Рассмотрение „Сиасет-намэ“ в отношении состава и происхождения отдельных разделов дает, нам кажется, достаточные основания для некоторых обобщающих выводов. К числу этих выводов в первую очередь относится заключение о неоднородности состава памятника со стороны его происхождения. В „Сиасет-намэ“ весьма явственно различаются разделы, которые возникли позднее даты смерти великого вазира. Сюда относятся разделы „Сиасет-намэ“, содержащие упоминание лиц, живших и действовавших в более позднее, чем период жизни Низам ал-мулька, время; 2, 4, 5, 33, 125, 175. Из упомянутых разделов по этому признаку безусловно не могут принадлежать Низам ал-мульку 2, 4, 125, 175. Раздел 5, заключающий слова Низам ал-мулька, может быть признан в значительной своей части принадлежащим издателю сочинения, составившему введение, содержание которого всецело имеет отношение к событиям и личности Мухаммеда б. Малик-шаха. Раздел 33, трактующий о правосудности газневидского султана Ибрахима, младшего современника Низам ал-мулька, естественно, вряд ли мог быть уместен и терпим в сочинении, посвященном Малик-шаху. Случайность упоминания об Ибрахиме служит лишним подкреплением довода о непринадлежности рассказа к первоначальному составу сочинения.

Анализ этих же разделов приводит ко второму заключению о времени „издания“ сочинения; таким временем было правление Мухаммеда б. Малик-шах (498—511 = 1105—1118). Формально на это указывают: а) отсутствие в сочинении событий, датированных позднее, чем 511 (=1118) г., б) наличие в памятнике упоминания имени Мухаммеда б. Малик-шаха в таких существенных разделах, как 5, 125 и касида (разд. 175).

Третий вывод: все остальные разделы „Сиасет-намэ“ не имеют никаких формальных (по содержанию) признаков, которые не позволяли бы их датировать иначе, чем то принято в отношении „Сиасет-намэ“ традицией, приписывающей памятник перу Низам ал-мулька. Исключение составляет раздел 124, где встречается термин монгольского времени — „аркауниан“; но появление монгольского термина может быть объяснено ошибкой переписчика, так как носит случайный, единичный характер.

Языковый анализ всех разделов сочинения также подкрепляет этот вывод; язык „Сиасет-намэ“ по архаической прозрачности и ясности весьма близок к такому общепризнанному произведению XI в., как мемуары Абу-л-Фазля Бейхаки. Весьма характерно как для мемуаров Бейхаки, так и для „Сиасет-намэ“ проникновение в литературную речь турецких лексических элементов, явление, отмеченное в отношении „Сиасет-намэ“ Т. Нёльдеке[655] (куч, иагма, таргу, урду и т. д.).

И тем не менее у нас не существует какой-либо уверенности в принадлежности большей части разделов „Сиасет-намэ“ Низам ал-мульку.

В отношении одной из частей этого памятника, а именно глав об еретиках, наша неуверенность переходит во вполне твердую уверенность в непринадлежности их Низам ал-мульку. Основаниями для этого являются: а) вставка глав по истории еретиков в рукописи ИШ между главою 45, имеющей заголовок „относительно женщин; о соблюдении чинов у главарей войска и начальствующих“ и главою 48 „о сохранности казнохранилища, о соблюдении правил и порядка в нем“, б) доведение автором, жившим и действовавшим в XI в., истории об еретиках лишь до половины Х в., в) отсутствие разделов по истории еретиков в рукописи Гос. Публичной библиотеки им. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде, являющейся, несмотря на позднюю дату переписки, одним из ранних вариантов сочинения, близким по языку и содержанию к рукописи ИШ, г) совершенно недопустимая для вазира и основателя первой высшей мусульманской школы путаница в сектах, именах, датах, лишь отчасти объясняемая позднейшими интерпелляциями и исправлениями, д) план глав об еретиках и, наконец, е) несоответствие упоминаемых источников с содержанием глав. На последних двух вопросах следует остановиться более подробно.

15 разделов, составляющих историю еретиков, вместе с введением и филиппикой построены на следующих хронологических основаниях;

150. История Маздака — (ок. 528—29 н. э.) г.

151. Деятельность жены Маэдака, Хуррамэ — ??

151. Восстание Сумбада Гябра—137 (= 755) г.

152. Деятельность карматов в Месопотамии и Ирак-и-Аджами — II—III (= VIII-IX) вв.

153. Хусеин б. Али Мервези и Мухаммед Нахшаби — до 331 (= 943) г.

154. Батиниты Сирии и фатимиды — конец III (начало IX) в.

155. Восстание карматов округа Гур и Герата — 295 (= 907) г.

156. Восстание зинджей — до 270 (= 883) г.

157. Бу-Саид Джаннаби и Бу-Тахир — до 339 (= 951) г.

158. Восстание Муканны Мервези — до 167 (= 783) г.

159. Восстание батинитов Гургана — 162 (= 778/79) г.

160. Восстание в Исфахане в конце правления Харун ар-Рашида — ок. 193 (= 809) г.

161. Восстание Бабека — до 223 (= 838) г.

163. Восстание в правление халифа Васика — 227—232 (= 842—847) г.

163. Восстания до 300 (= 912/13) г.

