О Тиме известно очень мало. С уверенностью можно сказать только, что он вместе со старенькой госпожой Рикерт написал пьесу для кукольного театра, которая называется «Проданный смех». Затем он исчез из Гамбурга, и ни одному репортеру не удалось узнать, куда его занесло.

Правда, кое-какие следы Тима кому-то все же посчастливилось обнаружить. На кладбище в одном из больших городов Германии возле мраморной плиты на одной из могил кто-то положил венок, на ленте которого написано: «Я вернулся, когда смог смеяться. Тим».

Последние сведения о Тиме поступили из одной булочной-кондитерской того же города. Несколько лет тому назад туда явился какой-то очень вежливый молодой человек. В первый момент хозяйка кондитерской даже его не узнала. Но когда она спросила, что ему угодно, он вдруг состроил мрачную гримасу и пробормотал:

— Я хочу ограбить директора водокачки, фрау Бебер!

— Тим Талер! — воскликнула пораженная булочница.

Но молодой человек приложил палец к губам и сказал:

— Тсс! Не выдавайте меня, фрау Бебер, меня теперь зовут Энрико Грандици, и я владелец самого веселого театра в мире — театра марионеток под названием «Ящик с маргарином».

— Ах, как забавно! — воскликнула фрау Бебер. — Я как раз вчера случайно попала на представление этого кукольного театра. Какой-то незнакомец прислал мне билет. А может быть, это… — Она пристально посмотрела на Тима. — А может быть, это был какой-нибудь знакомый?

— Может быть, — ответил молодой человек, и возле уголков его губ появились два веселых полукруга.

— Там как раз шла пьеса о проданном смехе, — продолжала фрау Бебер. — Очень хорошее представление! Столько разных мыслей приходит в голову! Все думаешь, думаешь…

— О чем же вы думали, фрау Бебер? — поинтересовался молодой человек.

— Да видишь ли, Тим… Сказать тебе откровенно, сперва мне было как-то не по себе… Жутковато… Зато уж в конце я хохотала до слез! И тут я подумала: «Кто смеется, с тем сам черт не сладит!»

— Неплохо сказано, фрау Бебер, — заметил молодой человек. — Вот так и надо расправляться с чертями! Только так и обломаешь черту рога!

Ян Грабовский

ЕВРОПА

Европа? Часть света? Так о чем пойдет речь — о географии, что ли?

Ничего подобного. Европа — это кот, вернее, кошка.

Она свалилась к нам как снег на голову. Вернее, как дождь. Было это ранней весной. Зарядил проливной дождь, и надолго. Было холодно. Уже несколько дней не хотелось носа на улицу показать. Собаку на двор не выгонишь.

Видали такую чудную погодку? Видали? Тогда не удивляйтесь, что Крися, моя племянница, изо всех сил старалась не скучать и, несмотря на это, скучала. Я заметил это по вопросам, которые она мне задавала. Не сказать чтобы они были особенно умные:

— А что было бы, если бы на дубе росли груши? А что было бы, если бы вода была не мокрая?

Слыхали такие вопросы? Ну, так позвольте мне их вам не повторять. Я люблю Крисю, и, поверьте мне, она девочка милая и неглупая. Но затянувшаяся непогодь хоть кого выведет из равновесия.

Наконец Крисенька вытащила свою любимую куклу Розочку. Что-то ей не понравилось в куклиной юбке. Начались примерки, кройка, шитье. Ножницы щелкали, да и языку доставалось. Потому что Крися, когда что-нибудь делала, мучила свой язычок, будто именно на него взъелась. Прикусывала его то с одной стороны, то с другой. И если только язык шел в ход, можно было не сомневаться, что Крися чем-то серьезно занялась.

— Ты слышишь?

— Что?

— Послушай-ка!

Крися оставила свои лоскутки. Мы навострили уши. За окном слышался явственный писк.

— Ребенок плачет, — говорит Крися.

— Тогда, наверно, очень маленький.

— Наверно, ребенок, — повторяет Крися. — Темно на дворе, он заблудился и не может попасть домой. А там мама волнуется!

— Так зачем же она отпустила такого малыша?

— Потому что не могла с ним пойти. Может, у нее еще дети есть, больные? О боже, как плачет! Пойдем! Надо ему помочь. Возьмем его, погреем, узнаем, где живет…

Крися уже готова была выйти.

