Втроем они двинулись по неширокой, чуть более одного метра, дорожке, прошли мимо нескольких дотов с пулеметами в амбразурах. Со стороны узла связи доносились обрывки переговоров, писк морзянки.

Из окон послышались чистые звуки дан бау[22]. Чувствовалось, что играет на нем человек, хорошо владеющий этим инструментом, вот только мелодию он выбрал очень грустную. Услышав музыку, бойцы подошли к дому. Через неплотно закрытые металлические ставни они увидели солдата. Он сидел на деревянной кровати, а перед ним лежал видавший виды дан бау, с которым солдат, наверное, давно не расставался. Рядом на столиках стояли разноцветные телефонные аппараты.

Солдат играл на инструменте и нежным, грустным голосом пел песню. Но не голос поющего поразил Чан Нонга и его товарищей. Здесь, в самом логове врага, солдат марионеточной армии пел песню на слова То Хыу[23]. Музыка и слова песни потрясли разведчиков, заставили их вспомнить своих родных и близких.

— Этого солдата очень крепко обидели, — шепнул Хо Оань Чан Нонгу, когда они уже далеко отошли от того дома, где услышали музыку и задушевную песню.

В ту же ночь, примерно через час после того, как Тхао Кен и Винь ушли от дома, где марионетки во главе с полковником Шау Ваном пытали заключенных, в комнату для допроса под конвоем привели Чонга. Огромная, как теленок, серая овчарка вытянулась у ног Шау Вана. Открыв рот и высунув язык, собака не мигая уставилась на вошедших, готовая по первому сигналу хозяина пустить в ход свои страшные зубы.

За то время, пока Чонг находился в плену, он заметно изменился, лицо его приобрело синюшный оттенок, губы распухли от побоев. Брюки и рубашка зеленого цвета после пыток под названием «самолет» и «подводная лодка» превратились в лохмотья. И откуда в этом пареньке было столько мужества, силы и терпения?! Стойко перенося побои, пятки, он думал только об одном: «Не упасть, выстоять! Не дать врагам повода считать нас слабыми!» Непреклонная воля и решимость держаться до конца помогали этому восемнадцатилетнему юноше переносить все пытки.

Шау Ван повернулся к Чонгу и, улыбнувшись уголками рта, небрежно бросил:

— Сегодня тебе повезло, «самолета» и «подводной лодки» не будет. Садись, отдыхай и смотри, что тебя ждет.

Двое здоровенных мужчин в полосатых шортах ввели в комнату девушку. На вид ей было года двадцать три. На худеньких плечах девушки чудом держалась темного цвета блузка, если так можно было назвать обрывки ткани. Оставалось только удивляться, как это в тюремных застенках у нее сохранился светлый цвет кожи на лице и руках. Выражение лица девушки было решительным, даже немного высокомерным.

Шау Ван, ухмыляясь, с издевкой в голосе обратился к ней.

— Здравствуй, здравствуй, прекрасная Шен! Так кажется тебя называла супруга генерал-лейтенанта! На сей раз мы дадим тебе кое-что покрепче, быстро вылечим тебя от многих болезней, ты у нас заговоришь!

Он кивнул стоявшим рядом палачам. Те быстро подтащили девушку к столу и толкнули ее на привинченный у полу стул. Затем они всунули руки девушки в закрепленные на столе колодки с круглыми отверстиями для запястий и сноровисто завернули винты. Из колодок выглядывали только кисти рук.

Один из палачей схватил руку девушки в свою, резко повернул ее, чтобы вальцы разжались, затем нарочито неторопливо спокойно взял длинную стальную иглу и начал загонять ее под ноготь.

Комнату потряс ужасный вопль, девушка закрутилась на стуле. Она пыталась выдернуть свою руку из лапы палача, но колодка не давала ей сделать это.

— Убийцы! Палачи! — кричала она.

— Спокойней, спокойней, девочка, — улыбаясь, повторял Шау Ван. — Ну как тебе нравится наше обещанное лекарство? Это не «подводная лодка», а уже что-то поинтереснее.

Шау Ван старался говорить мягким, задушевным голосом, и это только подчеркивало ужасную обстановку этой зловещей комнаты.