Хронологическая непоследовательность сопутствует ряду грубейших анахронизмов, смешению батинитов, карматов, маздакитов в одно целое, признанию личных связей людей, жизнь которых отделена друг от друга столетием и т. д.

Такие же путаница и смешение наблюдаются в отношении конструкции отдельных разделов. Разделы 150 (Маздак), 153 (Мухаммед Нахшаби), 161 (Бабек) являются законченными литературными рассказами-памфлетами; разделы 151 (Сумбад Гябр), 152 (карматы Месопотамии и Рея), 157 (Бу-Саид Джаннаби и Бу-Тахир), 158 (Муканна Мервези), — хрониками, соединенными с элементом фабулы;

154, 155, 156, 159, 160, 163 — сокращенными отрывками из хроник; в некоторых случаях (151, 155) разделы хранят случайно сохранившиеся фразы, не имеющие прямого отношения к повествованию.

Из упоминаемых в разделах об еретиках источников явственно можно найти заимствования из Табари (161), Ибн Мискавейха (157), „Маздак-намэ“ (150) и „Бабек-намэ“ (161); двукратное упоминание об „истории Исфахана“, каковая якобы должна была служить основным источником для сведений об еретиках, не реализуется в содержании разделов, — истории исфаханских еретиков отведена весьма незначительная часть разделов 160 и 161.

Сообщение Хаджи Хальфы о позднейшей приписке неким ал-Ямани к сочинению Низам ал-мулька дополнительных 15 глав не может подойти с большим основанием ни к одной части „Сиасет-намэ“, чем к части, касающейся истории еретиков.

Сомнительно также авторство Низам ал-мулька в отношении большинства рассказов, приводимых в „Сиасет-намэ“ в виде иллюстраций тех или иных дидактических положений. Характерной чертой этого иллюстративного материала является фабула; при превалирующем значении фабулы историческое правдоподобие того или иного рассказа имело подсобное, второстепенное значение. Такие рассказы-иллюстрации должны были обладать преимущественно литературными, а не историко-хроникальными достоинствами. Как и для всякого литературного произведения, источником для таких занимательных рассказов могло быть в одинаковой степени как устное, так и письменное предание. Приведенные в разделах 61 и 115 примеры изустной передачи рассказа наглядно показывают живучесть и в это время устной традиции. Отношение такого устного литературно-исторического творчества к письменному весьма сложно; и не всегда, конечно, возможно проследить более или менее детально обращение устного рассказа в письменную форму, и превращение зафиксированного письменностью рассказа в устную легенду. Г. Рихтер в своей работе о старинных арабских зерцалах отметил на основе обследования дидактической литературы, имеющей в основе сасанидско-пехлевийскую традицию, динамику расположения тех или иных рассказов вокруг излюбленных исторических и псевдоисторических личностей (Александр Македонский, Аристотель, Ардашир, Хосров, Ануширван, Хосров Парвиз, Бузурджмихр, Тахир ибн ал-Хусейн и т. д.). Наблюдаемые Г. Рихтером явления для ранней арабской литературы могут быть отнесены к литературе Х—XIII в. на персидском языке. Произведенное Мухаммедом Низам ад-дином обследование грандиозного свода рассказов Ауфи в отношении к ряду предшествовавших этому своду сочинений, в том числе и в отношении к „Сиасет-намэ“, показывает на наличие весьма значительных вариантов, касающихся как сюжетов рассказов, так и имен действующих лиц и места действия. В немногих рассказах „Сиасет-намэ“, где нам удалось установить наличие предшествующих этим рассказам оригиналов или параллелей, мы наблюдаем то же самое явление. Особенно показательны в этом отношении разделы 101 и 115, которые дают возможность сравнить версии рассказов таких близких друг к другу по времени сочинений, как мемуары Бейхаки и „Сиасет-намэ“. Развитие одного и того же сюжета сопровождалось рядом изменений в деталях, а часто и в самой конструкции. В некоторых из рассказов „Сиасет-намэ“ эти изменения происходили за счет добавления отрывков из исторических хроник (ср. разд. 15, 32, 83), главным образом саманидских и газновидских, в других рассказах за счет повторения одного и того же сюжета в отношении различных действующих лиц (ср. 150 — Маздак и 153 — Мухаммед Нахшаби); 61 (о хитрости Азуд ад-даулэ) и 62 (о хитрости султана Махмуда), или же за счет нравоучений-концовок, долженствующих определить цель и назначение рассказа. Само собой понятно, что подобный метод приведения иллюстративных рассказов не составляет какой-то специфической особенности рассматриваемого сочинения. Являясь традиционным для персидской дидактической литературы, подобный метод иллюстрации тех или иных поучений рассказами был применяем и в послемонгольское время; характерным образцом такого творчества в это время могут быть названы произведения Саади. Специфической особенностью „Сиасет-намэ“ является то обстоятельство, что все рассказы, приводимые в сочинении, по своему фактическому содержанию датируются временем более ранним, чем дата смерти Низам ал-мулька, а по языку с одинаковым правом могут быть отнесены и к XI, и к XII в. И все же, повторяем, принадлежность этой части „Сиасет-намэ“ целиком Низам ал-мульку не может не внушать сомнений, правда, в значительно меньшей мере, чем разделов, трактующих об истории еретиков.