Я была уверена, что Руперт прекрасно сознает свою значимость. Он так много сил вложил в эту постановку, что в последнее время не интересовался больше ничем. Могла вспыхнуть мировая война, все население Англии обратиться в конфуцианство, а монархия свергнута, а он даже не узнал бы об этом. Но в этот вечер он казался счастливым, возбужденным и даже довольным.

— Я нашла новую работу, — сообщила я, подумав, что сейчас наилучший момент для разговора. — Помощником заместителя редактора по искусству в «Манчестерском страже». Со следующего месяца.

Руперт медленно перевел взгляд на меня и посмотрел так, как будто я заявила, что собираюсь зарабатывать на жизнь, играя на расческе посреди Оксфорд-стрит.

— О чем ты говоришь?

— О своей новой работе. В Манчестере. Мне обещают платить достаточно, чтобы хватило на жилье и еду, а папа, надеюсь, будет помогать Корделии. Я постараюсь снять комнату на первом этаже, чтобы Марк-Антоний…

— Хэрриет, ты перегрелась на солнышке? — К сожалению, юмор Руперта быстро улетучился. Он смотрел на меня холодно, почти сердито. — По-моему, ты бредишь. Не пойти ли тебе прилечь?

— Со мной все в порядке. Вы удивительно добры к нам, но я понимаю, что это не может продолжаться вечно. Мы полюбили этот дом. Я не могу найти слов, чтобы вы поняли, как я вам благодарна…

— Пожалуйста… — Руперт поднял руку, словно желая заткнуть мне рот. — Ты знаешь, что я не терплю подобных вещей. Я устал и не желаю ни о чем думать. Не могла бы ты не приставать ко мне с подобными глупостями, по крайней мере пока я не разберусь с постановкой? Будь благоразумной.

— Я весьма благоразумна! — Я почувствовала, что меня бросает в жар. — Это не должно тебя волновать. Мы с Корделией уедем тихо и нисколько тебя не потревожим. Я думаю, ты будешь рад, что Дирк больше не будет жевать все подряд, а Марк-Антоний — рыть ямы в саду. Не говоря уже о телефонных звонках и треске швейной машинки дни напролет.

— Я не желаю больше это выслушивать! — Руперт внезапно поднялся, швырнул сигару в розовый куст. Он повернулся ко мне, его лицо было искажено гневом. — Иди, куда хочешь! Иди к черту — чем скорее, тем лучше, — только оставь меня в покое! — И удалился в дом.

Арчи полез в кусты за окурком.

— Не принимай это близко к сердцу, девочка моя. Он плохо спит и к тому же постоянно вынужден решать чужие проблемы. Как только все закончится, он опять станет самим собой и пожалеет о том, что не сдержался.

— Я сама виновата. Вывела его из себя.

— Ничего, до премьеры осталось всего две с половиной недели. Увидишь, если отзывы не будут слишком уж плохими, он вернется к нормальной жизни. И у меня появился замечательный план! Мы устроим вечеринку, чтобы отпраздновать это событие. Это приведет его в чувство. Что-то вроде катарсиса. Пьянка, танцы и разврат!..

— А какой будет эта вечеринка?

— Шум! Грохот!! Дай-ка подумать. Прекрати, мерзкое животное! — Он бросил персиковой косточкой в Марка-Антония, который пристроился копать яму среди королевских лилий. — Спектакль закончится где-то в половине одиннадцатого. Им потребуется несколько минут, чтобы отдышаться. Нужно будет организовать транспорт. Я думаю, шарабаны подойдут. А потом они все напьются от восторга! Мы будем танцевать до восхода! У нас будет свой бал-маскарад!

Бессонной ночью я все представляла: а вдруг Руперт тоже не спит и вдруг хоть иногда, отвлекаясь от проблем с постановкой, думает обо мне? И тут же твердила себе, что это маловероятно, что думать так — самый настоящий эгоизм. Когда я спустилась к завтраку, то застала на кухне только Арчи в великолепном шелковом халате, расшитом перьями. Руперта не было, а к моей чашке была прислонена записка.

— Что-то ты не очень хорошо выглядишь, — заметил Арчи, подавая мне тарелку с яичницей. — Поссорилась с подушкой?

