Однако на Николая Илларионовича это, кажется, не произвело особого впечатления.
— Сбили вы меня, батенька, — сказал он, сосредоточенно изучая положение фигур на доске, и, только когда переставлял с одной клетки на другую коня, рука его слегка дрогнула. — Какой прекрасный ход у меня был придуман и вот забыл, не вспомню… И про меня он что-нибудь рассказывал?
— Да, кое-что и про вас.
— Ах какой остроумный ход я упустил!.. И все вот эти деловые разговоры. Сколько раз уславливались не заводить их за игрой.
— Что ж, давайте оставим… Хожу ладьей.
— Теперь уж чего, все равно!
— А ну, попробуем пробраться в тыл.
— Эге, смело… И что же такого он про меня говорил?
— Да ничего особенного. Насчет якобы неправильного оформления приемочных актов и еще что-то в этом роде.
— Только и всего?! — в голосе Николая Илларионовича прозвучало плохо скрываемое радостное облегчение. — Иду на размен… Посмотрим, как Гаранину удастся доказать это. Доказать не на словах, а документально.
— Я ему то же самое сказал… А все-таки не миновать вам ловушки, Николай Илларионович. Не слишком ли рискованно скачете на своем коньке?.. Кстати уж. А что за человек Гаранин, как вы думаете?
— Да что вы мне сегодня, коллега, вопрос за вопросом подбрасываете? Так положительно нельзя играть… Видите, я опять проворонил пешку… Хожу ладьей.
— Слоном.
— Но, если это вас интересует, скажу. С Гараниным надо держать ухо востро — вот что это за человек.
— А я, представьте, и до сих пор о нем хорошего мнения. Не глуп, рассудителен, в решениях осторожен.
— Э-э, батенька! — протянул Николай Илларионович. — Да разве суть в том, как решения принимаются? Нет. Суть в том, какие решения и против чего и кого они принимаются… Шах!
— Закроемся пешкой… Так как же все-таки быть с этим Тузовым? Какую сторону тут держать?
— А это уж в зависимости от обстановки, которая будет складываться, — не задумываясь, ответил Николай Илларионович. — Ясным должен быть главный пункт: из-за какого-то Тузова ломать собственную шею нет ни смысла, ни расчета… Еще шах!.. К слову пришлось. Это и ваш плюс и ваш недостаток, Виктор Давыдович: заранее все продумать и, уже несмотря ни на что, во исполнение обдуманного действовать. А ведь часто бывает, что обстановка изменилась и действовать надо уже не по первоначальному плану, а учитывая именно эту изменившуюся обстановку… Вот вы на этом фланге еще в самом начале наметили прорыв, а и до сих пор не сделали, потому что обстановка давно изменилась и вам бы тоже надо давно отказаться от своего плана и разработать другой. Еще шах! Он же и мат!
Николай Илларионович в этот вечер был явно в ударе. Он выиграл у Васюнина две партии подряд и только в третьей согласился на ничью.
2
Колхозная хата-лаборатория находилась на краю села. От домика веером разбегались небольшие участки земли. На одном из участков Андрей еще издали увидел склоненную фигуру Сони и направился к ней. Соня подняла голову, тыльной стороной ладони откинула на ухо выбившуюся из-под косынки прядь, отерла мокрый лоб и как бы невзначай из-под руки взглянула на Андрея. Черные, блестящие глаза смотрели смело, почти вызывающе, а тонкие брови над ними чуть вздрагивали. Одета Соня была в короткую, закрывающую только до колен босые ноги юбку и легкую кофточку-безрукавку. И юбка и кофточка так плотно облегали ее стройный стан, словно и не сшиты были, а отлиты по ее фигуре.
— А ты кстати, Андрей Петрович, — сказала Соня и улыбнулась. — Я все хотела спросить у тебя…
— А я, между прочим, не на свидание, а по делу, — холодно проговорил Андрей. «Рубить — так уж сразу. А на всякие там улыбочки не поддаваться…» — И тоже хотел спросить: долго ли будут простаивать без дела трактора?
Соня отступила даже, и трудно понять, что подействовало на нее сильнее: то, что́ было сказано, или то, ка́к было сказано.
— Где, почему простаивают? — отрывисто, изменившимся голосом спросила она.
