Дворец лаггнежских королей представлял собой в плане правильную окружность, разделенную одной стеной строго пополам. Правую половину занимали королевские покои, левую — служебные помещения, как то: кабинет министров, большой и малый тронные залы, комнаты пажей, конюшни, казармы и прочее. Все они тщательнейшим образом были встроены в левую полуокружность дворца. Слева к общей стене лепились комнаты пажей, от них лучами расходились три галереи, оканчивавшиеся дверями.
Покончив с планом, я обратился к лежавшему на столе кошельку Бриндрана. Я вынул из него монеты и залюбовался блеском, игравшим в лучах восходящего солнца. Как я уже говорил, золотые монеты в Лаггнегге имеют одинаковый поперечник и отличаются одна от другой, во-первых, толщиною и, во-вторых, вычеканенным портретом короля. На монете в шестнадцать текрет король был изображен анфас, на монете в восемь текрет красовался левый профиль Лаггунту XII, а на монете в четыре текреты — правый.
Я подумал о том, как, должно быть, дорожил этими деньгами цирюльник. Обладая живым воображением, я отчетливо представил себе, как цирюльник получал жалованье, как он откладывал мелкую серебряную монетку достоинством в одну сороковую или двадцатую часть текреты, вздыхал, рассматривая ее. Затем прятал в укромное место. Как, собрав некоторую сумму, пересчитывал ее вечером, обменивал у менялы на золотую монету и клал эту единственную монету, плод полугодовой работы, в потайное отделение своего кошелька.
Жмурясь от проникавших в комнату солнечных лучей, я думал, как в последний вечер, накануне роковой церемонии, цирюльник ощупывал монеты, чтобы, в конце концов, накануне самого черного дня своей жизни, зашить их за подкладку кошелька и передать кошелек своей жене. Чтобы…
И тут расслабленное мое состояние вмиг исчезло. Я подскочил в кресле от внезапной мысли: все-таки что заставило цирюльника считать день торжественной церемонии его последним днем? По каким причинам, по каким признакам понял Аггдугг Бриндран, что граф Икплинг замыслил его убийство? И почему, если понял, не обратился за помощью к блиффмарклубу или же к самому королю, его небесному величеству Лаггунту XII?
Что-то смущало меня в этой истории, что-то тут было не так. Я рассеянно поглядывал на схему дворца, столь же рассеянно перебирал три монеты, словно играя в какую-то малопонятную игру.
Зачем-то поместил я их — одну рядом с другой — на план дворца, как раз по линии, изображавшей главную разделительную стену.
И тут, в ярком свете солнечных лучей, я заметил то, что ранее ускользало от моего взгляда: странной формы царапины на двух из трех монет. Они были невелики, но достаточно глубоки и, главное, не походили на царапины, остающиеся на монетах от частого обращения. Мне эти царапины сейчас показались неслучайными. Я поспешно достал из сундука уже спрятанную лупу и принялся с ее помощью изучать монеты.
Увиденное поразило меня. Кто-то (очевидно, цирюльник) нацарапал довольно глубокий крестик на монете в шестнадцать текрет. Его можно было принять за случайное повреждение, если бы точно такой же знак не был повторен на четырехтекретовой монете. И самое любопытное заключалось в том, что монета в восемь текрет поцарапана не была.
Отложив в сторону лупу, я откинулся на спинку кресла и глубоко задумался. Было ясно, что цирюльник не случайно нанес царапины на эти монеты. Он что-то хотел сообщить. Что именно?
Я смотрел на вытянувшиеся в одну линию монеты. В одну линию, справа от которой находились королевские покои, а слева — комнаты пажей.
И тут невыносимый ужас сковал мои члены, ибо то, что внезапно открылось мне, было поистине ужасным.
— Флости Тхотх был крепдринслинг, — прошептал я. — Именно крепдринслинг. Не просто встревожен, а необъяснимо встревожен. Граф Икплинг приказал ему отравить пыль перед самой церемонией, так что не это было причиной его волнения. Нет, необъяснимо встревожен, крепдринслинг, Флости Тхотх был по другой причине. Он увидел, какой смертельный, безумный ужас обуял цирюльника. Еще до того, как Аггдуггу запретили покидать дворец — якобы из-за необходимости подготовиться к церемонии лизания пыли. А уж когда он узнал еще и об этом запрете…
Теперь я понимал причину этого смертельного ужаса. Мало того, я сам сейчас испытывал точно такой же. Я готов был бежать из дворца, из столицы пешком, не дожидаясь кареты маркиза Кайлиша Стальда, — и неподвижно сидел в кресле, не имея сил подняться на внезапно ослабевшие ноги.
