— Ладно, старина, — спокойно произнес над ним голос. — Теперь давай я.
Над ним уже стоял Брайан — ловкий и всемогущий Брайан — и протягивал руку за удочкой.
— Черт, на этот раз ты поймал здоровую рыбу.
— Тунца?
— Нет, помельче, но зато и порезвее.
Задыхаясь, мальчик подбежал к воде. Рыба еще сопротивлялась, но леса неумолимо тянула ее к берегу. Около скалы она сделала последнее усилие сорваться; опять запела катушка. Выдержит ли кетгут вес этой махины? Воспользовавшись набегающей волной, мужчина рванул, и вот рыба лежит на краю скалы, выпучив глаза, колышущаяся глыба серебра.
Вне себя от радости мальчик опустился рядом с ней на колени.
— Вот громадина, правда, громадина, Брайан? Нам еще ни разу не попадалась такая крупная… Никому такая крупная не попадалась. Сколько она весит?
— Фунтов восемь. Может, и все десять… Неплохо для спиннинга.
— И ведь это я ее поймал, да, Брайан?
— Конечно. А я… У меня даже не клюнуло.
Возбуждение сменилось в душе мальчика благоговейным страхом. Он почти испугался своей неожиданной силы. Это ведь не какой-то мерлан из тех, что суетятся в мелководье; это было чудище, вырванное из таинственной жизни морских глубин. И оно попалось на крючок благодаря ему!
— Ну, а теперь одевайся, — сказал мужчина. — Ловля окончена.
Они шли домой по сглаженному отливом песку, погруженные в молчание; Брайан крепко держал за жабры морского окуня. Мальчик то и дело искоса поглядывал на рыбу.
— Брайан, можно я ее понесу, когда подойдем к дому?
— Конечно. Это твоя рыба… Чья же еще? Я донесу ее до ворот, а в дом ты сам ее втащишь. Все равно мне еще надо сбегать в отель переодеться.
Он был какой-то рассеянный, ему, видно, не хотелось разговаривать. Сам примолкнув от волнения, мальчик вприпрыжку бежал вперед, поминутно оглядываясь. Они подошли к скале, за которой начиналась зеленая низина, спускавшаяся к реке. Вот отель с красной крышей и широко раскинувшимися пристройками. И почти напротив, через реку, — дом его матери.
Мальчуган не чуял под собой ног. Он жил уже той минутой, когда он со своей рыбой в руках взберется на крыльцо и вбежит в гостиную, где с книгой лежит на кушетке мама. Он уже видел, как она испуганно уронит книгу и вскочит: «О Лео! Откуда у тебя такое страшилище?»
Очень бесстрастно он ей ответит: «Это морской окунь. Его поймал я. Брайан говорит, около десяти фунтов. А сам он час удил и ничего не поймал».
Гордость распирала его, ослепляя. Его подняло на гребне волны и вынесло из детства на сияющий берег. Он так ясно видел эту сцену в гостиной. Изумление в маминых глазах, когда она спрыгнет с кушетки, обнимет его за плечи и с трепетом скажет: «О Лео!»
Отныне все пойдет по-другому. Она уже не сможет обращаться с ним, как с ребенком. И теперь, когда они поедут на отмель, он сам сядет за весла, один будет бегать днем на мол, где рыбаки чинят свои сети, и спать будет уходить, только когда ему самому захочется, а картонную коробку с ракушками поставит в своей комнате, чтобы, как проснешься, она была под рукой. Даже папа, когда завтра приедет…
— Ну как, старина?
Оставив мужчину у ворот, он со своим грузом взобрался на крыльцо. Колени его дрожали, но он чувствовал себя силачом.
Но мама, вопреки его ожиданиям, не лежала на кушетке. В пышной розовой нижней юбке она пудрила нос перед зеркалом в спальне. Услышав его шаги, она поспешно обернулась и потом опять очень внимательно и озабоченно начала вглядываться в зеркало и, казалось, ничего, кроме собственного отражения, не видела.
— Ах, Лео, почему ты так долго задержался с Брайаном? Уже почти шесть часов.
Она словно не заметила рыбы. Он чуть не задохнулся от обиды.
— Посмотри!
Она положила пуховку и отряхнула пальцы. Поворачиваясь, она пригладила ладонями волосы на затылке. Потом ее взгляд остановился на рыбе, на выпачканной рубашке сына.
