– Но ведь ты этим же подонкам служишь!.. Ну хоть стал бы инженером, врачом, юристом, что ли…

– Не мог! Тут уж как бы само собой: коль казачьего рода – впрягайся в военную сбрую и паши, как предки от десятого колена пахали…

– На большевиков пахать?.. Но ты ж их и сам не больно-то любишь…

– Знаешь, что моего деда-есаула с ними примирило? – вскинулся Сарматов. – В сорок третьем, после Сталинграда, под нашей станицей окружили итальянцев, румын, мадьяр. Представь себе, из сплошной пурги вынеслась наша конница, и закипела на станичных улицах сабельная круговерть… В наш двор заскочили несколько всадников, и дед увидел на них погоны – наши, русские, а на одном аж золотые! Офицер, стало быть! И заплакал, старый, на колени перед ними упал! Возвращение погон тогда многих казаков с большевиками примирило…

– И опять я не понимаю вас, русских!.. Ну погоны, и что?.. Это же атрибут! За ним может скрываться любая идеология, любая низость!

– Вас! – хмыкнул Сарматов. – Я и толкую, дорогой сэр, зря ты в наши дела суешься… Ты – ломоть для нас отрезанный!..

– Это мои проблемы! – пробурчал Метлоу, закидывая за плечи рюкзак.

– Не обижайся! – все еще продолжая сидеть, сказал Сарматов. – У меня к тебе будет просьба. Если, как вчера, напоремся на «духов» и я уйду в отключку, то ты…

– То что я?.. – насторожился полковник.

– Ты меня застрелишь.

– Не буду я в тебя стрелять, Сармат!

– Что, никогда не делал этого?.. – ухмыльнулся Сарматов.

– Уж больно случай необычный…

– Посуди сам, полковник, нового для себя ЦРУ из меня ничего не вытащит, а заживо гнить в пакистанских зинданах, сам знаешь, перспективка не самая обнадеживающая!

– Будем уповать на промысл Божий! – безапелляционно заявил американец.

– До таких, как я, ему дела нет, полковник!..

Скоро их фигуры потерялись среди причудливо выветренных скал, похожих на каменных истуканов, над которыми рассыпались радостные трели жаворонка.

Над разбитой дорогой висел серебристый диск полной луны. Откуда-то совсем рядом неслись смертельно уже надоевшие вопли шакалов. Среди каменных истуканов блуждали их свечи-глаза и мелькали неясные тени. Дорога то круто уходила вверх, то ныряла в глубокие, затянутые туманом расщелины. По холодку идти было легче, но дороги почти не было видно.

Сарматов еле плелся, опираясь на палку и сильно прихрамывая. Внезапно он вскрикнул и остановился.

– С тобой все в порядке? – спросил американец.

– Все бы ничего, да только глаза слипаются, не вижу, куда иду! – ответил тот.

– А ты не молчи, матерись, анекдоты рассказывай.

– Какие анекдоты? Вся наша жизнь – сплошной анекдот. Как тебе, например, вот этот: полковник из ЦРУ и майор КГБ по Афгану рядышком шкандыбают! – усмехнулся Сарматов. – Бред сивой кобылы!..

– Я буду петь, а ты подпевай, – не обращая внимания на упаднические настроения Сарматова, решил Метлоу. – Когда в нашем доме собирались русские, они пели вот эту песню, я ее с детства помню, – добавил он и вполголоса запел:

– Я слышал эту песню от деда, – подал голос Сарматов и вполголоса стал подпевать американцу:

Голоса их в ночи звучали как-то странно и даже нереально среди залитых лунным светом каменных истуканов и несущегося со всех сторон шакальего хохота.

– Сармат, Сармат, ты чего это? – вскрикнул Метлоу, подхватывая начавшего вдруг оседать на землю майора.

– А-а?.. Что-о? – с трудом спросил тот. – Повезло, брат…

– Пой, черт побери!.. Если упадешь – не встанешь! – заорал Метлоу.

