Охарактеризовать его в нескольких фразах нелегко, но те, кто видел появившийся гораздо позднее тех лет фильм «Афоня», могут смело использовать образ главного героя (его играет Леонид Куравлев) для того, чтобы получить вполне адекватное впечатление о моем ближайшем соседе. Наверное, Куравлев в роли Афони выглядит симпатичнее и обаятельнее нашего Вити, но общий рисунок, многие черты характера, типаж (если здесь уместен этот термин) придуманного Данелией киногероя замечательно совпадают с реальным человеком, с которым я когда-то был знаком и двойник которого теперь должен появиться на страницах моего романа.

Наверное, я не ошибусь, если скажу, что определяющей чертой Витиного характера была легкость, — во всяком случае, у меня сложилось впечатление, что он не задумывался, как жить, к чему стремиться и стоит ли к этому стремиться. Казалось, ему не надо решать такие вопросы — всё ведь просто: жить надо весело, интересно, с удовольствием — и над чем тут раздумывать? Не поймите меня так, будто бы я хочу представить своего соседа шалопаем и бездельником. Я лично ничего не знал про его производственные успехи, но, по-видимому, ему было чем в этом смысле похвалиться. Работал он в коммунхозовской аварийной бригаде кем-то на уровне сменного мастера, и надо полагать, работал неплохо. Уже сам факт выделения ему — одинокому — комнаты в хорошей квартире говорит о том, что начальство его ценило как надежного специалиста. Помимо официальных занятий (дежурства на каждые третьи сутки) он, как это и водится у водопроводчиков, усердно «подкалымливал» в частном порядке и, вероятно, доходы его были не меньше моих, а скорее всего и побольше. Но деньги у него не залеживались: он и трудился для того, чтобы была возможность жить нормально, то есть «прошвырнуться» вечерком с приятелями, «побалдеть» (по-моему, это словечко уже было тогда в ходу) в своей веселой компании, «склеить» на танцах девчонок, закатиться на речку — да мало ли способов развлечься у молодого и не трясущегося над каждым рублем парня. Было бы время и компания — а от недостатка ни того, ни другого Виктор не страдал. При этом человек он был живой, неглупый, склонный поболтать и посмеяться среди своих, видимо, остроумный — это именно он окрестил меня «Севрюговым», — компанейский, быстрый на подъем. Его живость и естественность действовали подкупающе — на меня, по крайней мере. И в качестве соседа он был совсем неплох, хотя, двигаясь по разным орбитам, мы с ним почти не пересекались.

Конечно, был и у него серьезный изъян — кто же без изъяна? такого вряд ли сыщешь в коммунальной квартире. Страдал он тем же самым недостатком, что и родное ему племя «водопроводчиков» в целом: Витя любил выпить. Но можно ли винить в этом его лично? Сама обстановка, привычный круг общения (среди «корешей», посещавших Витину комнату, был один колоритный тип — я сразу о нем вспомнил, увидев в фильме приятеля Афони, которого играет артист Брондуков), привычные способы развлекаться и отдыхать — всё это немыслимо без алкоголя, и шаг за шагом ведет человека к неминуемому концу. Чтобы окончательно не спиться и не утратить человеческую устойчивость, надо вырваться из этого круга и построить себе другую жизнь. Но многим ли это по плечу? Да и стоит ли об этом заботиться и ломать себя через колено, когда жизнь идет так весело, интересно, и каждый день предлагает тебе свои маленькие удовольствия?

Но я, вероятно, сильно перегнул палку, заглядывая в печальное будущее Виктора и его приятелей, и невольно стал на позицию Калерии, которая нисколько не сомневалась, что человек, став на пагубный путь алкоголизма, закончит его очень скоро и бесславно, и высказывала свое мнение прямо в глаза Виктору без излишней деликатности, а в особых случаях даже жестко — не выбирая обтекаемых формулировок. Несколько таких стычек уже было зафиксировано в нашей квартирной летописи. Но на самом деле, никаким — даже начинающим — алкоголиком Витю назвать было нельзя. Он был — пока что — обычным парнем, который не привык отказываться от выпивки и который, не рассчитав, время от времени мог слегка перебрать, а то и набраться до состояния лыка не вяжет, однако еще не попал во власть нашей русской национальной болезни. Хотя — тут надо согласиться с Калерией — шансы на это были у него не малые.

