Управляющий — солидный мужчина с бакенбардами вразлёт — спросил:

— Как называть вас, юноша? Какого роду-племени будете? Документики ещё желательно ваши получить, для порядку-с.

— Дмитрий Александрович меня зовут, — отвечаю с достоинством. — Фамилия Найдёнов. Документы пожалуйте, вот.

Подал ему бумаги, он взял — всё чинно, прилично. Если бы знал этот солидный дяденька, как мне извернуться пришлось, чтобы добыть свои бумаги из квартиры, за которой следят лихие ребята, он бы прослезился. Или нет.

Целый час дяденька с бакенбардами водил меня по особняку, как по музею — экскурсовод.

Пояснял про технику безопасности. Это можно, то нельзя, так ходи, сюда не ходи — прямо ходячая инструкция. Его послушать — так ничего нельзя. Только ходи с почтением, и внимай указаниям господина и управляющего его — вот этого.

Через час времени, что я провёл, слушая почтенного управляющего, дошли мы до непосредственного моего начальника.

Есть такая комната, в ней все слуги собираются. Людская — или как её там— называется. Сидят, общаются, баклуши бьют со всем усердием.

Вошли мы, все сразу замолчали. Смотрят на меня. Девушки сидят, одна женщина под сорок — полная, румяная, парень — сразу видно, что из лакеев. И мужик — хорошо за тридцатник, росту небольшого, но крепкий, плечи широкие, волосы сединой побиты неравномерно. Бывает так, что седина лезет клочками, будто над человеком малярной кистью махнули. Вот и он такой.

Мужик этот при виде нас встал, шагнул вперёд, в руках трубка курительная дымится, рукава белой рубашки засучены.

— Вот, привёл вам нового работника, — говорит управляющий. — Под ваше начальство, Матвей Прокофьевич. Прошу любить и жаловать.

Развернулся и ушёл, неторопливо так.

А я с ними остался.

Все на меня смотрят, молчат. Даже девушки притихли, как будто ждут чего. А мужик седоватый, которого Матвеем Прокофьевичем назвали, дождался пока управляющий ушёл, и сказал мне:

— Новичок? Раздевайся!

Это что у них — всех новеньких так принимают? Ладно, хотите пошутить — получите.

Я спорить не стал, штаны принялся снимать. Девушки покраснели, захихикали, ладошками рты прикрыли, а сами давятся от смеха.

Парнишка-лакей рот разинул, глаза распахнул — ждёт потехи. А Матвей Прокофьевич так черенок от трубки прикусил, что аж захрустело. Не ждал, как видно, такого поворота.

Стянул я штаны, за подштанники взялся. Едва приспустил — самую чуточку, как начальник мой новый трубку изо рта выдернул, гавкнул:

— Срам заголять команды не было!

— Так вы сами сказали — раздевайся, — говорю. Спокойно так, и тоже глаза выкатываю — от усердия.

Тут женщина голос подала. Сама сидит, вяжет, быстро-быстро, спицы так и мелькают.

— Да что же вы, Матвей Прокопьич, юношу защемляете? Хочется ему портки снять, так пускай снимает…

Тут девчонки совсем друг на дружку повалились, икают от смеха, ногами дрыгают.

Начальник мой побледнел слегка, вокруг рта складки посинели, — точно как Альфрид, когда злится.

— Я сказал: рубаху долой! Впервой, что ли?

— А-а, — говорю. — Теперь ясно.

Штаны натянул, разделся до пояса.

Девчонки, смотрю, хихикать перестали, стали меня разглядывать, аж глазки заблестели от любопытства.

Женщина тоже вязанье своё опустила и ко мне повернулась. Оглядела внимательно, кивнула и говорит:

— Ладненький какой. Так бы и съела.

Начальник мой скомандовал, как злобный сержант в кино:

— Кру-угом!

Повернулся я — как положено, на каблуке, ногой притопнул.

Парнишка-лакей за моей спиной ахнул. Девчонки засопели, зашептались. Женщина вздохнула.

Это они печать увидели у меня на левой лопатке. Синюю круглую печать, поставленную самим старшим эльвом. Знак — осторожно, чувак может кусаться и колдовать. Или не может, но всё равно в сильнейшем подозрении.

Матвей опять гаркнул:

— Кру-угом!

Сунул трубку в рот, поскрипел зубами, сказал:

— Одевайся.

