Мы переехали мост, а в салоне машины по-прежнему царило молчание. Я не могла поверить, что инспектор Фой считает моего отца виновным. Собирался ли он всерьез расследовать это дело или же имел намерение поскорее собрать какие-нибудь улики и на этом завершить свою работу? В ту минуту я впервые задумалась о том, сколько людей находятся в тюрьме, обвиненные в преступлениях, которые они не совершали. Через четверть часа мы уже были в Блэкхэте, и сержант Твитер спросил меня:

— Мисс Бинг, есть ли тут другая дорога? Лучше подъехать со стороны запасного входа. Эти подонки, — он смущенно кашлянул, — простите, я хотел сказать — представители прессы, уже собрались у вашего дома.

Я посмотрела в окно и увидела толпу людей у ворот нашего дома. Мой брат стоял, окруженный ими со всех сторон, и с удовольствием принимал картинные позы, пока его фотографировали. Я объяснила, как подъехать со двора, но не успела помочь Марии-Альбе выбраться из машины, как услыхала громкий крик Твитера:

— Торопитесь мисс, я задержу их!

Мы выскочили из машины и пробежали в ворота, сразу же затерявшись в лабиринте Лавди и побежав к дому. Я тут же заперла за собой входную дверь.

— Madre di Dio! (Матерь Божья!) — пробормотала Мария-Альба. — Sono lе pene dell' inferno! (Я просто в ад какой-то попала!)

И она вовсе не преувеличивала.

— Извини, я больше не могу продолжать этот разговор… — Брон остановился перед дверями столовой, чтобы прикурить сигарету. Было уже очень поздно. — Я и не знал, что ты успела стать Гретой Гарбо, но они и мною весьма интересовались. Они стояли у ворот несколько часов. Кто-то должен был к ним выйти.

— Разумеется… — Я старалась сохранять спокойствие, хотя страшно устала, к тому же болел синяк над глазом. — Не будем об этом. Ты вообще понимаешь, что произошло? Папе грозит пожизненное заключение, а ты несешь какую-то чепуху о своей карьере.

— Неужели? — На лице Брона появилось искренне удивление. — Действительно, ужасно. Я чего-то не понимаю.

— Я вижу, что лишь мне понятно, что случилось. — В эти мгновения он меня безумно раздражал, но я слишком любила брата и не могла осуждать его, потому, немного успокоившись, добавила: — Дело серьезное. Ведь известно, что папа ненавидел Бэзила, и теперь все думают, что это он размозжил ему череп.

— Да нет, этого быть не может!

— Вот в этом-то и проблема: он находится под подозрением, потому и арестован.

— Нелепость!

— Совершено верно, — согласилась я, немного обрадовавшись, что хоть немного смогла заинтересовать Брона, у которого в голове были только клубные встречи за бокалом виски. — Папа никого не убивал. Мы с тобой это понимаем, но есть улики, внешние свидетельства… Что мы можем с этим поделать? Полиция рассуждает всегда одинаково: родственники будут выгораживать человека, даже если он виновен. Поэтому нас просто никто не станет слушать.

— Все равно, — возразил Брон, он кивнул, и светлая прядь волос упала ему на лоб, придавая ему импозантный вид, — я на твоей стороне, Хэрриет. Папа этого не мог сделать. Я выступлю на суде и докажу это. — Он умолк, и я отлично знала, что в эту минуту он представляет свое эффектное драматическое выступление в зале суда.

— Как ты это собираешься доказать?

В это мгновение зазвонил телефон. Я отправилась в коридор взять трубку.

— Здравствуйте. Это «Дэйли чемпьон». Можно задать вам вопрос: какова ваша реакция на арест родственника?

Я бросила трубку и вернулась в столовую. Но не успела сесть, как телефон зазвонил снова. Чувствуя, что меня захлестывает бешенство, кинулась в коридор и снова сняла трубку.

— Добрый вечер. Газета «Экзаминер».

Тут уж я не стала дожидаться вопроса, нажала на рычаг и положила трубку рядом с телефоном, чтобы прекратить эти домогательства. Но тут раздался звонок в дверь. Я не знала, что репортеры столь навязчивы и бесцеремонны, что даже после отказа не оставляют свою жертву в покое. Я просто была не готова к такому повороту событий. И теперь боялась, что у меня может случиться истерика.