Все так же неторопливо палач взял вторую иглу и загнал ее под другой ноготь. Девушка больше не кричала, а только скрежетала зубами. Тело ее содрогалось от боли, по лицу, шее стекали струйки пота.

— Больно? Ну тогда говори, иначе будет еще больней! Кто тебя подговорил установить мину в машине господина Хопкина? Отвечай! — заорал на девушку Шау Ван.

— Я ничего не знаю! Отпустите меня!

— Ну что ж, продолжайте, если ей нечего сказать нам!

Третья игла впилась в палец девушки. Чонг чувствовал себя так, будто он попал в огонь. Всякий раз, когда стальная игла впивалась в руку девушки, ему казалось, что это его пытают двое здоровенных мужчин. Чонг понял, что пыткой у него на глазах Шау Ван решил одним выстрелом убить двух зайцев: попытаться заставить заговорить девушку и заодно сломить его волю к сопротивлению.

Не в силах сдерживать гнев, Чонг вскочил на ноги и закричал:

— Трусы! Все вы подлые трусы!

Овчарка, не сводившая с него глаз, поднялась, рванулась в его сторону и громко зарычала. Шау Ван негромким окриком снова уложил ее у своих ног.

— А ты заткни свой поганый рот! — рявкнул он на Чонга. — Еще одно слова, и ты будешь сидеть рядом с ней.

Чонг закусил губу так, что струйка крови потекла по подбородку. В душе он ругал себя, но не знал, чем помочь бедной девушке. Мог ли он один, безоружный, выступить против этих головорезов с собакой? Что же, покориться, сдаться им? Нет, никогда! Этого враги от него не дождутся!

А мозг тем временем продолжал лихорадочно работать. «Как бы поступили на моем месте Нгуен Ван Чой или Чан Тхи Ли? Они бы пели! Вот выход, который я так долго искал! Петь, как пела Во Тхи Шау, идя на казнь!»

Чонг, как назло, ничего не мог вспомнить. Мелькали в памяти только обрывки песен, иногда одна-две строчки, и все. А надо было вспомнить действительно сильную, патриотическую песню, чтобы слова ее заставили палачей содрогнуться.

И тут Чонга осенило. В комнате пыток зазвучал его высокий и громкий голос:

— «Вставай героический народ Южного Вьетнама!»[24]

Песня словно влила силы в девушку. И когда растерявшиеся каратели на миг отпустили ее пальцы, она гордо вскинула голову, глаза ее засверкали и красивый голос поддержал певца.

— Молчать! — заорал Шау Ван. Он схватил лежавшую рядом кожаную плетку и обрушил град ударов на голову, плечи и спину Чонга и девушки. Однако ничто не могло заставить героев замолчать.

— Да заткните же им глотки! — орал Шау Ван, похожий в этот момент на разъяренного пса.

В дверях показался солдат с винтовкой в руках.

— Господин полковник! Начальник штаба приказал мне немедленно доставить к нему на допрос захваченного вьетконговца.

— Прямо сейчас?

— Так точно! Немедленно.

Шау Ван швырнул плетку в угол, вынул носовой платок и тщательно вытер руки.

— С ним мы поговорим вечером, — бросил он своим помощникам. — До завтра он должен рассказать нам все, или этот день будет для него последним в жизни. — Он повернулся к пришедшему солдату: — Можешь вести пленного к господину полковнику на допрос.

Солдат долго вел Чонга по узким проходам между проволочными заграждениями, пока они не вышли за пределы территории тюрьмы. По асфальтированной дороге они направились в сторону жилых домов и наконец подошли к залитой неоновым светом вилле в окружении высоких деревьев. В ярком свете ламп Чонг обратил внимание на совсем юное лицо своего конвоира, и оно показалось ему очень знакомым. И вдруг он вспомнил, что именно этот солдат разговаривал с ним, когда его захватили в плен в горах Хонглинь и везли на базу. Он даже припомнил имя своего конвоира — Вынг.

Вынг заглянул в лицо Чонгу и шепотом спросил:

— Ну как, на допросе больно били?

— Больно!

— Рассказал им что-нибудь?

— А что мне рассказывать? Все, что я знаю, я уже раньше им сказал. Больше ничего не знаю и не скажу.