Дождался, пока я оденусь, подхватил с лавки полушубок, скомандовал:

— За мной.

И в дверь. Я за ним.

Вышли мы во двор. Подышал начальник сквозь зубы, сказал:

— Что, эльвийская морда, человеком прикинулся? Думал, не узнаю?

— Сам ты морда, — говорю. — Я человек. Спроси у своего хозяина. Бумаги у него.

Повернулся он — так быстро, я едва заметил. Хрясь мне в зубы с разворота.

То есть хотел хряснуть. Мне уже одного синяка на всё лицо хватило, еле сойти успел.

Увернулся я, отскочил. Матвей за мной. Раз-два, апперкот. Мимо. Я уворачиваюсь, говорю:

— Слышь, капитан, остынь, а? Ты ошибся, я погорячился, чего нам делить-то? Давай мириться!

Матвей после слов моих ещё злее стал, зарычал, подпрыгнул и ногой мне двинул. Не вышло — только хуже себе сделал.

Я его за ногу поймал, крутанул легонько и уложил капитана возле крыльца.

Шлёпнулся он, головой повертел в обалдении, меня увидел — подскочил.

Я ему:

— Начальник, не доводи до греха! Остынь!

Ох, думаю, добром не кончится это дело. Решил — пусть только сунется, уложу. Если сам не нарвусь — Матвей мужик резкий.

Тут сверху в ладоши захлопали. И голос хозяйский:

— Ну будет, Матвей Прокофьевич, будет! Молодцы, повеселили.

А это хозяин, господин Филинов, на балкон выйти изволил. Стоит в халате, видом любуется. В ладоши похлопал, лениво так, кивнул капитану и назад — в кабинет к себе ушёл.

Матвей сплюнул на снег, сказал:

— Напугался, салажонок? Не бойся, это шутка была. Проверить тебя хотел.

Я улыбнулся, кивнул — типа, понял, не в обиде. А сам смотрю — глаза у начальника моего злющие до крайности. Не смешно ему вообще ни разу. Волком смотрит капитан.

То ли он эльвов ненавидит со страшной силой, то ли ещё что. Но я понял — добра от нового начальника не жди.

"Тысяча двести двадцать четыре… Тысяча двести двадцать пять… Тысяча двести двадцать шесть… Каретный сарай. Тысяча двести сорок, поворот… Тысяча…"

Сколько я накрутил шагов вокруг особняка нового хозяина, пока считать не начал, трудно сказать.

Дом только с фасада кажется пафосной штучкой, позади него всё как положено: и конюшня, и каретный сарай, и домик для прислуги. Всё небольшое, аккуратное, но оно есть — куда без этого. Подземных гаражей тут пока не придумали, а лошадь держать в подвале или, скажем, на верхнем этаже — такое себе занятие.

Новый начальник — Матвей Прокофьевич, помахавшись со мной, маленько успокоился и дал указание обойти территорию. Всё осмотреть, проверить, изучить. Чтоб потом с закрытыми глазами, даже в самой полной темноте и на ощупь не перепутать.

Как он сказал: "Глаза повыбьют, а чтоб всё одно видел!" И до темноты велел не возвращаться.

Ладно. Он начальник — я дурак. Буду я начальник — он станет дурак. Но до этого дожить надо.

Совсем стемнело. Ткнулся я лбом в угол конюшни (двадцать пять шагов на север, поворот на девяносто градусов, ещё тридцать семь шагов), постоял немного. Хватит. Пора на боковую. Мне эти сараи и нужники теперь в кошмарах будут сниться.

Место для ночёвки мне отвели в господском доме. Управляющий во время экскурсии растолковал, что обычная шелупонь в домике отдельном живёт. Есть ещё домишко для орков и гобов — они тоже здесь имеются, на конюшне и для тяжёлых работ. Живут отдельно от людей, совсем с краю. Ну а те слуги, что рангом повыше — те к хозяевам поближе. Личный слуга, доверенная служанка и личный охранник.

До личного охранника я пока не дотянул, нет мне ещё полного доверия. Но с простым народом надо дистанцию держать, ибо охранник — лицо особо доверенное и к хозяйским делам допуск имеет.

Короче, опять я стажёром стал. Только теперь у частного лица.

Добрался до своей каморки — она на первом этаже оказалась, под лестницей — и спать завалился.