— Когда этот мудила приперся нас с тобой порешить, ты не умоляла меня не трогать его. Так что я оказываю ему незаслуженную честь похоронами. А следовало бы просто в реку бросить или забетонировать в фундамент на какой-нибудь стройке.
— Но почему ты меня в это втягиваешь? — Хлюпаю носом, не в силах больше сдерживаться.
— Задрало меня видеть в твоих глазах омерзение. Словно я червяк какой-то, — цедит сквозь зубы. — Я не святой, Рина. Никогда не скрывал этого. На моей совести два убийства. Это, — кивает на труп, полетевший в яму, — и еще одно. В восемнадцать чувака грохнул. Этот тебя мог застрелить, а тот — Льва Евгеньевича. Я за вас жопу драл. Взамен прошу лишь каплю благодарности.
— Ты заставил меня копать моги-и-илу… — реву я, грязными руками размазывая слезы по лицу.
— Стираю между нами границы. Заодно напоминаю тебе, что всегда может быть хуже. Не три глаза. Конъюнктивит будет.
Вздохнув, опускаю взгляд на кольцо.
Все началось с какой-то побрякушки, а теперь я помогаю бандитам закапывать труп. А что будет дальше? Громов вынудит меня убить кого-нибудь? Хватит! Тот день все равно настанет, как бы я ни оттягивала время.
Сняв кольцо, кладу его на грязную ладонь и, разглядывая, наконец признаюсь:
— Я обманула тебя.
— Что? — переспрашивает Громов.
Я встаю с кучи и отхожу, чтобы не мешать Генриху и Демиду закончить дело. Антон следует за мной, напряженно ожидая ответа.
— Я выблевала твое кольцо в ту ночь, когда на нас напали в Москва-сити. Я промыла его, пока переодевалась в туалете, и в своей сумке перевезла в дом твоих родителей.
— Поэтому ты и обжималась с ней, как с секс-террористом, — хмыкает он, не особо тронутый моим признанием.
— Я боялась, что ты сразу убьешь меня! Я поэтому и про беременность вчера ляпнула. Потому что УЗИ бы показало, что кольца во мне нет. — Переведя взгляд на Генриха, виновато говорю: — Прости, что тебе пришлось… Клянусь, у меня даже в мыслях не было смеяться над тобой.
— Да я ничего не делал. — Пожимает он плечом, не отвлекаясь от закидывания земли в яму.
— То есть? — Снова смотрю на Антона с самодовольной ухмылкой.
— Я видел, как ты вытащила кольцо из своей блевотины. С самого начала знал, что ты дуришь меня. Но за тобой было забавно наблюдать и гадать, когда же признаешься.
— Ты еще хуже, чем я думала! — рявкаю со психу и, развернувшись, швыряю его поддельное кольцо подальше в лес.
Вокруг меня воцаряется мертвая тишина.
Генрих и Демид замирают с лопатами в руках. Их босс превращается в бледную статую.
— Ты че, дура, сделала?! — ревет он раненым зверем, глядя в пустоту, в которой растворилось маленькое украшение.
— Это не то кольцо, — отвечаю с облегчением. — Твое спрятано в вентиляции в ванной. Над унитазом. За сеткой.
Запустив пальцы в волосы, Антон закрывает глаза и рычит сквозь зубы.
— Что не так-то? — Развожу я руками.
— Это и есть то кольцо, — проговаривает Генрих. — Я нашел его в вентиляции, когда вы ужинали на заднем дворе.
Я звучно сглатываю, пискнув:
— Ой, мама…
Воздух в лесу становится тугим и тяжелым. Весь мир ждет реакции Антона Громова, которому теперь ничто не мешает прикончить меня. Могилку себе я уже выкопала.
Шмыгаю носом. Коленки дрожат. Чувствую себя провинившимся ребенком. Нашкодившей девочкой. Аж сердце трепыхается.
— Выкапывай! — первым нарушает безмолвие Генрих.
— Чво? — именно так переспрашивает у него Демид.
— Жмура выкапывай! — повторяет тот. — Отвезешь на полигон и проследишь, чтобы чисто сделали.
Бедный парень: застрелили, заморозили, закопали, выкопали. Мурашки по коже несутся от мысли, что и меня с такими же церемониями «хоронить» будут.
Сорвавшийся с места Антон подскакивает ко мне, задирает руки в желании придушить, но тормозит, когда я вжимаю голову в плечи и морщусь.