Сил, чтобы петь, у майора Сарматова уже не осталось, он просто стал проговаривать слова тихим, свистящим шепотом:

– Последняя черта – она у всех разная, – закончив песню, грустно сказал Сарматов. – Одни, как мой дед, судьбу разделили с Россией, другие, как атаман Краснов, немецкие погоны надели и немецкое оружие в руки взяли…

– Я думаю, у них не было выбора, – откликнулся американец.

– Неправда, выбор есть всегда!.. – уперся Сарматов.

– Ты максималист! У тебя все просто! Для тебя все в мире делится на черное и белое, и никаких полутонов. Но с таким отношением очень трудно жить, потому что в этом мире не существует добра и зла в чистом виде. Не так все просто, Сармат!

Ответить тот не успел – впереди, километрах в трех, ночную тишину вспороли уханье мин, гранат и дробная чечетка трассирующих очередей. Сарматов, мгновенно подобравшись, выхватил у Метлоу пулемет.

– Кто там с кем воюет? – спросил американец.

– Наш армейский блокпост с «духами»! – ответил Сарматов, взводя затвор пулемета. – Когда бой идет вкруговую, сразу можно сказать, что это блокпост шарашат…

– А почему ты считаешь, что бой идет вкруговую?

– Эх ты, специалист по русской тактике! – насмешливо заметил Сарматов. – Слышишь, танковые пушкари во все стороны заухали?! Сейчас там – ад! Много матерей своих сыновей не дождутся!..

– Если я правильно понял, нам туда лучше сейчас не соваться?

– Догадливый ты, Метлоу! Просто-таки не в меру! В темноте мы как пить дать напоремся на «духов»! – оглядываясь, ответил Сарматов. – Блин, скоро рассвет, а мы здесь как на ладони!..

– Тогда нам нужно вон к тем завалам! – Метлоу показал на темнеющую впереди гряду камней.

– Давай! – согласился майор и сунул американцу «стечкина». – Полковник, помни о договоре!.. Будь добр, помни!

Под неумолкающий грохот близкого боя в каменистую пустыню вползли утренние сумерки. Туман стал гулять по всей округе, делая призрачными, размытыми силуэты каменных истуканов, и было не понять, что там впереди: всадник на коне, засада «духов» или просто камень, спасительное укрытие?..

– Сармат, еще немного продержись! – встряхнул теряющего сознание Сарматова американец.

– Нормально!.. Все нормально! – пробормотал тот, бессильно оседая на землю.

Взвалив его на плечи, Метлоу, качаясь, побрел к каменным завалам. Когда камни за его спиной окончательно закрыли пустынную равнину, он положил Сарматова в расщелину и, вскарабкавшись на одну из глыб, поднес к глазам бинокль…

Глаза слепили огненные стрелы трассирующих очередей, впивающиеся в круговую линию окопов, огрызающуюся ответными выстрелами, вспышками мин и гранат. Время от времени ухали снаряды, вылетающие из жерл танковых пушек. По усеянному трупами склону к окопам со всех сторон бежали люди в чалмах и круглых шапочках. До Метлоу долетел их тоскливый, но в то же время полный неистребимой ярости крик:

– Алла-а!.. Аллах акба-ар!

В небе, со стороны каменной пустыни, нарастал гул. Американец развернулся и внимательно стал всматриваться в небо. Пятерка вертолетов пронеслась на малой высоте, над грядой и веером разошлась над склоном. Атакующие «духи» остановились в растерянности. От вертолетов к ним устремились дымовые шлейфы, и через несколько мгновений по склону прокатились клубящиеся огненные валы… Расширяя периметр, вертолеты сделали еще несколько боевых заходов, и скоро огненные валы прокатились уже по гряде. Вовремя сориентировавшись, Метлоу укрылся от них под выступом в глыбе. Когда валы ушли в сторону и перестали падать с неба куски железа и камни, он поднял голову и встретился со взглядом стоящего на коленях Сарматова.