— Надо же, как разозлила тебя всего лишь пешка. Не потому ли, что она играет на равных?

— Ты кляп в рот захотела?! — фыркаю ей. — Ты не в том положении, Рина, чтобы качать права. Когда я получу неимоверную власть, мне ничто не помешает вывести тебя из игры. Мне же совсем не обязательно с тобой разводиться. Можно просто овдоветь.

А вот и долгожданный покой!

Похолодев от моих слов, блондиночка поджимает свои аппетитные губки со вкусом карамели, которая до сих пор ощущается у меня на губах, и отворачивается к окну. До самого свадебного салона не издает ни звука. Да и в нем не особо спешит открывать рот. Даже с продавщицами не здоровается, культурная моя.

— Невесты часто волнуются перед свадьбой, — оправдывают те ее, лишь бы не потерять денежного клиента. — Чай? Кофе? Воду? Напитки покрепче?

Но тут даже в доску обдолбавшись, кайфа не получишь. Все такое скучное: приличное, светлое, праздничное, нежное и... невинное.

Блондиночка медленно обходит столик с креслами в центре и ладонью ведет по пышным юбкам на манекенах. Ее пальцы тонут в этих воздушных облаках. Но на лице ни единой эмоции. Ведь жених, то есть я, не подарю ей свадьбу, которую она заслуживает. Мне абсолютно насрать, какое на ней будет платье, лишь бы оно прилично стоило и вызвало гнев и зависть у гостей. Я не буду по утрам приносить ей белые розы с завтраком в постель. Ей не посчастливится подарить любящему мужу девственность, и медовый месяц я проведу с Инессой.

— У нас здесь представлены не все модели, — сквозь звон собственных мыслей в ушах слышу голос продавщицы. — Посмотрите каталог?

— У нас нет времени на пошив, — бесцветно отвечает блондиночка. — Мы возьмем что-то из этого. — Она небрежно кивает на ряд платьев, а сама переключается на витрину с изысканным ажурным бельем преимущественно белоснежного цвета.

На Инессе такое смотрелось бы неестественно. А блондиночке в самый раз.

Дьявол! Перед глазами грозовой вспышкой долбит воспоминание ее полуобнаженного вида. Стройная, хрупкая, свежая и никем не тронутая. Звон в ушах усиливается.

— Хотите начать с белья? — улыбается продавщица. — Вот эти модели вам идеально подойдут.

— Увы, мне подойдет только букет из кактусов, — язвит блондиночка. — А черных платьев у вас нет?

— Черных? — в голосе сквозит удивление. — Если только на заказ…

— Она шутит, — вмешиваюсь я. — По дороге мы спорили, бывают ли черные свадебные платья.

— Для тематических церемоний разные бывают. А у вас какая планируется?

— Стандартная, люкс.

— Уверена, мы что-нибудь подберем. У вас же не невеста, а настоящее сокровище. За такую фигуру многие девушки отдали бы жизнь.

Да… То еще сокровище…

— А вам смокинг смотреть будем? — интересуется у меня другая продавщица.

— У меня уже все приготовлено. — Бухаюсь в кресло и лениво беру журнал.

Генрих верной псиной осматривает примерочную, пока для моей невесты снимают модель, на которую она тупо тычет пальцем — без интереса и энтузиазма.

— Давайте мы вам поможем…

— Э-э-э, нет! — торможу я продавщиц. — Она сама справится.

Эта мышка придумает, как попросить помощи: шепнет или напишет на ладони. Сама виновата. Вот пусть теперь и с платьем самостоятельно разбирается.

— Я не могу дотянуться до молнии! — бурчит из-за ширмы минут через двадцать.

Швырнув журнал на столик, поднимаюсь с кресла и рывком отодвигаю шторку.

— Эй, ты чего?! — Непонятно что прячет своими ладошками, прижав их к бюсту.

А спина, падла, красивая! Тонкая, изящная. Платье хочется не надеть, а содрать.

С трудом отвожу от нее взгляд, смотрю на отражение перепуганного лица в зеркале и двумя пальцами ловлю бегунок молнии. Ей бы прическу, маленькие украшения — и чистый ангел во плоти. Хоть и боевой.

Черт знает, что на меня находит. Иногда ее хочется убить. Иногда — трахнуть. А сейчас — перестать быть мудаком и позволить себе прикоснуться к ее невинности. Обжечься, встряхнуться и убедить себя, что без грязных бабок тоже есть жизнь.

