Чин гальбет соответствовал английскому адмиралу. Упомянутый моим собеседником Скайриш Болголам, таким образом, был адмиралом королевского флота и фактическим командующим всеми вооруженными силами империи. Я уже видел его несколько раз, и он произвел на меня не самое благоприятное впечатление своей угрюмостью и откровенной неприязнью ко мне.
На мой вопрос о причинах длительной опалы Гурго ответил уклончиво. По его словам, все дело было в том, что, не будучи уроженцем столицы, он появился здесь достаточно поздно («В год Фиолетового Цветка, Куинбус Флестрин»). Немного разбираясь в календаре лилипутов, я прикинул, что год Фиолетового Цветка соответствовал середине 1697 года по нашему летоисчислению. Таким образом, кормолап появился в Мильдендо на два года раньше меня. На мой взгляд, его восхождение по карьерной лестнице за столь короткий срок было весьма быстрым. Так я и сказал ему. Но Гурго лишь недовольно фыркнул в ответ на мои слова.
Разумеется, высказать недовольство действиями императора можно было только тому, кому всецело доверяешь. Вот ему-то, кормолапу Гурго, я и пожаловался на невыносимую духоту в здании и попросил разрешения пробить пару окон в самом верху.
Он ответил, что, к сожалению, не может самостоятельно дать такое разрешение, но пообещал ходатайствовать перед императором в ближайшее время.
— Это ведь храм, — пояснил министр. — Хотя и бывший, но все-таки храм. Потому-то и требуется личное разрешение его величества — несмотря на то, что здесь давно уже не проводятся никакие богослужения.
Так я получил ответ на заинтересовавший меня вопрос, чем ранее могло служить мое жилище. Видимо, необычная его архитектура и даже чрезмерный размер ворот связан был с религиозным предназначением храма, как и расположение за городской чертой.
Из присущей мне любознательности я забросал своего друга вопросами об этом храме и, конечно, о причинах его заброшенности.
К моему удивлению, Гурго, обычно охотно и многословно отвечавший на все мои вопросы, и в этот раз замкнулся. Он отвечал скупо и в конце концов посоветовал мне не задавать много вопросов о прошлом старого храма. Своим поведением кормолап лишь разжег мое любопытство, но я решил отложить расспросы на будущее. Пока же мне было понятно, что храм этот посвящен был некоему не очень понятному мне божеству и что однажды некто в его стенах совершил злодейское убийство, после чего храм сочли оскверненным. Так это грандиозное здание и простояло заброшенным, пока океанский шторм не вынес на здешний берег великана. То есть меня.
Через три дня его превосходительство действительно привез мне послание императора, написанное на свитке тончайшего шелка. Его величество милостиво позволял пробить одно окно в стене моего жилища. Кормолап добавил уже от себя, что во избежание толпы любопытных, сбегавшихся поглазеть на меня при каждом удобном случае, будет лучше, если я займусь работой на закате дня. Света еще будет достаточно, но городские ворота закроют, и никого, кроме приставленной ко мне охраны, здесь не будет.
Так я и поступил. Читатель знает, что все мое оружие (два пистолета и тесак) император приказал конфисковать, но небольшой складной нож, равно как очки, карманную подзорную трубу, часы, огниво и некоторые другие мелочи были оставлены в моем распоряжении. Вот этим-то складным ножом я и решил воспользоваться.
Вечером, после того как городские ворота были закрыты и три сотни приданной мне обслуги оставили меня в одиночестве, я занялся делом. Солнце уже зашло, а лунного света, проникающего внутрь сквозь отверстие в куполе, для работы мне явно не хватало. К счастью, ранее я смастерил светильник из круглого лилипутского корыта, имевшего в поперечнике два дюйма. В это корытце я наливал немного масла (для этой цели Гурго распорядился доставить мне около пинты растительного масла в двух бочках), а в качестве фитиля использовал скрученные полоски ткани, оторванные от низа сорочки. Сейчас я зажег светильник и при его неярком, но вполне достаточном свете приступил к делу.
Поначалу я хотел пробить небольшое окошко в самом верху стены, обращенной к городским воротам. Но, поразмыслив немного, я отбросил эту идею. Крохотное окошко под крышей тесного жилища вряд ли способствовало бы притоку свежего воздуха.
