— При чем тут насекомые? — непонимающе спросил обвинитель. — Разумеется, все эти жуки, мухи, муравьи лишены разума, равно как и рыбы или птицы. Но какое отношение все они имеют к нашему делу?

— Правоту Грильдрига докажут мухи. Обычные неразумные мухи. А чтобы господин прокурор не заподозрил, что Грильдриг их дрессировал, мы попросим любого слугу выйти в сад и поймать с десяток самых обыкновенных мух.

— Не понимаю! — прокурор обращался не к Глюмдальклич, а к королю. — Не понимаю, для чего нам мухи? И что, в конце концов, нам хотят доказать?

Семитрендриг, разделяя недоумение обвинителя, тем не менее хотел узнать, что же мы еще придумали. Остановив знаком возмущавшегося прокурора, он подозвал одного из слуг и отдал ему короткое распоряжение. Вскоре лакей вернулся, держа в кулаке громко жужжащих мух. Я заблаговременно отошел подальше от лежавших ножей, держа в руке обнаженный тесак. По знаку Глюмдальклич лакей приблизился и разжал кулак над столиком с пятью ножами.

Поначалу мухи взвились вверх, но, спустя короткое время, зароились над единственным ножом, поочередно садились на него, в конце концов облепив лезвие, принялись ползать взад-вперед по широкой полосе металла.

В полной тишине Глюмдальклич торжествующе сказала:

— Как видите, ваше величество, мухи подтвердили сказанное Грильдригом. Они сели на лезвие именно того ножа, на который указал он.

— Ну и что? — переспросил прокурор. — Что это означает?

— То, что они чуют частицы крови и мяса, которые остались на ноже несмотря на тщательную чистку. Те самые частицы, которых ни я, ни вы, ни его величество, никто другой из людей не может увидеть, сколь острым ни оказалось бы его зрение. Те самые частицы, которые Грильдриг увидел и указал нам.

— Но… — затянул было обвинитель, однако король прервал его, оглушительно хлопнув в ладоши.

— Довольно! — заявил Семитрендриг VI. — Мы воочию убедились в том, что Грильдриг действительно обладает качествами, которые могут оказаться полезными для установления истины. И потому мы позволим Грильдригу участвовать в судебном процессе. Но обращаться к обвинителю и подсудимому разрешается только официально назначенному защитнику — то есть вам, Лорич. А теперь пусть лакеи немедленно прогонят этих назойливых насекомых, дабы храбрый маленький помощник защитницы не тратил время на схватку с этими чудовищами.

Публика расхохоталась, даже прокурор не смог сдержать ухмылку. Слуги быстро выгнали мух из судебной палаты, после чего я действительно перевел дух и спрятал тесак в ножны.

Глюмдальклич присела в реверансе, а я намотал себе на ус, что среди тех, к кому я не мог обращаться непосредственно, король не назвал самого себя.

Готовясь к судебному процессу, я собирался начать с особенностей, которые были обнаружены мною при осмотре орудия убийства, затем перейти к некоторым деталям, касающимся состояния тела и одежды убитого. Но во время допроса свидетелей и, особенно, при демонстрации прокурором улик и доказательств вины Бедари мне пришла в голову весьма любопытная мысль. Подозвав Глюмдальклич, я коротко объяснил ей, что нужно делать. Будучи чрезвычайно сообразительной девушкой, она сразу же уловила суть. На губах ее заиграла торжествующая улыбка, которую она, впрочем, тут же согнала, постаравшись принять вид скромный и озабоченный.

— Ваше величество, — сказала она, — обвинитель продемонстрировал улику, которая ему представляется важной, чуть ли не решающей. Я говорю о письме, найденном в кармане кафтана убитого. Я прошу разрешения задать подсудимому несколько вопросов, касающихся этого письма. Для этого я попрошу дать ему письменные принадлежности.

Король вопросительно взглянул на обвинителя. Тот демонстративно пожал плечами и промолчал. Его величество милостиво кивнул девушке; тотчас по ее просьбе арестованному поднесли лист бумаги, перо и чернильницу.

— Пожалуйста, напишите два слова: «Фрисканду Цисарту», — велела Глюмдальклич.

Бедари подчинился. Служители поднесли написанное моей нянюшке. Я заглянул в лист и облегченно вздохнул.

