— Уж не заболел ли ты, сынок? — спросила мать, погладив Мишку по голове. — А вернее всего, ты просто переутомился — слишком много занимался. Ну, не беда, завтра ты уже можешь спать сколько душе угодно.

Однако Мишка спал недолго. Он проснулся на рассвете, когда мать отправилась к первому автобусу. Только она закрыла за собой дверь, он вскочил с постели, и, когда отец, собираясь на виноградник, стал готовить себе завтрак, Мишка подошел к нему:

— Папа, заверни что-нибудь и на мою долю. Мне тоже хочется пойти с тобой на участок.

— А что мать на это скажет, когда вернется домой?

— А какая беда, если я пойду? Ведь я все равно теперь свободен.

— Это верно, — согласился отец. — Ну ладно, пошли, но только тихо, пока спит Эсти, а то она начнет допытываться…

— Она подумает, что я пошел на рыбалку, — улыбнулся Мишка. — Я нарочно даже спрятал свою удочку.

В небе звонко щебетали птицы, когда отец с сыном медленно брели вверх по дорожке, вьющейся по склону крутого холма, засаженного виноградом. У отца тоже было отличное настроение; он шел и насвистывал, как вдруг взгляд его упал на листья одного виноградного куста. Он сошел на обочину и сорвал лист. Посредине листа желтело пятно величиной с однофоринтовую монету.

— Ты знаешь, что это такое, сынок?

— Знаю, — ответил Мишка. — Пероноспора.

— Что-то рано она объявилась. Придется как следует поработать опрыскивателем. Сейчас как раз и начинается горячая пора на виноградниках. Опрыскивать, окапывать, привязывать. И так вплоть до августа. Тогда наступит тихое, спокойное время окончательного созревания винограда. Вот тогда, сынок, начнутся самые приятные недели — знай себе наблюдай за результатами своего труда да следи за тем, как набухают, наполняются соком ягоды.

— Папа, — собравшись с духом, заговорил Мишка, решив сказать то, к чему давно готовился, — а ничего, если я не буду слесарем?

— Не будешь слесарем? А кем же ты хочешь стать?

— Может, самым обыкновенным виноградарем, а может, и чем-то больше. Словом, я хочу посвятить свою жизнь только виноградарству.

— Вот как? Тебя что же, научил этому старый Арон Ковач?

— А разве это плохо?

— Да нет, почему же. Твой отец всю жизнь занимается виноградом. И дед тоже, и кто знает, сколько еще наших прадедов занимались виноградом. И никто из них не жалел об этом, не стыдился. Хотя в те поры жизнь была устроена так, что они знали: кроме лопаты и мотыги, им больше ничего не суждено увидеть. А сейчас разве имеет какое-нибудь значение, где ты родился, чей ты сын! Перед тобой открыты все дороги — за какую работу ни возьмешься, пожалуйста, работай в меру своих сил и ума. А если о силах и об уме говорить, то и они больше всего человеку помогают сейчас там, где он охотнее всего работает…

Некоторое время они шли молча. Потом отец начал насвистывать песенку, словно дрозды, чей пересвист раздавался на придорожных деревьях, передали ему свой мотив.

Там, где две дорожки слились в одну, они повстречались с группой девушек, спешивших на привязку винограда. Девушки тотчас же подхватили мелодию и запели:

Морли Каллагэн

ДЕЛОВОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ

В то лето, когда двенадцатилетний Люк Болдуин приехал жить к своему дяде Генри в дом на берегу речки, рядом с лесопилкой, он постоянно помнил о своем обещании, которое он дал умирающему отцу: стараться быть похожим на дядю во всем. И поэтому он пристально наблюдал за ним.

Дядя Генри, который служил управляющим на лесопильном заводике, был высокий, плотный человек весом чуть меньше ста килограммов. Кожа лица у него была обветренная, кирпичного цвета. Хотя он производил впечатление очень крепкого человека, здоровье у него было неважное. Его донимали боли в спине и плечах, которые ставили в тупик докторов.

