Корделия неожиданно фыркнула.

— …Или смогут снять маленькую квартирку и жить самостоятельно.

— О, это прекрасная идея, — воодушевилась Флер. — Или пару комнат в пансионе.

Корделия сжала зубы и воткнула спицу в клубок.

— Я думаю, — уверенно произнес Руперт, — им лучше пожить у нас.

Руперт счел своим долгом не разлучать нас с Дирком и Марком-Антонием — при условии, что животных не будут допускать до его рабочего кабинета. Лавди решили оставить при доме, потому что, по словам Руперта, он будет необходим новым владельцам и к тому же зачахнет вдали от своего шедевра.

Я постаралась донести до него эту новость как можно мягче.

Упаковать вещи без слез оказалось невозможно, хотя одновременно я испытывала радость в преддверии совместной жизни с Рупертом и Арчи. Мама заявила, что они слишком заняты и не могут приехать в Лондон, к тому же судьба старой мебели ее не волнует. Поэтому папа позволил Летиции скупить имущество. Это значительно облегчило переезд. Но когда я, закрывая дверь, в последний раз взглянула на Анубиса, то почувствовала себя абсолютно беззащитной перед миром.

Я не была в доме 10, Зеленый Рог, Ричмонд — в доме Руперта — со времени той вечеринки, шесть месяцев назад, когда пришла просить у него помощи. Теперь, без толпы людей, я могла в полной мере оценить его красоту. Это был единственный в округе дом с двойным фасадом. Построенный из розовато-красного кирпича, с одинаковыми серыми дверями и окнами, он выглядел весьма элегантно.

На машине можно было подъехать только к конюшне за домом, поэтому нам пришлось тащить багаж через сад самим. Дирк носился по газонам и вспугнул стаю голубей, мирно прогуливающихся вокруг беседки.

Руперт воспринял это на удивление спокойно, сказав только:

— Я надеюсь, они привыкнут друг к другу.

В доме мы выпустили из корзинки Марка-Антония. Он на полусогнутых лапах, прижав уши, медленно двинулся по комнатам, обследуя каждый дюйм. Первые два дня он был беспокойным и недовольным, громким мяуканьем выражая протест, что его не выпускают из дома. В конце концов мы не смогли больше этого выносить и выпустили его. Он бросился к каналу и застыл над водной гладью, увидев маленькую рыбку. С этого момента он практически не уходил со своего поста, отвлекаясь только на еду и прочие жизненные надобности.

Когда Офелия нанесла нам первый визит, она несколько минут молча созерцала мою спальню, пораженная стильной обстановкой. Обои в ней были китайские, вручную расписанные цветами и бабочками, над кроватью балдахин из голубой тафты, вся мебель — из атласного дерева.

— Ты счастлива, Хэт? — Она впервые в жизни задала мне такой личный вопрос.

— Да.

— А как же мама и папа?

— Мне кажется, они довольны своей жизнью.

— Я имею в виду: что ты сама думаешь о разводе?

— О, ну… Это больше не мучает меня. Я думала, что это совершенно уничтожит меня, но обошлось. Я продолжаю работать, присматривать за Корделией, почти забывая временами об этом. Жить с Рупертом и Арчи и не чувствовать себя счастливой — невозможно.

— Ты всегда была безнадежно романтична. Я ни на секунду не поверю, что ты больше не маленькая девочка. Конечно, ты выглядишь старше, но это ничего не значит. Подожди, пока не встретишь кого-нибудь, с кем сможешь начать самостоятельную жизнь. Тогда ты перестанешь цепляться за прошлое. — Я была благодарна Офелии за то, что она снизошла до такого глубокого анализа моей жизни. Возможно, она права. — А где Корделия?

— Репетирует в школьном театре.

На следующий день после нашего прибытия за завтраком Руперт объявил, что договорился о месте для Корделии в общеобразовательной школе.

— Не пойду! — заявила она.

— Тогда отправляйся жить с Вальдо и Флер.

— Лучше я перережу себе горло.

— Если хочешь остаться жить здесь, ты должна ходить в школу. У тебя есть выбор — можешь жить с отцом, матерью или с любой из твоих сестер, если они согласятся. Ну, и с Броном, конечно.