— Дригмиг Бедари, откуда вы родом? — спросила Глюмдальклич.

— Лорич, мы же земляки… — растерянно отвечал подсудимый. — Я из той же Снотиснути, что и ты.

— А покойный фрисканд? — спросила Глюмдальклич.

— Тоже, — ответил Бедари. — Потому он и рекомендовал меня в гвардию.

Тогда Глюмдальклич обратилась к обвинителю:

— Прошу вас, господин прокурор, покажите брибдингу письмо, найденное у убитого.

Обвинитель хмыкнул и, подняв письмо, показал его королю.

— Ваше величество, а теперь взгляните сюда, — и Глюмдальклич торжествующе подняла лист, на котором только что написал несколько слов Бедари. — Вы можете убедиться в том, что Бедари пользуется письменами, принятыми в провинции Снотиснути. Не сомневаюсь, что, обращаясь к земляку, он будет писать точно так же. И сделает это, не задумываясь. А письмо, которое нам показывал господин обвинитель, написано буквами, принятыми в провинции Гноггигнугги. Мы, как правило, не обращаем на это внимания, но мой помощник Грильдриг не раз подчеркивал, что, говоря на одном и том же языке, жители разных провинций нашего королевства пользуются разными письменами для записи одних и тех же слов. И значит, это письмо было написано вовсе не дригмигом Бедари, а кем-то другим… — с этими словами моя сообразительная нянюшка повернулась к трем свидетелям, сидевшим на передних скамьях.

— Господа, — сказала она, — кто из вас родился в Гноггигнугги?

Я внимательно следил за выражением их лиц. В наибольшей степени меня интересовал сосед Бедари по комнате, чьи показания были самыми подозрительными и опасными для нашего подопечного.

Но после мучительно долгой паузы со своего места поднялся Тизарт. Лицо его было смертельно бледным.

— Я родом из Гноггигнугги, — произнес он хриплым голосом. — Но, клянусь, я не писал этого письма. Я вижу его впервые.

Переглянувшись с обвинителем, также растерявшимся от происходящего, брибдинг позволил Тизарту сесть на место, а Глюмдальклич велел продолжать. Девушка смотрела на меня, я — на нее. Окончание этой маленькой сценки меня ошеломило не меньше, чем мою нянюшку, поскольку Тизарт казался мне наименее подозрительным. Теперь же получалось, что каждый из трех свидетелей мог оказаться истинным преступником. Зитери явно лгал, очерняя Бедари. И причиной тому было соперничество за внимание Глюмдальклич. Разумеется, он мог и не быть виновным в убийстве Цисарта — между ними не было никаких счетов. Но воспользоваться ситуацией и подставить ножку сопернику в лице Бедари он решился. Даргири ненавидел Цисарта и был не в ладах с Бедари. Что же касается Тизарта, то он единственный мог написать найденное письмо так, как оно было написано. Причиной же для убийства могли быть какие-то конфликты по службе, ведь Цисарт был непосредственным командиром и Тизарта.

Таким образом, подозрительны были все трое, но в наибольшей степени Даргир, затем — Тизарт и в последнюю очередь Зитери. Сговор тоже мог иметь место. Словом, мы оказались в затруднительном положении. Но я надеялся найти выход из него.

Глюмдальклич обвела зрителей тем же растерянным взглядом.

— Правда, — прошептала она. — Разве уроженцев Гноггигнугги в столице меньше, чем Снотиснути? Вот и Кариллич, и Ноффани, и Мирлич…

Меня словно кто-то сильно толкнул. От неожиданной мысли закружилась голова. Не дожидаясь, пока Глюмдальклич снова обратится ко мне, я воскликнул изо всех сил, чтобы мой слабый голос достиг слуха короля:

— Подписано ли письмо? Чье имя стоит в конце?

— Разумеется, не подписано, — снисходительно ответил обвинитель. Разумеется, не мне, а брибдингу. — Подсудимый не хотел навлекать на себя лишних подозрений.

— Ваше величество, — воскликнул я, — но ведь в таком случае это письмо вряд ли может считаться столь важной уликой! В нем ни слова не говорится о поединке, оно не подписано ничьим именем! Мало того, ваше величество, нет никаких указаний на то, чтобы считать автором письма мужчину, а не женщину! И в этом случае мы имеем дело не с вызовом на поединок, а с назначением любовного свидания!