– Ты хочешь сказать, – обиделся Оболенцев, – что нас с тобой можно купить?

– Нельзя! Но стопроцентной гарантии дать не могу. Столько раз уже видел, как замечательные ребята ломаются… Большинство на девчонках горит, – теперь уже более иронично продолжал он. – Попадется какая-нибудь стерва-выжига, станет требовать: то ей, се ей. Ну и ломаются! А в этом деле, сам знаешь, коготок увяз – всей птичке пропасть.

– Ладно, кончай учить, философ! – Оболенцев прыгнул в воду и поплыл.

Ярыгин последовал за ним, стараясь побыстрей его догнать. До буйков они еще шли голова к голове, а обратно к берегу Оболенцев не сумел оказать другу достойного сопротивления. Когда он доплыл до берега, Ярыгин уже весело посвистывал:

– Фыоть-фьють! И ку-ку!.. И фора не помогла.

Оболенцев выбрался на берег и уселся рядом с Ярыгиным.

– Возраст начинает сказываться! – заявил он грустно. – Дыхалка стала подводить.

– Плохому танцору знаешь, что мешает? – засмеялся Ярыгин.

– Знаю! Отсутствие слуха.

– Так что учись, пока я жив! – заметил Ярыгин и, взяв вещи, пошел переодеваться.

Вернувшись к Оболенцеву одетым, он бросил к его ногам плавки в целлофановом пакете и заговорщически прошептал:

– Иду на штурм непоколебимой цитадели здравоохранения.

Махнув на прощание Оболенцеву рукой, он покинул друга.

Стараясь не попасть на глаза рыскающему по пляжу незадачливому оперативнику, оставленному капитаном Цвяхом, Ярыгин сел в автобус и через десять минут высадился уже неподалеку от санатория имени XX партсъезда.

Корпуса санатория были заботливо обнесены кованой чугунной оградой. К воротам вела дорога, выложенная гладкими бетонными плитами. Светлый мрамор, которым были облицованы несколько корпусов, ослепительно сверкал на солнце.

У проходной санатория Ярыгину пришлось задержаться. Пожилой вахтер подозрительно взглянул на него опытным взглядом и решительно преградил дорогу.

– Попрошу предъявить документ! – грозно произнес он, делая ударение в слове «документ» на «у».

Ярыгин передал вахтеру свое удостоверение и, пока тот дотошно изучал его, с удовольствием оглядел проходную.

Под огромным портретом Брежнева висел громадный лозунг: «Здоровье – народу!», а название санатория было написано на маленькой и неприметной табличке, так что сразу и не разглядишь.

Вахтер, беспомощно вздохнув, вероятно, сожалея, что нельзя тормознуть докучливого посетителя, вернул Ярыгину удостоверение и посторонился, пропуская его на территорию санатория.

Санаторий выглядел безлюдным, но очень ухоженным.

Ярыгин понимал, что те отдыхающие, которые могли купаться и загорать, сейчас вовсю пользовались своей привилегией на отдельный и такой же ухоженный пляж с индивидуальными грибком, шезлонгом и надувным матрацем.

Вдыхая запах роз, Ярыгин направился по кипарисовой аллее к возвышающемуся над остальными центральному корпусу. Его внушительная колоннада напоминала о далеком дворянском прошлом.

Войдя в здание центрального корпуса, он сразу нашел нужную ему дверь. На ней черным по белому было написано: «Администратор». Открыв дверь, Ярыгин обнаружил перед собой опрятную старушку, которая, по его представлениям, видела еще Сталина.

– Вам кого, молодой человек? – строго спросила она.

– Невропатолога ищу!

– Северину? – сразу поняла старушка. – Все только к ней и ходят.

– И я тоже! – нетерпеливо сказал Ярыгин. Ему не хотелось терять время со словоохотливой старушкой. А что старушка не прочь поговорить, было видно невооруженным глазом.

– До конца коридора, дверь справа! – сухо пояснила обиженная старушка и занялась какими-то бумагами.

Ярыгин поспешил закрыть дверь и помчался по коридору.

Красавица блондинка в белом халате на фоне белой мебели, белых стен, белых занавесок и бьющего в окно солнца произвела на Ярыгина ошеломляющее впечатление. Склонившись над столом, она что-то писала в журнале и на вошедшего не обратила ни малейшего внимания.

Осторожно прикрыв за собой дверь, по толстой ковровой дорожке Ярыгин неслышно прошел к стоявшему рядом со столом стулу.