Но мы с ней слишком разные. Она всегда будет меня презирать. А я не впущу ее в свою душу, иначе она сделает меня уязвимым.

Так и не застегнув молнию, отпускаю, выхожу из примерочной и киваю замершим продавщицам:

— Берем! Завтра мой человек за ним заедет. Переодевайся, Рина! Поедем пожрем. Тебе обед особенно не помешает.

Как бы она ни хотела примерить еще штук пять, чтобы на время окунуться в свою дебильную сказку о волшебной свадьбе и подольше не возвращаться к реальности, мой ответ категоричен.

Генрих еще раз осматривает примерочную — удостовериться, что моя невеста не оставила там сюрпризов. Шерстит ширмы, коврик и платье. Кивает, что все чисто, и выводит нас из салона.

— Ты отвратителен, — ворчит блондиночка, садясь в тачку.

— А чего ты ждала? Инессу бы я даже сюда не повез. Ей платье шилось бы на заказ. Итальянскими модельерами. Не думай, что ты полноценно заняла ее место.

— Какие дорогие нынче шлюхи, — желчно усмехается она.

— Эта шлюха способна собрать вокруг меня лучших партнеров и удвоить полагаемое мне наследство. А чего стоишь ты?

— Как минимум, двадцать два миллиона. И мне не пришлось ради них раздвигать перед кем-то ноги.

— Ну и для кого ты себя бережешь? — ухмыляюсь, не въезжая, за каким хреном в двадцать первом веке девки хранят целку, едва сводя концы с концами. Ни шмоток приличных, ни цацок, ни тачки, ни хаты, ни жратвы, ни путешествий, зато, мля, девственница!

— Например, для того, кто меня полюбит.

— Любовь! — ржу, потому что невозможно слушать это на полном серьезе. — Откуда вы такие только беретесь? Любовь…

Генрих привозит нас в ресторан, в котором внешний вид моей невесты вызывает вполне оправданное недоумение у хостес. Но моя улыбка прокладывает нам путь к столику, где вскоре появляются блюда из лучших позиций этого заведения.

— А ты не веришь в силу любви? — спрашивает блондиночка.

— Ты о чем? Хочешь сказать, ты все это время масло в голове гоняла? Зациклилась на моем безверии в тупую слюнявую любовь? — Отрезаю себе кусок стейка и отправляю в рот.

Моя невеста тоскливо копается вилкой в салате.

— Лев Евгеньевич усыновил троих детей. Наверное, в его мотивах есть хоть капля любви, — не унимается, дуреха, подняв на меня обиженный взгляд задетой фанатички.

— Он усыновил двоих, — отвечаю, жуя. — Только меня и Рината.

— Алика его родная дочь?

— Он мечтал о сыне. Но полученная при ранении травма сделала его бесплодным. Однажды он был в моем детском доме. С какой-то благотворительной акцией. Все без ума в политику рвался. Пыль в глаза пускал. А у меня в тот день была назначена стрелка с пацанами. Мы устроили драку, которая сорвала его интервью. Я стою весь в крови, в соплях, с подбитым глазом и сломанным мизинцем, — показываю ей свой кривоватый палец на левой руке, — а он подходит ко мне и спрашивает: «Кто тебя побил?». Я жаловаться не привык. Стиснул зубы и отмолчался. Он меня по волосам потрепал и засмеялся: «Звереныш». А через неделю приехал с бумагами и забрал меня. — Делаю глоток воды. — Алика тогда совсем мелкая была. Но мне нравилось с ней возиться. С полгода я только и делал, что играл с ней, отъедался, привыкал к тому, что Ксюша читает мне перед сном, причесывает меня, учит аккуратности. А потом Лев Евгеньевич стал вводить меня в курс дела. Со мной занимались тренера, инструкторы. Но я учился не мяч гонять по полю, а драться и стрелять. В тринадцать я начал ездить с отцом на сделки. Он всем представлял меня своим сыном, преемником. И я привык к мысли, что когда-нибудь вся его империя станет моей. Я жил ею. Можно сказать — дышал. А еще через год у Льва Евгеньевича убили водилу. У того остался шестнадцатилетний сын. Мать он еще раньше потерял, а старший брат от первого брака отца не мог оформить опекунство. Какая-то бюрократическая загвоздка. Хотя подозреваю, палки в колеса ему ставил именно Лев Евгеньевич. Короче, так у нас в семье появился Ринат. Соответственно, наследников стало двое.