Известно, например, что Л.Д. Троцкий, находясь в ссылке с женой, писал литературные обзоры для сибирских журналов и газет. Однако этих гонораров молодой семье, в которой только что родился ребенок, не хватало. Оказавшись же в селении Курейка за Полярным кругом, Сталин не имел возможности найти хотя бы какую-нибудь оплачиваемую работу. Из своей последней ссылки Сталин писал: «Деньги все вышли… У меня нет богатых родственников или знакомых, мне положительно не к кому обратиться… Нет запасов ни хлеба, ни сахара, здесь все дорогое.
нужно молоко, нужны дрова… но нет денег». Поэтому он обращался с просьбами то в издательство «Просвещение» выслать ему «рублей 20—30», то в думскую фракцию большевиков выдать ему из фонда репрессированных «хотя бы рублей 60».
Что бы ни писал Гордиенко, нигде и никогда политические ссыльные не оставались без постоянного полицейского присмотра. Поэтому, чтобы скрыть побег своего мужа, жена Троцкого Соколовская соорудила чучело, которое уложила в постель, уверив местного пристава, ежедневно справлявшегося о ссыльном, что ее муж занемог. Стражник Сталина в Туруханской ссылке Иван Лалетин два раза в день проверял наличие своего «подопечного» на месте. Сталин мог порой покидать Курейку и навещать своих товарищей по партии в других поселениях лишь по договоренности с другим, более либеральным приставом Мерзляковым, который прекрасно знал, что из этого глухого края его «подопечный» никуда не сможет убежать. (Сталин не забыл тех поблажек, которые давал ему пристав, и уже после установления Советской власти откликнулся на его просьбу и помог ему вступить в колхоз, куда того не пускали из-за службы в царской полиции.)
Требовались немалые моральные силы, чтобы не пасть духом, не поддаться отчаянию. О жизни ссыльных в Сибири Чехов писал: «Живется им скучно. Сибирская природа в сравнении с русскою кажется им однообразной, бедной, беззвучной; на Вознесенье стоит мороз, а на Троицу идет мокрый снег. Квартиры в городах скверные, улицы грязные, в лавках все дорого, не свежо и скудно, и многого, к чему привык европеец, не найдешь ни за какие деньги… Тоска и тоска! Чем развлечь свою душу? Прочтет ссыльный какую-нибудь завалящую книжку… или в первый солнечный весенний день наденет светлые брюки – вот и все».
Однако следует учесть, что ссылка лишь венчала период неволи, которой предшествовало пребывание в тюрьме. Даже в тех случаях, когда тюремные условия не были связаны с тяжелыми физическими лишениями, революционеры, которые воспринимали обыденные условия жизни в России как проявление жестокого гнета и насилия над людьми, особенно остро реагировали на утрату личной свободы. Оказавшись впервые после нескольких лет нелегальной антиправительственной деятельности в английской тюрьме, русский революционер Владимир Бурцев попытался покончить жизнь самоубийством, когда понял, что его постоянным местом жительства на полтора года стала одиночная камера, «очень небольшая, и освещалась окном под потолком с двойной или тройной решеткой».
Однако полтора года заключения в плохо освещенной камере, необходимость постоянно вязать шерстяные чулки, чтобы «заработать» себе право спать на тоненьком матраце, вопиющее неуважение к человеческой личности и различные издевательства, выпавшие на долю Бурцева в британской тюрьме, несравнимы с испытаниями, которые предстояло вынести заключенным российских тюрем. Как правило, они подвергались пыткам и истязаниям. Неслучайно прототип героя романа Максима Горького «Мать» сормовский рабочий Петр Заломов, прежде чем вступить в революционный кружок, пытался сверлить себе ногу, чтобы проверить, способен ли он вынести пытки, которые его ожидали в случае ареста или даже задержания.
В.М. Дорошевич открывал свой очерк «Пытки» словами: «Всякий судейский с негодованием ответит: «Пытки в России уничтожены еще в конце XVIII века». Содержание этого и других очерков Дорошевича убедительно доказывало обратное. Рассказал Дорошевич и о пытках, которые применяли с ведома тюремного начальства заключенные уголовники с целью получения нужных сведений. (Впрочем, журналист отмечал, что подобные методы использовались в то время и в странах Запада, считавшихся образцами «правового государства».)