— Хр-р-р!!! — рычит он сквозь плотно стиснутые зубы. — Как тебя вообще земля носит, Рина?! Ты же сущее наказание! Ошибка, мать ее, природы!
— Тебя же как-то носит, — слетает с моего языка, и крепкая рука сжимает мой подбородок.
Он вытягивает мою спрятавшуюся в туловище шею и задирает лицо, заставив посмотреть в его бесноватые глазища.
— Хрен знает, как тебе это удается.
— Лишать тебя кольца?
— Жить. С таким характером. — Развернув меня за шкирку, как котенка, тащит в машину. — Я беру тачку. Ключи!
— А… Эм… Секунду! — Демид хлопает себя по карманам, находит связку и кидает своему боссу.
— Генрих, вся надежда на тебя. Перерой, сука, этот лес. Лопатами, собаками, металлоискателями. Мне похер. Главное — добудь это хуево кольцо!
Меня передергивает от его выражений. Тошнит от мата. Впрочем, в основном, Антон выражается весьма культурно. Нецензурщина из него прет, только когда сильно злой. Как сейчас. Спасибо мне.
Закидывает меня на заднее сиденье машины, а сам запрыгивает за руль и без малейшего промедления заводит двигатель. С ревом срывается с места, отбрасывая назад комья земли. Выскакивает на дорогу и, пользуясь ранним часом, лихо добирается до дома без пробок.
Я молчу. А что тут скажешь? Если только ляпнуть, что сам виноват. Так он мне зубы выбьет. Тоже — сама буду виновата.
— Что за..? — напрягается он, въезжая в распахнутые ворота.
Возле них припарковано несколько служебных машин. По территории расхаживают мужчины в полицейской форме, с овчарками на поводках.
Лев Евгеньевич стоит на крыльце, скрестив руки на груди и взглядом сверля каждого, кто обнюхивает его владения. Ксения в халате и Алика в плюшевой пижаме сидят на качелях, прижавшись друг к другу. Всех их вытащили прямо из уютных теплых кроваток. Так им и надо! Не одной мне ночь с лопатой в зубах проводить!
— Это что за цирк?! — спрашивает Антон, первым выйдя из машины.
— Обыск, — спокойно отвечает Лев Евгеньевич. — Майору скучно в конторке сидеть! — уже громче и через плечо.
Из дома выходит улыбающийся Беркутов. И хотя полиция еще ничего тут не нашла и вряд ли найдет, он доволен даже тем, что не дал Громовым выспаться.
— Доброе утро, Антон Львович! — Беркутов переводит взгляд на машину, и я осторожно прячусь за спинкой переднего сиденья. — Невеста ваша где?
— Спит.
— Пусть просыпается! — Майор спускается с крыльца, уверенно подходит к машине и открывает дверь. Увидев меня, грязную, лохматую и уставшую, присвистывает: — Ранний урожай картофеля?
Я пячусь, вылезаю на улицу из другой двери и под офигевшими взглядами всех вокруг отвечаю:
— Мы гуляли по лесу, и я упала.
— Видать, кубарем летели. Часа полтора. Без остановок, — настораживается Беркутов и, обойдя машину, заглядывает в багажник.
— Где Генрих? — тихо спрашивает у Антона Лев Евгеньевич, пока майор занят обыском.
— Кольцо в лесу ищет, — отвечает ему сынок.
— Вы же вроде дома его добыли. Зачем на природу мотались? Расслабляться было поздно.
— Просроченное мороженое вывозили. — Антон хватает меня за руку, дергает на себя, обнимает за шею и шипит в ухо: — Нахрена ты про лес сказала?
А для того и сказала, чтобы Беркутов включил мозги и смотался туда, пока Демид труп не перевез!
— Проболталась от испуга.
— На тебя саму сейчас без испуга не взглянешь, — констатирует Лев Евгеньевич.
Едва майор хлопает крышкой багажника, как из дома выходит Ринат. Я его узнаю, лишь потому что недавно видела на фотографии. Тот же высокий, подтянутый брюнет с огнем в карих глазах и горячей кровью. В темной майке поверх мускулистого тела и джинсах. Бегло взглянув на меня, изгибает губы в насмешке и протягивает майору стопочку паспортов, среди которых я вижу и свой — узнаю по обложке с единорогом.
— Оперативненько, — хмыкает тот, листая паспорта. — Громов, Громова, Громова, Громов, Беркутов… — делает паузу, посмотрев Ринату в глаза. — Вольская.
— Беркутов? — уточняю у Антона, решив, что мне послышалось.
— Вольская? — спрашивает у меня Лев Евгеньевич.