Самое первое, что Люк узнал о дяде, было то, что все его уважали. Когда он разговаривал со своими рабочими с лесопилки, они всегда слушали его почтительно и внимательно. Его жена Хелен, тетка Люка, добродушная полная женщина, очень простая, иногда говорила племяннику: «Старайся быть таким, как твой дядя Генри. Он такой практичный — просто чудо. Во всем он благоразумен, все делает не спеша».

По лесопилке Люк ходил за дядей Генри не только потому, что ему нравился чистый, свежий запах, который шел от напиленных бревен и кучи опилок. Ему еще нравился твердый, уверенный тон, каким дядя разговаривал с рабочими.

Иногда дядя Генри останавливался и рассказывал Люку о разных видах древесины. «Всегда старайся понять суть дела, — говаривал он. — Если тебе это удалось, ты будешь знать, что полезно, а от чего пользы не жди, и тогда никто не сможет тебя одурачить».

Он показывал Люку, как на лесопилке идет в дело все, что имеет хоть малейшую ценность. Люк слушал его и думал: «Есть ли еще хоть один человек на земле, который так же хорошо знает, от чего будет польза для дела и что можно отшвырнуть за ненадобностью?»

Дядя Генри сразу же понял, что Люку нужен велосипед, чтобы ездить в школу, которая находилась за две мили от их дома, в городе, и он купил племяннику хороший велосипед. Он знал, что Люку нужна хорошая, добротная одежда. Он знал совершенно точно, сколько денег необходимо тете Хелен на хозяйство, знал цену любых товаров, знал, сколько нужно платить за стирку белья для всей семьи.

По вечерам Люк сидел в столовой и смотрел, как дядя пишет какие-то цифры в своей черной записной книжке, которую он всегда носил в жилетном кармане. Люк знал, что дядя Генри подсчитывает прибыль от любой сделки, заключенной за день, даже самой незначительной. Люк решил, что, когда он вырастет, он тоже станет человеком, которого все уважают за деловой характер. Но, конечно, Люк не мог постоянно наблюдать за дядей и учиться у него. Часто, глядя на дядю Генри, Люк вспоминал отца, и тогда ему делалось одиноко. И он стал придумывать для себя другую, тайную жизнь здесь, на лесопилке. Спутником и другом его была одиннадцатилетняя шотландская овчарка по кличке Дэн, слепая на один глаз и слегка хромавшая на левую заднюю лапу. Дэн уже сильно растолстел и стал медлительным. Он очень привязался к Люку. Его единственный глаз был янтарного цвета, шерсть тоже была цвета янтаря. Когда по утрам Люк уезжал в школу, старая овчарка провожала его примерно с полмили, а когда днем мальчик возвращался домой, Дэн ждал его у ворот.

Иногда они играли около мельничной запруды или уходили по берегу ручья к озеру. Люк никогда не чувствовал себя одиноким, когда собака была рядом.

На реке у них стояла старая весельная лодка, которая была их пиратским кораблем, а они оба были пиратами; Люк подавал команды капитану Дэну, и казалось, что пес понимал их и с энтузиазмом вилял хвостом. Его янтарный глаз был неизменно бдителен, в нем светились ум и одобрение.

Потом они забирались в кусты на другом берегу речки и играли в охотников за тиграми. Конечно, старая овчарка была плохим охотником: она была слишком медлительна и ленива. Дядя Генри не брал ее с собой, даже когда шел охотиться на кроликов и других мелких животных.

Они вылезали из кустов, ложились на сыроватый берег реки, покрытый травой, и чувствовали себя друзьями. Люк что-то рассказывал собаке (он говорил серьезно), а овчарка, как ему казалось, улыбалась ему своим единственным глазом. Лежа на траве, Люк поведал собаке много такого, чего он бы не стал рассказывать своему дяде и тете Хелен. И дело не в том, что все, о чем он говорил, было таким уж важным: он рассказывал о себе то, что рассказал бы отцу или матери, если бы они были живы. Потом друзья шли домой ужинать, а после ужина они обычно спускались с холма к дому мистера Кемпа и спрашивали старика Кемпа, можно ли им пойти вместе с ним загонять домой его четырех коров. Старик всегда был рад им. Ему нравилось смотреть, как Люк и овчарка бегали вокруг коров, а мальчику казалось, что они скачут на лошадях по просторам у подножия Скалистых гор.