В таком вот состоянии меня и нашел тумблум, пришедший ко мне в сопровождении Клофта Флерика. Флерик выглядел чрезвычайно расстроенным моим отъездом. Отчасти меня это растрогало и немного отвлекло от страшных мыслей, во власти которых я пребывал. Я принялся расспрашивать молодого человека о его планах; Клофт отвечал сначала нехотя, затем увлекся и с воодушевлением принялся расписывать блестящее будущее, которое ожидает его при дворе Лаггунту XII.
— Подумать только, — смеясь заметил он, — подумать только: хорош бы я был, занявшись негоциациями. В самом деле, как повезло мне с родственником!
Я вспомнил, что Скойрик Туту выкупил у моего бывшего помощника товары, привезенные Клофтом из Глаббдобдриба. Перед моим мысленным взором предстал список, с которым Флерик познакомил меня еще в Клюмегниге.
И тотчас вернулись ко мне все недавние страхи. Словно между прочим я спросил Флерика, не знает ли он, кто именно был тем заказчиком, о котором говорил блиффмарклуб.
— Нет, — ответствовал юноша, — не знаю, но, мне кажется, это должен быть весьма знатный господин. Выложить такую сумму не всякому по карману.
Я обратился к своим записям, полистал их и спросил, как будто для того, чтобы уточнить собранные сведения:
— Можно ли войти в вашу комнату, не имея ключа? Видите ли, я хочу как можно более подробно описать дворец и все его помещения.
— Понимаю, — ответил Клофт. — Нет, войти без ключа невозможно. Замок устроен так, что он защелкивается, стоит только закрыть дверь. Изнутри можно отпереть и без ключа. А вот снаружи — только ключом.
Я кивнул, черкнул несколько строк в записной книжке, закрыл ее и спрятал в сундук. На сердце было тяжело, что не укрылось от сочувственного внимания моих друзей. К счастью, они истолковали его причины по-своему. Видя, как омрачилось мое лицо, Кайлиш Стальд взволнованно сказал:
— Не грустите, мой друг, вы разрываете мое сердце! Нам тоже очень не хочется с вами расставаться. Когда я сказал об этом его небесному величеству, да переживет он солнце на одиннадцать с половиною лун, он изволил передать вам, что вас ждет превосходная должность при его дворе, если вы согласитесь остаться. Его величество сказал, что ваше жалованье составит четыре тысячи четыреста сорок четыре текреты в год — и это не считая платья, стола, экипажа и слуг!
— Нет-нет! — поспешно вскричал я. — Передайте его величеству мою благодарность, но я весьма соскучился по родным краям! Пойдемте же, ваша светлость, не будем затягивать прощание с местами, к которым я привязался всем сердцем!
Маркиз печально кивнул, кликнул слуг, которые вынесли мой дорожный сундук. Я обнял Клофта Флерика и выразил надежду, что все его планы и мечты исполнятся. После этого мы с маркизом сели в дорожную карету, два охранника, вооруженные тяжелыми дубинками, вскочили на запятки, кучер и его помощник устроились впереди. Щелкнул кнут, и четыре невысокие, но крепкие лаггнежские лошадки весело повлекли карету прочь от королевского дворца — к северо-восточному выезду из Тральдрегдаба.
Лишь когда мы оказались за пределами лаггнежской столицы, я позволил себе немного расслабиться и еще раз оценить свое положение, равно как и положение моих друзей, особенно Кайлиша Стальда. Передо мною стояла трудная задача. Я должен был поделиться с ним теми ужасными подозрениями, которые появились у меня сегодня, и при этом не повредить ему, не помешать отправлению весьма важных придворных обязанностей…
Пока я размышлял, как поступить, мерное покачивание рессорной кареты произвело свое действие — маркиз задремал. Я же откинулся на мягкие подушки и предался невеселым воспоминаниям. Я снова был в церемониальном зале в тот злосчастный день три месяца назад. Моему мысленному взору вновь явился цирюльник, медленно ползущий к ступеням трона. Вспоминал я и короля Лаггунту, в пышном синем халате с отороченными золотым и серебряным шитьем рукавами, спокойно глядящего поверх головы несчастного цирюльника.
