Илья машинально подвинул полный, с краями, стакан!
— Пей, Тоня.
— С удовольствием. — Тоня выпила.
— Налей еще! Потчуй, — командовала Наталья Яковлевна. — Да что ты, право, сидишь, как в гостях… Дочка, может, пообедать хочешь, — сейчас соберу. Не стесняйся.
От обеда Тоня отказалась.
Илья начал спрашивать, когда она приехала, как нашла его.
Тоня ответила, что приехала утром, а найти здесь хоть кого не так уж и трудно — не в городе.
— Ну, вы тут разговаривайте, — сказала Наталья Яковлевна, — а я пойду по своим делам.
Илья с Тоней проводили ее взглядом, а когда дверь закрылась, встретились глазами.
— А что же ты, разве без вещей? — стараясь найти и все еще не находя нужного тона, продолжал ставить вопросы Илья. — Где твой чемодан?
— Я приехала — чего тебе еще надо?! При чем тут чемодан? — Тоня улыбнулась, и сразу все стало просто, и уже не надо было придумывать разные дурацкие вопросы. — И вообще давай-ка вылезай из-за стола, а то подумаешь, профессор на экзамене…
Илья послушно вылез, а Тоня, не дав ему распрямиться, обхватила его плечи и прижалась щекой к груди, точно, не доверяя самому Илье, хотела узнать, радо ли ей его сердце.
— Ну, вот мы и опять вместе, — счастливым голосом говорила Тоня. — Хорошо!
Илья подхватил ее на руки и унес к себе за переборку, усадил на колени. Тоня не отпускала своих рук, все так же прижимаясь лицом к его груди. Ее волосы мягко щекотали подбородок, и от них тонко пахло ромашкой.
На какое-то время Илья забыл и то, что говорила ему Тоня, когда он был в городе, и как холодно он расстался с ней. Сейчас он знал и помнил одно: рядом с ним была его Тонька, которую он по-прежнему любил и по которой страшно соскучился. Соскучился по ее рукам, глазам, губам…
Потом Тоня рассказывала, как жила и что делала в последнее время, рассказала, как ехала сюда, как познакомилась в вагоне с Полиной Поликарповной и та жаловалась ей на многочисленные свои болезни.
— Нет, не могу сидеть на месте, Илюшка, — Тоня соскочила с кровати, прошлась, — хочу двигаться. Хочу на воздух, куда-нибудь в поле… А знаешь, я почему-то все время представляла, что встречу тебя обязательно в поле… Ну, пойдем. Хочу знать, где ты живешь, что каждый день видишь, каким воздухом дышишь…
Они прошли краем села, перелезли овраг, в котором Илья когда-то катался на лыжах, и вышли в поле. Начинало вечереть.
— Вот на что смотрю! — Илья широко повел рукой. — Простор! Раздолье!
Они медленно шли травянистым межником. Дозревающие поля лежали, объятые дремотной тишиной. Светло-желтый разлив хлебов затоплял на своем пути овражки, перехлестывал через дороги и волнистыми накатами уходил все дальше и дальше, к самому горизонту.
— Да… конечно… — неуверенно сказала Тоня, напряженно вглядываясь в степную даль, точно хотела и не могла увидеть там той красоты, о которой говорил Илья. — Только уж очень голо, плоско, глазу зацепиться не за что.
— Это пока не привыкнешь. Мне сначала тоже так казалось, а теперь… Да и ты, погоди, поживешь — поймешь эту красоту.
Тоня промолчала.
Они сели на межник. Илья закурил.
— Да чего уж, не отворачивайся, кури. Даже и по трубке твоей, по табачному дыму соскучилась. — Тоня обхватила у плеча руку Ильи, и опять ее волосы мягко защекотали его подбородок.
А Илья тихонько гладил Тонины волосы и не знал, что говорить, как себя вести. Ему было хорошо оттого, что Тоня была рядом, что она открыто радовалась встрече. Но она держалась так, будто и было-то между ними пустяковое недоразумение и уже давно они договорились обо всем. От этого Илья чувствовал себя несколько стесненным. Стоило ли прятать голову под крыло и делать вид, что ничего не случилось?
Хлеба у горизонта начинали постепенно темнеть. Стихли перепела и жаворонки.
— Ты бы все-таки сказала, с чем приехала, что надумала? — осторожно спросил Илья.
Тоня выпрямилась и сразу помрачнела.
