Радуется Янош, будет теперь с чем домой возвращаться и справить свадьбу. Но в тех высоких палатах, как только выдали нам деньги, сразу же сказали:

— Хорошо, что сами согласились, что не надо было вас зазывать. Революции солдаты нужны. И дальше она вам будет платить за вашу службу. Направляем вас в полк, здесь же в Будапеште. Будете воинами «Осенней розы».

Я рад. Такие красивые слова: воины «Осенней розы». «Наверно, будем бойцами Коммунистической партии», думаю. Пойду, Уленька, и дальше по революционной дороге, как ты мне говорила. Воевал я за революцию там на Украине, послужу ей и здесь, раз судьба меня сюда закинула. Расскажу тебе, как я за нее и здесь стоял. Разве не говорила ты мне, что революция весь мир должна поднять к новой жизни?

Но Янош Баклай погрустнел. Уже не милы ему и деньги, которые получил. Он хочет быть дома, он свое отвоевал. Вижу в мыслях у него — сбежать, как только выйдем из палат.

— Девушка, девушка меня ждет, — чуть не плачет, говоря эти слова, и темнеет, как ночь.

— А моя где-то на далеких фронтах. Разве приняла бы она меня такого, что отошел в сторонку, спрятался от борьбы. Да разве ты не видел, что такие, как ваш нотарь, еще при власти. Вернешься, а он тебя заграбастает в тюрьму. Я уже всего такого насмотрелся там в России, знаю, как это может быть. Хочешь свободы, держи крепче оружие в руках и с ним борись за свое право. Стань перед нотарем уже солдатом революции, покажи ему свою силу. Землю, леса заберешь у таких, как он, и поделишь среди народа.

Ухватил я этими словами Яноша Баклая за самое сердце. И он уже с радостью идет со мною записываться в тот полк, куда нас направили.

Записались, выдали нам форму, и уже мы воины «Осенней розы». Спрашиваем у одного солдата, который все с нами разговоры заводит, что такое революция «Осенней розы».

Знаем уже, что этого вояку зовут Кароли Варга (а я называю его Кароль), что он слесарь с острова Чепель, сын рабочего, а больше о себе Кароль ничего пока не рассказывает. Сам он чернявый, смуглолицый, и хоть серые у него глаза, а с виду — настоящий монгол. Смотрит на нас так, будто больше хочет сказать, но слышим пока немного:

— Эта революция, как видите, случилась осенью, а те первые солдаты, что приставали к ней, срывали со своих шапок габсбургские кокарды и прикалывали астры, называя их осенними розами.

— А мы что себе прицепим? — спрашивает Янош.

— Я приколю ту звезду, что Уля мне подарила, — звезду Ленина. — И рассказываю Каролю свою историю. — В России солдаты Красной Армии, что пошли за Лениным, носят на своих шлемах такие звезды.

Но Кароль советует мне пока не цеплять этой звезды ни на шапку, ни на грудь.

— Что это значит? Какие же мы воины? Я слышал, Кароль, что Коммунистическая партия здесь организовалась. Разве же мы, воины «Осенней розы», не ее войско?.

Тогда Кароль читает нам одну газету. И мы узнаем из нее, что же за революция случилась в Будапеште. Вот к примеру: в Бигари рабочие хотели взять в свои руки шахту, так буржуазия не допустила. А восстание крестьян, решивших землю панскую делить, граф Карольи приказал полиции и своим войскам подавить.

— Не такая ли политика у этого графа Карольи, как была у Милюкова и Керенского? — восклицаю я. — И мы, выходит, воины такой «Осенней розы»? Не хочу за такое кровь свою проливать.

— Вы хлопцы что надо. Узнаю ваше классовое сердце, — говорит нам Кароль и так открыто нам улыбается и советует, что нам делать. — Из полка никуда не уходите, потому что долго так продолжаться не будет. Но то, настоящее, надо нам здесь завоевывать, как воюют за него там, в России. А теперь слушайте, что надо делать: если наш полк погонят на восставших рабочих — чтоб никто не стрелял.

— О, мы знаем, в кого надо стрелять, — понимающе отвечаю Каролю. — Сек я уже буржуазию, как капусту, там, на восточных фронтах. И здесь буду уничтожать.