— Давай откроем окошко, — говорю ей. — Плачет-то за окном. Посмотрим, кто там такой.

— Нет, нет! Чего там смотреть! Надо принести малыша в комнату, — упрямо твердила Крися.

Она уже направилась к выходу.

— Погоди-ка, — говорю я ей, открывая окно. — Может, этот ребенок к нам сам придет.

Мы услышали жалобный писк, хныканье, плач. Но того, кто плакал, не было видно. Крися высунулась в окошко. Я посветил лампой.

— Вот он! Вот он! Господи, какой мокрый!

На подоконнике сидел котенок. Он весь пропитался водой и, видимо, озяб. С него так и лило, когда мы внесли его в комнату.

Вид у него был очень несчастный. Бедняжка плакал, широко открывая розовый ротик.

— Тетя Катерина, тетя Катерина! У вас есть огонь в кухне? Дорогая тетя, разведите огонь! — кричала Крися.

Она потащила котенка в кухню. Там, вдвоем с Катериной, они принялись вытирать его, сушить, кормить, поить.

Вы видели когда-нибудь мокрую кошку? Ох и безобразно она выглядит! Она перестает быть кошкой. Становится какой-то облизанной кишкой на четырех ногах. Ничего пушистого! Мерзость!

И наш гость в первую минуту показался мне очень некрасивым. Поэтому я решил познакомиться с ним лишь после того, как его туалет будет окончен.

Я зашел в кухню. На теплой плите лежал тряпичный сверточек.

— Спит, — шепнула мне Крися. — Не буди его, дядя!

— Погоди, дай котенку выспаться, — буркнула и Катерина, когда я потянулся к свертку. — Насмотришься досыта, когда бедняжка отдохнет!

«Ого, — думаю, — Крисенька завербовала Катерину на сторону кота!»

Учтите: наша Катерина всегда заявляла, что все кошки фальшивые твари, рассказывала, будто знала семью, где кошка задушила ребенка, твердила, что при одном виде кошки ей делается дурно.

— А как же нам быть с собаками? — спрашиваю.

— Пусть хоть одна попробует его тронуть, я ей покажу! — говорит Катерина. — Ты тут зачем? Кто тебя звал? — крикнула она на Тупи, который, привлеченный голосами в кухне, зашел поглядеть, что тут происходит, в надежде — не дадут ли, случайно, лишний раз вылизать миски?

Тупи исчез молниеносно. Тем более что Катерина схватила выбивалку. Выбивалки этой все собаки боялись как огня. Неизвестно почему. Никогда ни одну из них никто не тронул выбивалкой.

— Тетя, вы разбудили котеночка! — с укоризной воскликнула Крися, видя, что сверток пошевелился.

Она подбежала к плите. Склонилась над тряпками и Катерина. Обе пробовали убаюкать котенка. Но ничего у них не вышло.

Из свертка высунулась белая мордочка. Огляделась, с аппетитом зевнула. Потом вылез весь котенок. Посмотрел направо, посмотрел налево, посмотрел на нас.

— Смеется! Смеется! — крикнула Крися и хотела схватить котенка на руки.

— Вот еще — кошка смеется! — оборвала ее Катерина. — Не тронь его, Крися. Поглядим, что он сделает!

Малыш отряхнулся.

— Дядя, да ты погляди, какой хорошенький! Правда ведь, прелесть? — восхищалась Крися.

— Посмотрите, — говорю, — какое у него забавное пятно на спинке. Как будто у него там карта нарисована. Карта Европы.

— Да, да! Европа! — радовалась Крися. — Пусть так и называется — Европа. Дядя, пусть называется Европой! Не так, как все!

— Ладно. Европа так Европа, — согласился я.

Катерина возмущенно загромыхала кастрюлей.

— Слыханное ли дело, чтобы кто так называл кошку?! Да как можно так издеваться над божьей тварью? Все у нас не так, как у людей! Одна собака — Тупи, другая — Чапа, как на смех!

— Да тетя же… — начала Крися.

— И слышать не хочу таких глупостей! Брысь ты! — крикнула она на котенка, который покатил по плите пробку.

— Катеринушка, — говорю, — Европа — это часть света, в которой мы живем.

— Я не в Европе живу, а в Раве!