Северина продолжала писать, чему-то улыбаясь, совершенно не реагируя на присутствие Ярыгина.

Ярыгин кашлянул, чтобы привлечь внимание к своей персоне. Это ему удалось.

– Вашу санаторную книжку, пожалуйста… – рассеянно взглянув на него, попросила Северина.

Ярыгин достал и протянул ей удостоверение МВД СССР.

Она так же рассеянно взяла удостоверение. Раскрыв его, сверила невидящими глазами фотографию с оригиналом и спросила:

– На что жалуемся? У вас вид очень здорового человека.

– У нас больных не держат! – улыбаясь ответил Ярыгин. – Видите ли, я из МВД СССР, из уголовного розыска.

Северина вздрогнула, словно очнулась, и внимательно вчиталась в документ, который держала в руках. Покраснев, она вернула удостоверение Ярыгину и сказала:

– Вам, очевидно, нужна наша администрация! Так вы ее прошли. Первая комната от входа. А если вам нужна администрация санатория, так это вообще в другом крыле, на втором этаже.

– Мне нужны вы, Северина Ольга Игоревна! Если не ошибаюсь?

– Не ошибаетесь! – мрачно сказала Северина. – Но я ни в каких уголовных делах не замешана, так что не понимаю, зачем я вам понадобилась.

– У меня к вам несколько вопросов… – слегка смешался Ярыгин, стараясь смягчить тон, – по поводу «Белой дачи».

– Что? – замерла Северина.

– Вас ведь туда приглашали, не правда ли? – поспешил спросить Ярыгин.

Северина резко изменилась в лице. Сначала она побледнела. Потом гнев вызвал румянец на ее щеках, и она резко поднялась с места.

– Нам не о чем говорить! – отчеканила она ледяным и жестким тоном.

– Но мне необходимо… – стал уговаривать ее Ярыгин.

Северина тут же его прервала:

– А мне – нет!

Она пошла к входной двери, распахнула ее и, обнаружив сидящего у ее кабинета пациента, пригласила того войти в кабинет.

– Вы к невропатологу?.. Проходите, пожалуйста!

Складывая газету, в кабинет вошел отдыхающий, один из тех, чье больное сердце и измочаленные нервы сделали для него уже невозможным пребывание на пляже под жаркими лучами южного солнца в обществе полуголых див, охотниц за связями и толстыми кошельками.

– Товарищ уже закончил? – полюбопытствовал вошедший, профессионально окидывая Ярыгина холодным взглядом.

– Товарищ и не начинал даже! – с грустью констатировал Ярыгин и вышел в любезно открытую для пациента дверь. – До свиданья, Ольга Игоревна! – попрощался он, не глядя на разгневанную женщину…

«Да-а… ну и прокололся! – озабоченно думал Ярыгин, выходя за проходную санатория. – Кирилл теперь засмеет!»

Глядя на его озабоченное лицо, старик вахтер злорадствовал в душе.

«Несолоно хлебавши, кажись, уходишь, голубчик! – думал он. – Не в свои сани не садись!» Однако, почтительно согнувшись в полупоклоне, громко произнес вслух:

– Всего вам хорошего, почтеннейший! Приходите еще! Всегда рады вас видеть!

Но если лицо его оставалось каменно-невозмутимым, то глаза посмеивались, провожая Ярыгина.

«Сыщикам здесь не место!» – произнес он про себя.

Борзов Петр Григорьевич с утра пребывал не в духе.

Когда он проснулся, его жена и дочь еще спали – вчера поздно пришли с концерта Кобзона.

Приняв, как всегда, контрастный душ, Петр Григорьевич почувствовал зверский аппетит. Холодильник был набит продуктами, но на плите царила девственная чистота. Прислуги в предназначенной ей комнате Борзов не нашел.

Покрутившись в поисках обслуживающего персонала, он обнаружил на видном месте, на столе, записку:

«Милый! Я отпустила Глашу к заболевшей матери. Сделай себе завтрак, не сочти за труд!»

Петр Григорьевич рассвирепел.

«Я бы ее послал к… матери! – злобно подумал он. – Только не к заболевшей. Ишь, моду взяла. За мой счет добренькой быть».

Однако делать было нечего. Борзов подогрел в чайнике воду, насыпал в большую чашку две ложки растворимого кофе, сотворил себе пару огромных бутербродов с нежной ветчиной и солеными огурчиками, нежинскими, специальной засолки, и все поспешно умял.