— Бесчувственный ты человек, Илюшка. То мучил меня дурацкими вопросами, про чемодан допытывался, то опять… Видно, ты меня совсем не любишь. — Она вдруг всхлипнула, на глаза у нее навернулись слезы.
«Вот всегда так: смеется и тут же плачет».
— Ты знаешь, люблю я тебя или нет, — медленно проговорил Илья.
— А если любишь, погоди спрашивать. Ничего я сейчас не знаю. Хорошо мне, когда ты рядом, — и все! Дай мне немножко оглядеться, не торопи меня.
— Я не тороплю. — Илья уже раскаивался, что спросил Тоню.
— Ну, вот и хорошо! — Она опять счастливо улыбнулась, притянула Илью и поцеловала в ухо. — Все будет хорошо, только люби меня, Илюшка…
Уже смеркалось, когда они вернулись в село.
По дороге зашли к Васюниным за чемоданом.
Илья подождал Тоню на улице, у палисадника. Густо и сладковато пахло флоксами и табаками.
Из открытых окон дома было слышно, как Полина Поликарповна уговаривала Тоню, а та отказывалась.
— Ты нас обижаешь, голубушка, — с ласковой укоризной говорила Полина Поликарповна, выходя с Тоней на крыльцо. — Ну, хоть небольшой букетик.
— Хорошо, Полина Поликарповна, я сорву. Только один цветок. Розу. Можно?
— Ну, конечно! Любую. — Они спустились в палисадник. — Только уж если ты непременно одну хочешь, так… Нет, зачем же тебе белая?.. Нет, и не эту… Правильно, красную. Любовь!
— Спасибо, Полина Поликарповна! — сказала Тоня таким обрадованным голосом, будто все ее будущее счастье зависело именно от этого.
3
Вернувшись из города, Андрианов просидел в своем кабинете недолго, какой-нибудь час.
— В поле! Соскучился, — сказал он, заглянув к Илье. — Не составишь ли компанию?
Илья охотно согласился.
— Наставляли нас там чуть не целую неделю, — проворчал Андрианов, залезая в машину. — И как лучше подготовиться к уборке говорили, и как стерню за комбайном лущить. Словом, обо всем. Об одном забыли: уборка на носу, а готовиться к ней надо здесь, а не в областном управлении… Ну, об этом после, не к спеху. Расскажи-ка лучше здешние новости. А то инженер забил мне голову разной цифирью, так я толком и не понял, что тут к чему.
Машина миновала последние придорожные домики села и понеслась по большаку. Медленно сдвинулись с места и поплыли навстречу поля, овраги, редкие, маячившие в отдалении перелески. Расплывшийся от жары горизонт отодвигался все дальше.
Илья рассказывал Андрианову: состоялся предуборочный пленум райкома, приехала на практику студентка-агроном, идет обкатка самоходных, только что полученных комбайнов.
— А как в колхозах?
— А это сейчас увидишь. — Илья улыбнулся. Он знал, конечно, как идет подготовка к уборке по колхозам, но ему не хотелось предварять Андрианова: интересно, как и что увидит свежим глазом другой человек.
Поля по обеим сторонам дороги плыли все быстрей. Они как бы развертывались перед глазами, описывая дальними концами широких своих полос плавные дуги. Среди полей возникали и таяли в жаркой дымке марева деревни и маленькие выселки. Редкие деревья, как бы сознавая свое суровое одиночество, стояли замкнуто и строго, как часовые.
А беловатые, накатанные колеи все летели и летели под колеса машины, увлекая за собой придорожные кустики чернобыла, телеграфные столбы, окрестные поля и луговины.
Показалась Старая Березовка.
Председателя колхоза Павла Павловича Мартьянова они нашли возле кузницы. Тот начал с жалобы.
— Дано указание и крытый ток построить и зерносушилку починить. А у нас материалу хорошо бы на один ток с грехом пополам набралось. Прямо и не придумаю!
— Ну, а что надумал все-таки? — спросил Андрианов.
— Строю ток.
— Может, покажешь строительство?
Председатель замялся: далеко ехать, да и стоит ли?
— Ничего, нам спешить некуда, — успокоил его Андрианов. — А посмотреть интересно.
Поехали в поле.
Ток был почти готов, шла очистка и утрамбовка токовища. Чуть в стороне лежал штабелек оставшихся от стройки бревен.
Андрианов вылез из машины, не торопясь обошел ток, присел на бревна и закурил. Нравилась Илье вот эта обстоятельность, с какой все делал директор, бывая в колхозах, разговаривая с председателями, с трактористами.