В комнате Виктора, насколько я помню, мне бывать не довелось — наши отношения были очень поверхностные, — но заглядывать к нему, я иногда заглядывал. И сейчас могу передать только свое общее впечатление: в Викторовом жилище в глаза бросался «живописный» беспорядок (чрезмерной аккуратностью Виктор, судя по всему, не отличался, и вещи валялись где попало) и — не знаю, как здесь выразиться — некий «стилистический разнобой» в обстановке комнаты: тут же и обшарпанная койка с проволочной (не путать с «панцирной»!) сеткой, каких уже и в приличных общежитиях не осталось, и отличный обеденный стол из импортного гарнитура (правда, уже весь исцарапанный и с испорченной навек полировкой, на которой виднелись следы чайника и горячих кружек), тут же шикарный — мечта всякого парня в те годы — радиоприемник «Спидола», а чуть в отдалении — под столом — батарея пустых бутылок, рядом с пудовой гимнастической гирей. Когда я это писал, мне пришло в голову, что в характере Виктора и в стиле его обычного времяпровождения было что-то, напоминающее богему былых времен (я, конечно, знаком с ней, главным образом, по описаниям в художественной литературе, но кое-что похожее можно было наблюдать и в жизни значительной части советских журналистов) — при этом не терялось и сходство с нормами жизни, принятыми у «водопроводчиков» (как мы их себе представляем). Чувствую, что Викторов портрет получился у меня недостаточно выразительным: я-то его ясно вижу своим внутренним взором, а вот литературных способностей, чтобы представить его на этих страницах живым и ярким, мне явно не хватает. Надеюсь лишь на то, что детектив — жанр особый, не предъявляющий высоких требований к изобразительному мастерству описаний и портретов, а потому указанный дефект существенно не повредит моему роману.

На этом вступление закончено, и настырный читатель, дочитавший книжку до этих строк, а не перевернувший в нетерпении предыдущие страницы, знает о месте, времени и основных персонажах будущего действа ровно столько же, сколько и я. Теперь только от него зависит, сумеет ли он выцедить из моего вязкого повествования необходимые данные, позволяющие правильно оценить обстановку и распутать с их помощью все мои тайны и загадки.

Итак, я приступаю, наконец, к изложению событий, составляющих обещанную историю о жутком преступлении. Но, как читатель уже понял из названия этой главы, всё началось с пророчества, предшествовавшего последующим ужасам и достаточно точно описавшего события ближайшего будущего, хотя никто и не понял и не принял всерьез этого предсказания.

Следуя своей, складывающейся на глазах у читателей манере, я должен на краткий миг уклониться от темы и сказать два слова о формуле, послужившей заглавием этого раздела. С одной стороны, ее нельзя назвать цитатой, и в этом смысле я нарушил стройную, выдерживаемую до сих пор последовательность, но с другой — нельзя сказать, что это заглавие оригинально и я самостоятельно его придумал. Уж очень оно напоминает броские заголовки многочисленных бульварных книжонок, выходивших в начале века еженедельными выпусками, героями которых были ужасные разбойники и храбрые сыщики с их высосанными из пальца приключениями и подвигами. Сам я таких книжек в руках не держал, думаю, что и большинству читателей они не попадались. Однако содержание и стиль этой квазилитературной продукции, хорошо отражены в воспоминаниях писателей, например, у Валентина Катаева, бывшего в свои детские годы усердным потребителем таких «выпусков», так что и читать нам всю эту очевидную дребедень, вероятно, нет никакой нужды. Не удивлюсь, если среди этих творений была и книжка с названием «Кровавое пророчество». А посему вполне можно считать это «эффектное» словосочетание, если не прямой цитатой, то во всяком случае пародийным заимствованием из такого рода популярной литературы. Ну, а теперь к делу.