Корделия, смотревшая все телепрограммы подряд, прибежала и сообщила нам, что в девять часов будут передавать новости об убийстве сэра Бэзила. Перспектива слушать идиотские домыслы журналистов не внушала мне оптимизма, но я должна была хотя бы знать, что говорят о моем отце в связи с этими нелепыми обвинениями.

Вместе с братом мы отправились на кухню. В репортаже показали, как отца в наручниках уводят из здания театра. При этом комментатор подчеркнул, что полицейские отказались подтвердить, будто Вальдо Бинг арестован по обвинению в убийстве. Еще десять минут подробно рассказывалось о жизни и театральной карьере Бэзила, затем показали людей, рыдавших и закрывавшихся руками лица от видеокамер. А в конце — интервью с продюсером постановки «Короля Лира», который с горечью заявил, что такое неприятное происшествие может серьезно сказаться на престиже театра.

В конце новостей была зачем-то показана фотография папы и сэра Бэзила в костюмах Глочестера и Лира, сделанная во время репетиции.

— У папы странный вид, — заметила Корделия, — он так улыбается, показывая зубы, будто собирается прокусить Бэзилу горло.

— Видно, потому и выбрали этот снимок, — сказал Брон, — а у Бэзила такой взгляд, словно он привидение увидел. Интересно, что его так напугало? Ладно, теперь уже все равно не узнаем.

Мы разошлись по своим комнатам, чтобы переодеться и отдохнуть хоть немного.

Когда же я посмотрела на часы, меня всерьез обеспокоило отсутствие Порции. Думая только об отце и его проблемах, я не обратила внимания на ее отсутствие в течение целого дня.

— Десять часов. Может, она осталась на ужин со своим новым приятелем? Но обычно Порция всегда предупреждала меня, если задерживалась допоздна.

— Ой, совсем забыл! — Брон сунул руку в карман жакета. — Я нашел это письмо на твоем столе. — На конверте было написано рукой Порции мое имя. — Я взял его с собой, когда пошел в «Дракон», и совершенно забыл о нем.

— Очень странно, что это ты делал в моей комнате?

Брон виновато вздохнул:

— Мне нужна была открывалка, я шел в паб.

Я пропустила мимо ушей это странное объяснение и открыла конверт:

«Хэт, дорогуша, только что вернулась забрать кое-какую одежду. Дмитрий предложил мне провести несколько дней в его загородном доме в Оксшотте, это где-то в Девоне. Знаю, звучит ужасно. Позаимствовала твое желтое шелковое платье. Надеюсь, ты на меня не дуешься».

Теперь мне кое-что стало понятно. Хотя бы выяснилось, куда она пропала.

«Дмитрий очень горяч. Мы с ним занимались любовью прямо в лифте. Представляешь, у него целых три телохранителя. И, кажется, все трое догадались, в чем было дело. Вот весело! Завтрак был в отдельном кабинете, с устрицами и шампанским, все это напоминает мне доброго старого короля Эдуарда и его любовниц. Дмитрий признался, что он принадлежит чуть ли не к королевской фамилии. Но до сих пор не хочет мне сказать, кто он, только все время курит свои сигары. Он женат, и, похоже, его жена еще та стерва. Но он должен называть ее «мадам» даже в постели. Скажи маме и папе, что я проведу несколько дней в компании школьных знакомых. Не скучай, до встречи, Порция».

— Оксшотт находится в Девоне? — спросила я Брона, чувствуя, что мое беспокойство после этого письма только усилилось.

— Я в этом не разбираюсь. Ты сказала, уже десять часов? То-то я так проголодался, Мария-Альба небось уже все приготовила.

— О Господи! Кошмар! Совсем забыла о ней!

Я бросилась посмотреть, все ли с нею в порядке. Она была у себя в комнате и, лежа на диване, изучала поваренную книгу.

— Cosi? Cosi (Так-так), — откликнулась она на мое появление и, захлопнув старый том, с трудом подняла свое грузное тело с постели. — Хочешь кушать, сокровище мое? Нет-нет, — она не дала мне возразить ни слова, — это важнее всего.