— Что это? Славная треска! Долежит ли она до завтра? Но что ты сделал с чистой рубашкой, Лео, милый! И зачем ты прижимал к себе эту рыбу… Ты весь в крови и чешуе. Снеси рыбу на кухню, если Джесси там, пусть почистит… И быстренько беги переоденься. Мы будем обедать с Брайаном в отеле.
Она распахнула дверцу шкафа и задумчиво посмотрела на висевшие там платья, похожие на сброшенные змеиные кожи. Даже плечи у нее опустились под тяжестью задачи, которую нужно было решить.
Резко повернувшись, мальчик пошел на кухню и швырнул окуня на стол. Оттуда он понуро отправился на задний двор. Побродив там немного без всякой цели, он забрался в узкий проход между гаражом и забором. За ним, почуяв запах рыбы, последовал котенок и стал тереться о его ноги.
«Пусть она идет; я не пойду, — говорил себе мальчик. — Я буду сидеть здесь. До ночи».
Никогда у него на душе такого не было: буря, восстание, молния, пронзавшая грозовые облака. Зачем мама на него посмотрела так, будто ничего не заметила, кроме вымазанной рубашки? Он даже не смог ей сказать, что сам поймал эту рыбу, которую она назвала треской. И пусть — теперь уж он никогда ей об этом не расскажет.
Вдруг он обнаружил, что незаметно очутился около кухонного стола и смотрит на своего окуня. Он стал как-то меньше, гораздо меньше… и каким-то противным; глаза застыли, чешуя высохла и потускнела. Он поднял рыбу за хвост. Она закостенела, стала твердая, как будто из дерева.
— Лео! — позвала мать из спальни. — Куда же ты пропал, милый?
Темная волна захлестнула его. Схватив рыбу, он бросился, спотыкаясь, с заднего крыльца к воротам и по низкой зеленой траве к молу. Уже начался прилив, вода пробиралась по песку, пенилась у рыхлых берегов устья. Мальчик постоял на краю, сжав губы, глядя на волнующуюся воду, которая гнала перед собой кайму плавучих водорослей; потом размахнулся и бросил рыбу вниз. Она сначала скрылась под водой, потом всплыла на боку, уставившись на мальчика выпученным глазом.
— Что случилось, сынок? — крикнул рыбак, подняв голову от сетей. — Испортилась, что ли?
«Испортилась», — хотел он произнести, но что-то застряло у него в горле. Сухими глазами, с окаменевшим лицом, с застывшей душой он стоял и смотрел, как отхлынувшая волна подхватила рыбу и вынесла ее в море.
Рудо Мориц
СЛУЧАЙ НА БОЛОТЕ
Июньское солнце припекало. Андрей Г регор возвращался с пионерского сбора. На сердце у мальчика было легко, и ему казалось, что он не шел, а летел в дрожащем от жары воздухе. Ему хотелось досыта накупаться в солнечных лучах, а потом птицей влететь в тень елового леса. Мальчик не спеша брел вдоль железнодорожной насыпи, а когда деревня осталась позади, свернул к лесу. Чужой человек мог бы здесь попасть в беду: с виду никакой опасности — над травой мелькают крылья мотыльков, кое-где торчит одинокая ольха или осина, зеленеют островки кустарника; но это были предательские болотистые места. Через несколько шагов у Андрея зачавкало под ногами, а в просветах между подушками кислой травы жирно заблестела ржавая вода.
Андрей всегда ходил только по краю болота. Он помнил, как в ту осень, когда он пошел в школу, в болоте утонула телка. Когда люди прибежали на зов пастуха, болото уже затянуло животное.
Вот почему Андрей так осторожно обходил теперь эти места. И вдруг… Что это? Или он ослышался? С болота долетел зов: «По-мо-ги-ите!» Крик доносился то сильнее, то слабее, словно человек кричал уже из последних сил.
Андрей остановился. В голове у него как молния мелькнули рассказы бабушки о трясинах, о блуждающих огоньках и светлячках, которые заманивают людей в такие места. «А, все это сказки! — подумал он. — Тут нужна помощь! Что делать? Бежать за кем-нибудь или самому…»
С болота снова послышался голос. Казалось, это хрипло кричал ребенок. У Андрея задрожали колени. В голове начало стучать. Самое верное — это бежать за людьми в деревню. А что, если не успеют прибежать вовремя?