Чтобы выжить, заключенному требовалась немалая сила воли. Испытания неволей Иосиф Джугашвили выдерживал с честью. Воспитанный с детства на примерах свободолюбивых героев из книг А. Казбеги и И. Чавчавадзе, помня из уроков в духовных училищах жизнеописания христианских великомучеников, он стремился стоически переносить пытки. Вспоминали, как однажды, когда заключенные подверглись массовой экзекуции и проходили через строй надзирателей, каждый из которых наносил удар, Джугашвили продолжал держать в руках книгу и сосредоточенно читал текст (или делал вид, что читал его) во время избиения.
Тюремную администрацию революционеры считали передовым отрядом ненавистной им власти. Поэтому уловки, с помощью которых они продолжали вести революционную работу из застенок, организация массовых выступлений заключенных в защиту своих прав, организация побегов из тюрем и ссылок рассматривались ими как важные этапы в их борьбе против самодержавия. Эта борьба требовала определенных знаний и навыков. Во время пребывания в батумской тюрьме Джугашвили стал писать прокламации и пересылать их на волю. В кутаисской тюрьме Джугашвили писал записки политзаключенным, подбадривая их. Он стал инициатором протестов против тяжелых условий заключения. Подобные протесты были небезопасны. Властям ничего не стоило застрелить «бунтовщика» и объяснить это тем, что он напал на охрану. Во время пребывания в кутаисской тюрьме Джугашвили узнал о гибели одного из своих товарищей и первых наставников – Ладо Кецховели. Будучи заключенным в одиночную камеру в Метехском замке Тифлиса, Кецховели однажды стал выкрикивать революционные лозунги, стоя у решетки. Этого оказалось достаточно, чтобы надзиратель убил его выстрелом из винтовки.
Однако ни подобные примеры расправ, ни угрозы начальства, ни террор, осуществляемый тюремными властями с помощью уголовников, не сломили «ученика от революции». Уже через три месяца после своего прибытия в кутаисскую тюрьму Джугашвили организовал забастовку, принявшую столь серьезный оборот, что для разрешения конфликта в тюрьму прибыли губернатор области и прокурор. В результате их переговоров с Джугашвили многие требования заключенных были удовлетворены: политических заключенных отделили от уголовников, дали разрешение приобрести за свой счет тахту, чтобы не спать на цементном полу, и т. д.
Иосиф Джугашвили научился завоевывать себе свободу. Пять раз он бежал из ссылки, где находился под постоянным наблюдением полиции. Этому предшествовала тщательная подготовка. Во время побега он выдавал себя за иное лицо, проявляя исключительную душевную и физическую выдержку. Побег из его первой сибирской ссылки, когда он чугь не замерз в пути и даже отморозил щеки, стал для него суровым уроком. После этого он стал более тщательно готовиться к побегам.
Однако неволя не только вооружала революционеров новыми навыками борьбы. Ограничивая свободу в ссылке, сдавливая в тюрьме до предела жизненное пространство, сводя уровень человеческих стремлений до простого желания выжить, всячески унижая достоинство, то уничтожая естественную человеческую потребность в интимности и хотя бы в кратковременном одиночестве, то полностью изолируя человека от себе подобных, неволя одних ломала, других – закаляла. Выдержавшие тюрьму и ссылку революционеры становились, как правило, наиболее активными и опытными бойцами своих партий. Заключенные приучались полагаться на свои силы, разумно расходовать их.
Жизнь в неволе приучала быстрее разбираться в людях. Заключенный должен был быстро понять, на кого можно положиться, а на кого – нельзя. Порой он должен был полностью доверить свою судьбу другому человеку. Положение заключенного, а нередко и его жизнь зависели от того, готовы ли окружающие люди ему помочь, поделиться необходимым, передать нужные сведения на волю или с воли. Беглец из-под стражи должен был полагаться всецело на добрую волю часто неизвестных ему прежде людей. Они сообщали ему безопасный маршрут, обеспечивали нужные документы и необходимые материальные средства для побега, прикрывали его бегство. В то же время заключенный должен был проявлять максимальную бдительность, опасаясь провокатора, труса или просто ненадежного человека. Он знал, что полиция делает все возможное, чтобы усыпить его бдительность и заставить довериться ее агентам под видом благожелателей. Поэтому одновременно со способностью к безграничному доверию у заключенного вырабатывалась повышенная настороженность к окружающим.