«Так-то тебя!..»
— На паровом поле, за Белой Гривой. А стоит трактор потому, что твоя бригада не удосужилась раскидать навоз по участку… Я, конечно, человек не мелочный, по пустякам шума подымать не люблю, однако ж, как говорится, будем взаимно вежливы. Баш на баш! — Андрей посмотрел на Соню, убедился, что она поняла намек, и вынул из карманчика брюк часы: — Засекаю время, и, если через час Жене Мошкину пахать будет все еще нечего, пеняй на себя.
Соня заторопилась. Она сложила на межу грабли, отряхивая налипшую землю, хлопнула в ладоши, одернула и без того хорошо сидящую кофточку.
Андрей, наслаждаясь ее замешательством, круто повернулся и пошел прочь.
После того как Соня осрамила трактористов в присутствии полевода и председателя, Андрей дал себе слово не только держаться с ней строго официально, но и при первом же удобном случае отплатить. Сегодня этот случай представился, и жалеть приходится разве только о том, что разговор произошел не на людях. Да, теперь ему терять все равно нечего…
Андрей дивился, что чувство оскорбленного самолюбия пришло к нему не раньше, а именно после случая на поливном поле. И хотя где-то в глубине по временам ныло, как ноет к непогоде давнишняя рана, чувствовал себя теперь он легче, свободней, точно сбросил, наконец, отягчавший его груз. Ему нравилось новое состояние, нравилось, что он уже ничуть не робел перед Соней, а сейчас вот даже сумел привести ее в полное замешательство.
Улицу пересекал сквозной, выходивший в поля проулок. Андрей свернул в него. Солнце поднималось все выше, начинало припекать. Земля на огородах дымилась после вчерашнего дождя. Скворцы вместе с курами деловито расхаживали среди грядок, высматривая червей, воробьи косыми стаями с шумом перелетывали с места на место, показывая на солнце то одну, то другую сторону своего невзрачного оперения. И только одни голуби праздно разгуливали по саду, о чем-то нежно переговариваясь между собой, да петухи время от времени отрывали кур от работы и пели хвалу солнцу.
«А может, я уж через край хватил? — вдруг подумалось Андрею. — Насчет свиданья-то, пожалуй, совсем грубо вышло… Да и интересно как-никак, что это такое она хотела спросить у меня. Сначала бы выслушать, дураку, а уж потом… Нет! Все правильно. Правильно! А как дальше будет — посмотрим…»
Подняв с дороги небольшой камень, Андрей нацелился в ствол молодой березки: «Попаду или не попаду?» Попал. Не промахнулся.
На село опускался вечер. По улицам, около амбаров, с блеянием бродили пригнанные из стада и еще не привыкшие находить дорогу к дому овцы и козы. Вернувшиеся с поля женщины гремели ведрами на колодцах. Дым из труб поднимался прямыми беловатыми столбами. Прошли солидной, тяжелой походкой трое мальчишек-прицепщиков, кончивших свою смену. Где-то на другом конце села запиликала гармонь.
В правлении колхоза, куда пришел Андрей, сидели Дмитрий Хлынов и Захар Русаков, бригадир второй бригады. Хлынов что-то рассказывал Русакову. Ежик волос придавал лицу Дмитрия мальчишеский вид, а в глубоко посаженных глазах, всегда внимательно и открыто смотревших на собеседника, светилась спокойная уверенность и ум взрослого, знающего жизнь человека.
В правление вошли Ольга с Соней, еще несколько колхозников.
Ольга села рядом с Андреем, Соня — поодаль.
— Татьяна Васильевна сейчас будет, — сказала Соня.
Хлынов кивнул: хорошо, подождем.
Когда Татьяна Васильевна в чем-нибудь расходилась с Хлыновым, он переносил такой разговор на партийное собрание и приглашал председателя колхоза. Та обычно отнекивалась: «Беспартийная ведь я, много чести; может, правление проведем, а вы, коммунисты, придете на него», — но в конце концов соглашалась.
На сегодняшнее собрание кроме коммунистов явилось человек десять беспартийных.
Вошла Татьяна Васильевна и хотела было, по обыкновению, пройти на свое председательское место, но, увидев рядом со своим креслом Хлынова, подумала-подумала и села сбоку от стола.
