Во всякое время проявляются небесные бедствия, на государство падает плохой глаз, держава переменяется, переходит из одного дома в другой, становится смутной по причине мятежей, вражеского меча, насилий. В эти дни мятежа знатные притесняются, смутьяны входят в мощь, становятся сильными, делают, что хотят. Дело праведных ослабевает, становится худым. Нижайшее лицо бывает эмиром, а благородно рожденные испытывают лишения. Любой низкий человек не боится возложить на себя титул вазира и государя, тюрки возлагают на себя титул хаджэ, а хаджэ присваивают себе титулы, соответствующие тюркам, дают приказы от имени государя. |126| Дело шариата ослабевает; народ становится непослушным, воины своевольными; теряется способность распознавать между добрым и злым; никто не исправляет дел; если тюрок хозяйничает над десятью тазиками — допустимо; если тазик хозяйничает над десятью тюрками — допустимо; дела государства вершатся без правила. Из-за многих походов и войн у государя не бывает досуга покончить с этим, поразмыслить относительно этого. Затем, когда пройдет нехорошее время и наступают дни спокойствия, всевышний ниспосылает государя правосудного, разумного; он дает ему знание, чтобы тот распознал все вещи, расспросил у каждого, каковы были установления государей во все времена, дает ему удачу победить всех врагов, прочитать свитки, устроить весь распорядок и обычай царства, выявить способность каждого лица, каждого посадить на свое место, искоренить неверных, любить веру, уничтожить ересь по соизволению бога, преславного и всемогущего. И если мы в этом смысле вспомним, чтоб многое охватить взором, то окажется ясным, что отпало от порядка, дабы владыка мира дал относительно всего распоряжение и указ. Из дел, которые оберегали государи, одно таково: они заботились о старинных родах и царских детях, почитали их, во время своего правления давали им долю в меру жизненных потребностей, дабы существовал их дом. И еще: лица заслуженные, ученые, алиды, хранители границ и люди корана не должны быть лишены воспомоществования из казны, чтобы от них произошли молитвы во благо, благодарность и хвала.

Рассказ относительно этого. Рассказывают, что некое собрание заслуженных лиц написало прошение Харун ар-Рашиду: „Мы, рабы бога, дети вельмож, некоторые из нас люди корана, ученые, иные принадлежат к потомкам пророка, другие же из тех, отцы которых имеют заслуги при этой державе, — все мы мусульмане, с чистою верою, наша доля в казне. Ты ежедневно тратишь имущество на свои страсти, а у нас нет хлеба. Или ты выделишь нашу долю, или же мы прибегнем к богу, великому и преславному, восплачем перед ним, чтобы он взял у тебя казну и вручил бы кому другому, кто был бы сострадателен к мусульманам“.[252] Когда Харун ар-Рашид прочел это заявление, он смутился, пошел в дворцовые покои, терзался. Увидав его не в духе, Зубейда спросила: „Что случилось?“ Он рассказал Зубейде. Зубейда сказала: „Погляди, как поступали до тебя халифы и вельможи с рабами бога, и ты поступай так же. Нет никакого сомнения в том, что казна принадлежит мусульманам, а ты оттуда тратишь очень много. Позволяй себе вольности с имуществом мусульман лишь настолько, насколько они это делают с твоим имуществом. Если они на тебя жалуются, то им простительно“. И случилось, что они оба увидели во сне день восстания из мертвых; люди пришли в место подсчета грехов, их подводили по одному, Мустафа — благословение божие над ним! — предстательствовал за них, и они шли в райскую сторону. Ангел взял руку их. Они спросили: „Куда ведешь?“ Ответил: „Меня послал Мустафа, — мир над ним! — приказав мне: „пока я нахожусь здесь, не позволяй, чтобы их привели ко мне; мне будет стыдно, ведь я ничего не смогу сказать относительно них, так как они сочли имущество мусульман своим, обездолили заслуживающих право на помощь, а между тем восседали на моем месте“. Оба проснулись, и когда пришли в себя, Харун спросил Зубейду: „С тобой что было?