Я кивнула, разворачивая записку:

«Прости меня за эту вспышку раздражения. Спиртное в больших количествах плохо сочетается с тяжелым днем. Конечно, ты можешь ехать, и если потребуется какая-нибудь помощь, пожалуйста, обращайся. Поздравляю с новой работой. Р.»

— Трубка мира? — спросил Арчи, разрезая на дольки грушу.

— Он написал, что я могу ехать. Тогда все в порядке. — Я попыталась как можно шире улыбнуться. Видимо, получилось не очень. Арчи отложил ножичек с перламутровой ручкой, сложил руки на груди и посмотрел на меня поверх своих очков-полумесяцев. — Арчи… — Я замолчала.

— Что, Хэрриет?

— Как ты относишься к тому, что Руперт спит с женщинами? Я имею в виду, неужели тебя нисколько не беспокоит, что какая-нибудь из них понравится ему настолько… что он захочет… — Я опять замолчала.

— Ты имеешь в виду, что Руперт может захотеть сделать маленьких Вульвеспурджиков с какой-нибудь златовласой Брунгильдой? Конечно, такую возможность нельзя исключать. Точно так же, как я могу захотеть открыть антикварный магазин каким-нибудь Зигфридом. Понимаешь, ведь мы с Рупертом — не любовники. Насколько я знаю, у него вообще никогда не было сексуальных отношений с мужчинами.

Я обдумывала его слова. Руперт и Арчи — не любовники. Руперт — вообще не гей. Я не знала, радоваться мне или огорчаться. Потом я кое-что вспомнила.

— Подожди. В Пай-Плейс я однажды открыла дверь в комнату Руперта и услышала… Ну, слова, которые ясно давали понять, что ты и он… — Я покраснела. — Я имею в виду, вы занимались любовью. Я слышала тебя.

— А, я понял! — Арчи рассмеялся. — На самом деле мы с Рупертом поменялись комнатами. В моей были жуткие сквозняки. Мое горло очень к этому чувствительно, а Руперту все равно. Ты, должно быть, слышала нас с Эмилио — не та победа, которой стоит гордиться, но в нем был определенный испанский шик. И он сам этого захотел. Я надеюсь, ты не шокирована?

— Да… нет… — Я продолжала осмысливать новую интерпретацию событий. Арчи и Эмилио. Я могла бы сама догадаться. Мне стало так жаль Джорджию, что я тут же простила ей связь с Максом. Конечно, я понимала, что это вообще не ее вина, а только Макса, но все мы люди. — Арчи…

— Хэрриет?

— Ты довольно жесток с женщинами, не так ли? «Драматические сцены и сентиментальные клятвы» — но ведь не все из нас живут фальшивыми эмоциями!

— Я только объяснил тебе точку зрения Руперта. Мне нравится женское общество. По мне, жизнь была бы ужасно скучной без мелодрам и театральности. Но я-то редко бываю серьезным. А Руперт невероятно впечатлительный. Бедняга, он просто безумно боится отдаться любви и утонуть в ней.

— Я могу его понять. — Я положила подбородок на руки. — Очень страшно сознавать, что вся твоя жизнь завязана на какого-то человека.

— О Хэрриет! Хэрриет! Моя бедная девочка, с тобой не все ладно!

— Арчи, ты самый добрый и милый человек на свете! Ты не будешь против, если я тебя поцелую?

— Я буду в полном восторге. Только не свали меня со стула.

Днем Арчи помчался в типографию, чтобы отпечатать придуманные им приглашения — черные карточки с информацией о вечеринке, набранной серебряными буквами, — а потом, пока он надписывал конверты, мы с Корделией весь вечер вырезали карточки в форме масок. Это было не такой уж трудоемкой работой, потому что мы могли вырезать по нескольку штук за раз. Но против вырезания отверстий для глаз мы воспротивились, потому что это было значительно труднее, и сошлись на том, чтобы наклеивать вместо них ромбы из фольги — так смотрелось весьма привлекательно, и делать это было гораздо легче и веселее.

Арчи пригласил на бал всех соседей. Он планировал устроить танцплощадку на газоне около канала, а шатер со столами для выпивки и закусок поставить в тупике в конце улицы. Таким образом, всем должно было хватить места для танцев, еды и питья, а обстановка дома номер десять не подвергалась угрозе. Где должен был происходить разврат, заявленный Арчи как изюминка предстоящего бала, я не могла себе представить. Но решила на всякий случай запереть дверь своей спальни.