— Это Тоня, — коротко и непонятно отрекомендовала гостью Полина Поликарповна.

Виктор Давыдович подождал, что еще скажет жена, но та, видимо, посчитала, что для первого знакомства этого достаточно, повернулась к девушке и начала давать подробные указания, как скорее раздуть самовар.

Виктор Давыдович прошел к умывальнику и стал чистить зубы, исподволь наблюдая за гостьей.

Тоня что-то вытаскивала из своего чемоданчика и опять складывала, помогала Полине Поликарповне разбирать покупки и подкидывала в самовар. Ни минуты она не была на одном месте, и, пока Полина Поликарповна договаривала до конца какое-нибудь поручение, Тоня уже успевала выполнить его.

«Вот непоседа! Будто кто подгоняет ее… Полюне бы столько двигаться — все радикулиты бы как рукой сняло! Однако она даже и в самой ранней юности такой, кажется, не была…»

Когда сели завтракать, Виктор Давыдович решил узнать о спутнице жены поподробнее.

— По делу сюда или так, к родным-знакомым, на лоно природы? — спросил он у девушки.

— По делу, — ответила за Тоню Полина Поликарповна. — В техникуме учится, завтрашний агроном. Так вот в нашу МТС, на практику… В вагоне познакомились, в одном купе ехали, а она здесь первый раз.

— Так, так, значит, за опытом?

— Выходит, так, — ответила девушка и покраснела.

— Что ж, хорошее дело… Ну, а ты, Полюня, с какими новостями приехала? Что тебе областные эскулапы сказали?

Полина Поликарповна только что взялась за полное блюдечко, только-только утвердила его на растопыренной пятерне.

— После, Витя, после. Большой, длинный разговор. В двух словах всего не скажешь.

«Длинный и к тому же неинтересный».

— Ну, мне, пожалуй, пора, — Виктор Давыдович поднялся из-за стола и, уже обращаясь к девушке, добавил: — Располагайтесь в нашем доме, как у себя. Одним словом, без церемоний! Сегодня отдыхайте с дороги, а завтра — прямо ко мне в МТС.

Взяв в одну руку портфель, в другую — соломенную шляпу, он вышел.

Солнце было на уровне домов, и свет его, ударяясь о крыши, как бы стекал в улицы, дворы, палисадники. У плетней и заборов лежали густые влажные тени.

В конторе еще никого не было. Стояла непривычная тишина. Где-то в окне надоедливо звенела муха, больше не слышно было ни единого звука.

Виктор Давыдович сел в свое кресло и, закурив папиросу, откинулся на спинку.

С некоторого времени он начал замечать в себе не совсем понятную тягу к воспоминаниям. Вспоминалась юность, студенческие годы, начало работы, приезд сюда, в район. И все это, даже начало здешней работы, казалось таким далеким, что порою верилось в него с большим трудом.

В молодости он считался человеком незаурядным. Он был уверен, что стоит ему проявить некоторое упорство, и он может добиться многого. Так он считал довольно продолжительное время. Но видеть, как сверстники добиваются своего в жизни, и утешаться, что он тоже может, в конце концов стало явно недостаточно. И он решил попробовать. Он бросил тихое место помощника заведующего третьестепенным отделом в областном земельном управлении и пошел работать рядовым агрономом на опытную семеноводческую станцию. Работал старательно, добросовестно. Работал год, два, но успех не приходил. Он еще и еще раз переменил место, прежде чем понял, что для достижения успеха, видимо, требовалась вся его работоспособность — а ею он отличался — и чуть-чуть еще чего-то. Он не совсем ясно представлял, что означает это «чуть-чуть», — то ли больше смелости, то ли больше страсти, но видел, что чего-то ему недоставало. С этим, конечно, нелегко было помириться, но пришлось. А может быть, это была та пора, когда человек, близко столкнувшись с жизнью, начинает постепенно утрачивать некоторые иллюзии молодости, становится зрелым. Во всяком случае, ко времени приезда сюда, в район, Виктор Давыдович понял, что все в жизни значительно сложней, чем представляется на заре туманной юности. Понял и перестал парить в заоблачных высях, перестал ездить с места на место. Говорят, жизнь в провинции засасывает. Возможно, и так. Во всяком случае, Виктор Давыдович уже давно оставил свои честолюбивые замыслы. Он, что называется, честно и добросовестно тянул лямку, не больше. Он не хотел ничем рисковать, не хотел ни с кем, даже с людьми ему подчиненными, портить отношений — так легче и спокойней.

