась Германия. Еще в ноябре 1916 года германские власти объявили о создании на захваченной Германией российской территории Польши «польского государства». В сентябре 1917 года под контролем германских оккупационных сил был создан так называемый Литовский совет («Тариба»), который 11 декабря 1917 года провозгласил независимость Литвы и одновременно «вечную, прочную связь с Германской империей». Германия поспешила признать и независимость Украинской народной республики.
В это время мало у кого сохранялись иллюзии, что остатки стремительно дезертировавшей русской армии в состоянии защитить страну от германского нашествия. Выдвигая лозунг «революционной войны», «левые коммунисты» во главе с Н.И. Бухариным исходили из неизбежности поражения России в такой войне и справедливо полагали, что подобное поражение приведет к оккупации значительной части России германскими и австрийскими войсками. Одновременно Бухарин, обращая внимание на действия Японии на российском Дальнем Востоке, говорил о неизбежности движения против России полчищ «германских и японских империалистов». Бухарин полагал, что лишь германо-японская оккупация страны способна «пробудить» крестьян России: «Наше единственное спасение заключается в том, что массы познают на опыте, в процессе самой борьбы, что такое германское нашествие, когда у крестьян будут отбирать коров и сапоги, когда рабочих будут заставлять работать по 14 часов, когда будут увозить их в Германию, когда будет железное кольцо вставлено в ноздри, тогда, поверьте, товарищи, тогда мы получим настоящую священную войну». «Левые коммунисты» рассчитывали, что в ходе «священной» партизанской войны в России оккупанты понесут огромные потери, что, в свою очередь, вызовет недовольство в странах, пославших интервентов, а это недовольство перерастет в революционный взрыв в странах Западной Европы и Азии.
Подобное сочетание неверия во внутренние силы России, расчета на восстание пролетариата на Западе и готовности принести народы России в жертву авантюристическому плану мировой революции было характерно и для Троцкого, который возглавлял советскую делегацию на мирных переговорах в Бресте. Убежденный в преобладании революционных настроений в войсках Германии и Австро-Венгрии, Троцкий без всяких на то оснований утверждал на заседании ЦК 8 (21) января 1918 года, что существует лишь 25% вероятности того, что «германцы смогут наступать». Троцкий считал, что скорее всего ответом на его формулу «ни мира, ни войны» станет революция в Германии и Австрии.