И уже мы с Яношем здесь в полку первые его руки. Уже знаем, что газету «Непсава» выпускают социал-демократы. А коммунисты теперь выделились из их левого крыла и организовались в отдельную партию, потому что среди социал-демократов и такие есть, что хотят заигрывать с Антантой.

— С такими надо быть нам всем настороже. Они могут изменить, предать революцию, — учит нас Кароль. — И Ленин предостерегал свою партию против таких. Он помнит и о нас, хоть далеко от Будапешта, хоть сейчас в России и своей беды достаточно. Антанта спрутом растягивает свои щупальца вокруг ее границ. США, Англия, Франция, Япония. Но верит Ленину народ, что он проведет корабль революции через все шквалы, штормы и невзгоды. А я, хлопцы, не раз встречался с ним. И я, Юрко, был в России, и я там воевал.

— Кароль, дружище!

— Правду говорю. Воевал.

— Почему же ты нам до сих пор не признавался?

— Проверял вас, а теперь убедился: вы ребята свои.

Выбрали мы такое время, когда все были свободны от службы. И повел нас Кароль на гору Янош, очень хотелось Баклаю взойти на эту гору, что называется его именем. А оттуда как глянешь — весь Будапешт видно, словно на ладони.

— Так мне приятно отсюда смотреть — будто с наших полонин! — воскликнул в восторге Янош. — Знал ты, Кароль, знал, куда нас повести. Юрко тоже хлопец с гор, и любо ему мир с высоты разглядывать.

Хоть уже сеялся снежок и холодноватый ветер припадал к нашим лицам, да от этого нам делалось лишь теплее на сердце. И радостно было, что мы нашлись, что дружба между нами привела нас на эту гору.

«Одна река — просто вода, много рек — море». А нас было трое единомышленников, и это уже была сила для нашего дела.

И на той горе Кароль рассказал нам свою историю.

А история Кароля до венгерской революции была такая: и он хлебнул достаточно горечи в плену, и он почувствовал, что значит деревянные нары на долгие месяцы, и его мучила барачная духота, грызла тифозная вошь.

Был в лагере под Владивостоком, перекинули под Москву. Да от этого лучше не стало. Так чувствовал себя, что казалось, небо и земля навалились на него. Да беда, она мучит, она и учит. Уже сбежал бы из этого лагеря, не раз приходила такая мысль, но другая предупреждала: «Куда, куда побежишь? Если бы и удалось тебе, Кароль, добраться до границы и даже перейти ее, то на той стороне не большая ли беда тебя ждет. Могут схватить и опять отправить на итальянский или русский фронт. Раз есть война, значит, есть и смерть. Выходит, лагерь — это еще хорошо, это лучшее из того, чего может ждать вояка на войне. Сиди и говори спасибо, что сидишь».

Вот и сидел Кароль в этом лагере, работал на каком-то кирпичном заводе под Москвой. А когда Октябрьская революция рассыпала свои огни по России, и для военнопленных там нашелся свой светлый огонек. Уже не заставляли их носить на руке нашивку «ВП» и держаться своего лагеря. Могли работать, где хотели. И уже Кароль работает на бывшем заводе Гужона в Москве. Декрет советской власти от 17 декабря 1917 года давал пленным такие права, как и всем советским людям.

Но Кароль это право еще и кровью своей завоевал. Потому что уже 27 октября 1917 года был красногвардейцем и сражался против юнкеров и белогвардейцев за Кремль. Его товарищей-венгров много тогда полегло. Их похоронили в братской могиле под кремлевской стеной. А его миновала пуля, и несет он память о них и где только может зажигает огни революции, что горели в их сердцах.

А как разбили белогвардейцев, доверили ему почетную службу в том отряде, что состоял из венгров, немцев, латышей, китайцев и охранял Кремль.

Где-то была его Венгрия, ждала его, а он стоял с винтовкой на страже революции под кремлевскими стенами и мечтал о дунайских водах и о Будапеште.

Газета «Немзеткези социалишта», что выходила на венгерском языке в Петрограде и на страницах которой часто выступал Бела Кун, дала ему понять, что здесь в России он борется и за свою свободную Венгрию.

И каждый раз, как он приходил на свой пост у кремлевской стены, казалось ему, что не стоит он под нею, а поднимается по стене все выше и выше. И все яснее ему было видно, что в мире делается и как для себя и своего народа счастье, искать.