На семью Виктору Давыдовичу не повезло. В первые годы жизни с Полиной Поликарповной все как будто шло хорошо, и сына родила хорошего — здорового, крепкого. Но потом они как-то остыли друг к другу, и более или менее прочно продолжал их связывать только сын — их общая радость. Других детей у них так больше и не появилось. А сын, их единственный сын, ушел на войну и не вернулся…

…Посетителей нынче было немного, и Виктор Давыдович пошел на обед несколько раньше обычного. Четыре дня, пока не было жены, он перебивался кое-как и решил хоть сегодня пообедать по-человечески, не спеша, с чувством и толком.

Полина Поликарповна была одна.

— Ушла, — сказала она про девушку. — Каких-то знакомых пошла искать… Очень твои цветы ей понравились.

Виктор Давыдович любил в свободное время поразмять кости, покопаться в земле. Он насадил за домом смородины, малины, посадил с десяток яблонь. Но самой большой страстью его были цветы. Они занимали почти весь палисадник, благоухали под каждым окном.

За обедом Полина Поликарповна начала обещанный еще утром длинный разговор о своих хождениях по городским врачам.

Виктор Давыдович слушал рассеянно: все это уже изрядно надоело ему, к тому же теперь он знал секрет неуловимой болезни жены. Позавчера, от скуки, он просмотрел несколько номеров медицинского журнала, который выписывала Полина Поликарповна, и совершенно неожиданно обнаружил, что заболевание жены какой-нибудь новой болезнью точно совпадало с получением того номера журнала, в котором эта болезнь описывалась. Это не значило, конечно, что Полина Поликарповна здорова, — какое уж там здоровье: и одышка и отеки на руках и ногах. Но удивительно и непонятно было, зачем ей хотелось не просто страдать одышкой и ожирением, а болеть самыми «модными», самыми новейшими болезнями. От скуки, что ли?

— …Так что и там ничего определенного не сказали, — закончила свое повествование Полина Поликарповна.

— А не хватит ли, мать, ходить по докторам? А? Попробуй полечись еще дома… Честное слово! Пораньше вставай, да днем старайся не спать, да побольше ходи. Поможет. Ей-богу, поможет!

— Эх, Витя! Если бы я помоложе, вон как Тоня, была, а то ведь…

«Как Тоня! Эка чего захотела!» — мысленно воскликнул Виктор Давыдович, а вслух сказал:

— Ну, уж с этим ничего поделать нельзя. Тут, как говорится, и медицина бессильна… Стареем, мать, стареем.

После обеда он немного посидел в палисаднике, а перед тем как уйти, наказал жене:

— Если без меня эта Тоня уходить соберется, цветов ей… Нет, пусть сама по выбору, какие ей нравятся, нарвет.

Полина Поликарповна согласно кивнула.

Илья залпом выпил стакан молока, прищелкнул языком:

— Вкусное молоко у вас, Наталья Яковлевна!

— Молоко сладкое. Пей на здоровье.

Кто-то прошел по сеням и постучал в дверь.

— Входи, кто там, — ответила Наталья Яковлевна.

Илья наливал из кринки второй стакан и не видел вошедшего, лишь услышал высоким, очень знакомым голосом сказанное «здравствуйте».

— Здравствуй, девушка, — ответила Наталья Яковлевна. — Что скажешь?

Илья обернулся.

— Здравствуй, Тоня.

— Так это Тоня?! — радостно воскликнула Наталья Яковлевна. — Проходи, жданная, прохо… Илюша! Куда же ты льешь? Иль не видишь — на пол течет.

Стакан давно был полон, а Илья, не замечая этого, продолжал держать над ним наклоненную кринку. Молоко белым ручейком бежало по столу и с его края крупно капало на пол.

— Ах, какой ты неловкий! Молока налить себе путем не можешь. — Наталья Яковлевна схватила тряпку и начала вытирать стол. — Угощай Тоню-то! С дороги как раз холодненького.