“ Она сказала: „Я видала во сне то-то и то-то и устрашилась“. Харун сказал: „Я видел то же самое“. Затем они возблагодарили бога, открыли на другой день двери казнохранилищ и велели объявить во всеуслышание: „Пусть явятся все лица, имеющие право на вспомоществование, чтобы мы роздали их долю“. Люди обратились без счета. Он приказал раздать людям на содержание и кормление три раза тысячу тысяч динар. Затем Зубейда |128| сказала: „Казна — в твоих руках, ответ за нее спросят у тебя в день страшного суда; ты, а не я, получив божью помощь, выполнил обязательство по отношению к некоторым; все, что ты дал, было имуществом мусульман. Я же намерена сделать то, что сделаю, из собственного имущества, ради всевышнего и спасения в день страшного суда“. Затем Зубейда раздала из своего имущества несколько раз тысяча тысяч динар. Она приказала на каждой остановке близ Куфы и на мекканской дороге вырыть колодцы, каждый колодец из камня, гипса и обожженного кирпича, как никто не делал. Она сделала много добрых дел, и все же еще оставалось много из ее имущества. Она распорядилась, чтобы на рубежах поставили укрепленные цитадели, купили для газиев оружие и лошадей; распорядилась отдать в вакф многие земельные владения, а на оставшееся имущество на границах Кашгара соорудила укрепленный город, положив ему имя Бадахшан; она построила в тех пределах много крепких рибатов, соорудила цитадель на дороге в Хорезм, устроила цитадель у Александрии и в других местах. И все-таки оставалось еще много имущества; она приказала распределить его между живущими при святынях Медины и Байт ал-Мукаддас.[253]

Рассказ относительно этого. Зейд сын Аслама[254] сказал: однажды ночью повелитель правоверных Омар — да будет доволен им господь! — самолично ходил в ночном дозоре. Я был с ним. Мы вышли из Медины, а в поле была разрушенная постройка[255], и оттуда виднелся свет. Омар, сын ал-Хаттаба — да будет доволен им господь! — сказал мне: „О, Зейд! давай-ка пойдем туда и посмотрим, кто это“. Пошли. Когда добрались поближе, увидали женщину поставившую на огонь котелок, около нее спали два младенца. Она говорила: „Всевышний пусть накажет за меня Омара, он сытно ест, а мы — голодны“. Услышав слова женщины. Омар сказал Зейду: „О, Зейд! из всех людей вот эта женщина одна меня отправляет к богу. Побудь ты здесь, а я пойду к ней и расспрошу ее“. Он подошел к женщине и спросил: „Что ты варишь в эту полночь в этом поле?“ Она ответила: „Я — бедная женщина. В Медине нет у меня ни местечка, ни средств что-нибудь приобрести. Стыдясь того, что мои два ребенка плачут и кричат от голода, а у меня нет ничего им дать, я ушла в это поле, чтобы соседи не поняли, почему они плачут. И всякий раз, как они заплачут от голода, захотев есть, я ставлю этот котелок на огонь. Они подумают, что я что-то варю и засыпают в этой надежде. Сегодня — уже два дня, как и я и они не брали в рот ничего, кроме воды“. Омар — да будет доволен им господь! — сказал; „Ты права, если проклинаешь |129| Омара. Подожди немного здесь, пока я не вернусь“. Затем Омар поспешил обратно, побежал, за короткое время был в своем доме, взвалил на плечи две сумы, возвратился и сказал мне: „Вставай, пойдем опять к той женщине“. Я сказал: „О, повелитель правоверных! положи груз этих сумок на мою шею, я понесу“. Омар сказал: „О, Зейд! ты хочешь снять с меня, а кто снимет с меня память о дне страшного суда?“ Он побежал, добежал до женщины, положил перед ней то, что нес: одна из сум была с мукой, другая — с рисом и курдючным салом. Сказал мне; „О, Зейд, сходи за топливом“. Я пошел. Омар также отправился, принес воды, поставил перед женщиной. Женщина сделала пресный хлеб, поставила на огонь котелок, плача от радости. Когда сварила, разбудила детей. Малыши сели, поели сытно, начали играть с матерью. Омар отвел ее детей в дом. Он сказал: „Перестань проклинать Омара, прости его, так как он не знал, что ты в таком положении“. Женщина заплакала и спросила: „Клянусь богом, ты — Омар?“ Ответил: „Да“. Несчастная и бедная женщина сказала: „Пусть помилует тебя господь так, как ты нас оживил“.[256]