Корделия встала из-за стола и направилась наверх в свою спальню, демонстративно хлопнув дверью.

— Мне очень жаль… — начала я.

Руперт коротко взглянул на меня:

— Не делай из этого драму, — и вновь углубился в газету.

Вечером Корделия избрала другую тактику. Она подождала, пока Руперт умоется, переоденется и нальет себе бокал спиртного.

— Ты так добр, что заботишься о моем образовании, Руперт… — начала она.

Руперт улыбнулся, вертя в руках бокал:

— Я бы не назвал это добротой. Скорее расчетом. Тебе трудно придется в сентябре, если потеряешь две трети учебного года, вот и все.

— Я согласна с тобой, но могу заниматься и дома, а мои одноклассницы, скорее всего, окажутся тупицами. Во всяком случае, я встретила на днях Друзиллу Пэпворт, и она сказала, что наша старая директриса, с которой поругалась Хэрриет, уволилась. Поэтому, возможно, я смогу вернуться в старую школу.

— Сестра Имельда? — поразилась я. Невозможно было представить кого-то другого на ее месте.

— Друзилла сказала, что с ней случилось нервное расстройство вскоре после того, как меня исключили.

— Не думаю, что эти два события связаны друг с другом, — заметил Руперт.

Но я не была в этом так уверена, с раскаяньем вспомнив свои жестокие намеки на ее отношения с сестрой Жюстиной.

— Твоя старая школа слишком далеко. — Руперт взял книгу, давая понять, что разговор окончен. — Считай, что все решено.

— Но я все равно не пойду в государственную школу!

— Это еще почему?

— Ну, я никогда в нее не ходила. Никто из нас…

— Тебе следует научиться приспосабливаться.

— Это нечестно! Хэрриет никогда не приходилось приспосабливаться! — Корделия была возмущена.

Руперт загадочно улыбнулся:

— Я ценю твое стремление найти разумные аргументы, Корделия, но ты не заставишь меня передумать. Если хочешь жить здесь, завтра отправляйся в школу.

— Завтра! — Корделия расплакалась. — О нет! Руперт, пожалуйста, нет! Я не вынесу этого! Дай мне неделю или две на то, чтобы свыкнуться с этой мыслью! Это слишком жестоко!

— Корделия, — строго произнес Руперт, — это самопожертвование абсолютно неуместно. Я же не тиран-отец, которого нужно умилостивить. К тому же у нас замечательная приходящая прислуга, и она будет недовольна вмешательством в ее дела. Все, что мне нужно, — чтобы ты перестала разыгрывать спектакль. Оставь свои способности для сцены. Сама по себе такая впечатлительность неплоха, но не нужно изображать то, чего не чувствуешь.

— Наступит день, Руперт Вульвеспурджес, когда ты очень, очень пожалеешь, что поступил так со мной. Ты — самый вредный мужчина из всех, кого я встречала!

На следующее утро я проводила обиженно молчащую Корделию к неприглядному зданию из кирпича и стекла, которое и было общеобразовательной школой Артура Брокльбака. Нас попросили прийти пораньше, чтобы Корделия могла получить книги и место и познакомиться со школой. Безлюдные помещения пахли дезинфекцией и линолеумом. Мисс Саваж, заместитель директора, была толстой лохматой теткой. Она выглядела усталой и недоброжелательной. Меня повелительно отослали прочь, словно дурную ученицу. В глазах Корделии читался упрек. Но когда я, внутренне дрожа, пришла встречать ее после занятий, то была крайне поражена, увидев, что она идет мне навстречу с улыбкой, помахивая сумкой и подпрыгивая.

— Ну и как?

— Интересно.

— Девочки хорошие?

— Да, я думаю.

Я попыталась начать еще раз:

— Как учителя?

— Обычное жалкое сборище. Довольно печально. Но учитель драмы неплох.

— О, замечательно! Ты сможешь участвовать в постановках.

— М-м…

Все это показалось мне недостаточным объяснением.

— Вам было о чем поговорить на переменах?

— О, да. Когда я смогла ввернуть словечко. Они все хотели рассказать мне о себе. Те, которые не онемели от восторга…