Тщательнейшим образом осмотрев здание, я в конце концов решил пробить окно напротив входной двери. Благодаря наличию рядом с ней двух окошек даже при закрытой двери в этом случае обеспечивалась бы неплохая вентиляция моего жилища.
Я приготовил нож, встал на четвереньки и, переползая с места на место, принялся простукивать стену бывшего храма, обращенную к морскому побережью (читатель, я надеюсь, помнит, что входная дверь находилась как раз напротив городских ворот Мильдендо). Плиты, из которых она была сложена, имели размер примерно 6–7 дюймов в длину и 2 в ширину. Простукивая их, я не переставал удивляться мастерству и ловкости строителей, которые сложили из этих исполинских для здешних обитателей камней стену поистине головокружительной высоты в четыре фута.
В одном месте звук показался мне чуть звонче. Я ногтем указательного пальца аккуратно счистил тонкий слой штукатурки, а затем острием ножа процарапал границу отмеченного каменного прямоугольника. Осторожно ударил рукояткой ножа — для пробы, но каменная плита неожиданно выпала. Ударившись об пол, она раскололась на две неравные части. Я поднес один из осколков к глазам и с удивлением убедился, что плита оказалась много тоньше, чем я предполагал заранее.
Выпав из кладки, плита открыла моим глазам нишу размером примерно 6,5 на 2 дюйма. Я протянул руку, чтобы проверить ее глубину. Внутри ниши мой палец наткнулся на что-то, первоначально показавшееся мне кучкой пыли и колючего мусора. Приблизив светильник, я убедился, что ниша и в самом деле не была пуста. Примерно на треть ее заполнял небольшой холм, увенчанный каким-то светлым шариком, который поначалу я принял за крупную бусинку. Бусинка лежала сверху, на укрывавшем холмик куске ткани. Я осторожно смахнул этот, как мне показалось, мусор. От моего движения ткань сдвинулась в сторону и осталась в нише; прочее же высыпалось на пол.
Лишь спустя мгновение я понял, что передо мной на полу лежат миниатюрные кости; желтоватая же бусинка оказалась не чем иным, как крохотным черепом.
Иными словами, вскрытая мною ниша в стене содержала останки какого-то лилипута. Связки, соединявшие кости, давно истлели, и потому похороненный здесь человечек обратился в бесформенную груду костей. Что же до куска ткани, свешивавшегося из ниши, то это, возможно, было посмертное одеяние покойника или даже саван. Я извлек ткань наружу, повертел ее перед глазами, но не заметил ничего любопытного. Спрятав ткань в карман с намерением позже еще раз обратиться к ней и рассмотреть повнимательнее, я вернулся к кучке костей, лежавших на полу. К стыду своему признаюсь, что я не испытал ни малейшего трепета, сходного с тем, какое всегда ощущал, наткнувшись на человеческие останки — даже если то были останки незнакомого мне человека. Стоя на четвереньках и рассматривая то, что некогда было человеком, но двенадцатикратно меньшим, нежели обычные люди, я чувствовал лишь отстраненное любопытство — и даже не чрезмерное. И любопытство это в большей степени питалось тем, что я в тот момент подумал: вот она, причина заброшенности храма, о которой мне поведал кормолап Гурго. По всей видимости, я нашел останки того несчастного, чей жизненный путь был пресечен в стенах храма рукой неизвестного мне злодея.
Тем не менее, я решил сохранить найденные кости до утра, с тем чтобы передать их Гурго или кому-нибудь из помощников кормолапа. Я аккуратно завернул неожиданную находку в носовой платок и положил сверток в дальний угол. Деятельность по проделыванию окон я решил приостановить, хотя это и вынудит меня еще одну ночь провести в духоте: прежде Гурго, по моему разумению, должен будет осмотреть образовавшуюся нишу. Осторожно водворив на место обе части разбившейся плиты, я закрыл нишу от посторонних глаз, после чего загасил светильник, чтобы лишний раз не расходовать дорогое масло, и растянулся на матрасе. Матрас был изготовлен по личному указу императора. На него пошли ровно шестьсот обычных лилипутских матрасов; тем не менее, он казался мне слишком тонким. К счастью, неровности пола, которые, возможно, представляли бы серьезное неудобство для лилипутов, были для меня совершенно неощутимы.
