Предание относительно этого. Передают, что Моисей, — мир над ним! — когда был пастухом и к нему еще не пришло откровение, пас овец. Случилось, что одна овца отделилась от стада. Моисей, желая присоединить ее к стаду, гнался за ней, покуда овца не утомилась и не упала от изнеможения. Моисей сказал: „О, несчастная! зачем ты бежала?“ Он взял ее, положил на плечи, пронес два фарсанга, пока не доставил до стада. Когда овца увидела стадо, она затрепетала и вошла в стадо. Всевышний воззвал, в награду за труд, который Моисей понес, и за то, что овцу не обидел: „Ручаюсь моим величием, я его возвышу и сделаю своим собеседником,[257] дам ему дар пророчества“. Он удостоил его этими всеми чудесами.[258]

Рассказ относительно этого. В городе Мерверруде был человек. Его звали Рашид Хаджи. Он пользовался почетом, обладал многими имениями, не было никого богаче его. Он служил султанам Махмуду и Масуду, был жестоким захватчиком, много творил насилий, а под конец жизни раскаялся, занялся своими делами, построил соборные |130| мечети в разных округах, отправился в хаджж, вернулся из хаджжа и остановился на несколько дней в Багдаде. Однажды, идя по базару, он увидал собаку в чесотке, сильно страдавшую от струпьев. Он сказал слуге: „Возьми эту собаку и приведи ее в дом“. Когда тот привел, он накормил своей рукой, намазал маслом, держал и лечил эту собаку, пока она не выздоровела. После того он совершил еще один хаджж, во время хаджжа сделал много добра, вернулся домой и умер в Мерверруде. Прошло некоторое время и его увидели во сне в счастливом виде. Спросили: „Что сделал бог с тобой?“ Ответил: „Смилостивился надо мной и простил меня. Те всяческие послушания, благодеяния, хаджжи не имели пользы для меня. А вот из-за собаченки, которую я обмазал своей рукой, мне возгласили: „Мы простили тебя из-за той собаки“. Из всех моих благочестивых подвигов — это единственный, который мне помог“.[259]

Это я рассказал затем, чтобы владыка мира знал: благодеяние есть добро. Вот смилостивились над овцой и собакой, получили эти степени. Следовательно, надо понять, какое достоинство и какую награду получит тот, кто проявит сострадание к мусульманину, ведь у бога значение мусульман величественнее и больше, чем неба и земли. Когда государь времени — богобоязнен, думает о будущем, он становится справедливым; таким же станет и войско, усвоит его поведение.

Глава относительно этого. У неусыпных государей был такой обычай: уважать старцев, беречь бывалых в делах и бывалых в войне. У каждого из них были свое место и чин. Когда следовало совершить |131| что-либо важное для пользы государства, с кем-либо учинить союз, узнать положение государя, исследовать дело веры и тому подобное, все эти мероприятия совершали совместно с людьми знающими, бывалыми, дабы то дело доходило до желанной цели. Если случалось сражение, на то сражение посылали тех, кто много воевал, побеждал в боях, брал крепости, чье имя было бы известно всему свету. Вместе с тем с ним посылали опытного в делах старца, дабы не впал в ошибку. В этом отношении, если и теперь позаботятся об осторожности, будет лучше и безопаснее.

А вот многочисленны стали титулы, и чем они стали многочисленнее, тем меньше осталось у них значения и цены. Всегда государи были сдержанны в отношении титулов, так как одним из достоинств государства является соблюдение титулов, степени и меры каждого. Когда бы один титул был у человека базара и дихкана,[260] не было бы между ними никакой разницы, и положение человека известного и неведомого будет одинаковым, а когда одинаковым будет титул человека ученого и невежды, то не останется различия между хорошим и плохим. Это не годится в государстве. Так титулами эмиров и тюрков были Хусам ад-дин[261] — „меч веры“. Сейф ад-даулэ — „меч державы“, Амин ад-даулэ — „доверенный державы“ и подобно этому; титулом хаджэ, амидов и правительственных лиц было: „Амид ад-даулэ — „опора державы“, Захир ал-мульк — „пособник царства“, Киввам ал-мульк — „поддержка царства“ и тому подобное. Теперь эти различения уничтожились; тюрки возлагают на себя титулы хаджэ,[262] а хаджэ — титулы тюрков и в том не видят греха. Всегда титул уважался.

Рассказ. Когда султан Махмуд сел на султанство, он попросил титул у повелителя правоверных ал-Кадир биллаха;[263] тот прислал |132| ему титул Ямин ад-даулэ — „десница державы“. Когда Махмуд захватил страны Нимруз, Хорасан, Индию до Сумната и захватил целиком Ирак,[264] он отправил посла с многочисленными подарками и подношениями к халифу, требуя от него увеличения титулов. Тот не согласился. Говорят, Махмуд десять раз отправлял послов, и все было тщетно. А хакану Самарканда халиф дал три титула; Захир ад-даулэ — „пособник державы“, Муин халифат иллах — „помощник наместника бога“. Малик аш-шарк ва-с-син — „Царь Востока и Китая“. Махмуд стал завидовать. Еще раз он отправил посла: „Я завоевал все страны неверных, во имя бога бьюсь мечом, а ты дал три титула хакану, моему ставленнику, мне же самому за столько заслуг один титул“. Пришел ответ: „Титул является чествованием человека, через которое умножается его честь, и он становится известным; ты сам — почтенен и известен, тебе достаточно одного титула. А хакан — неуч, тюрок, невежда, — поэтому мы согласились удовлетворить его просьбу, ты же осведомлен во всяческих знаниях, близок нам; наши намерения по отношению к тебе лучше, чем ты предполагаешь“.[265] Услыхав это, Махмуд обиделся. В его доме была одна женщина, тюрчанка по рождению,[266] умевшая писать и речистая. Большую часть времени она проводила во дворце Махмуда, разговаривала с ним, шутила и забавляла; она рассказывала и читала рассказы всякого рода. Однажды она села перед Махмудом, увеселяя его. Махмуд сказал: „Сколько не стараюсь, чтобы халиф мне увеличил титул, не получается прока. Хакан, являющийся моим подданным, обладает несколькими титулами. Надо, чтобы кто-нибудь выкрал из дома хакана халифатскую грамоту и доставил бы мне. Дам такому все, что он захочет“. Женщина сказала: „Я отправлюсь и доставлю ту грамоту; а ты дашь мне, что я потребую?“ Махмуд сказал: „Дам“. Затем он дал ей средства, она взяла с собою своего сына и отправилась из Газнина в Кашгар. Накупила тюрков-гулямов и все, что привозят из Хата и владения Чин, как-то: изящные изделия, щелк, молодых рабынь, таргу,[267] многое другое, подобно этому, и отправилась вместе с торговыми гостями в Самарканд. Через три дня она пошла приветствовать хатун. Она привела к хатун одну красивую рабыню в многочисленных браслетах и сказала: „У меня был муж — купец, он меня возил с собою и имел намерение направиться в Китай |133| (Хата). Когда он прибыл в Хотан, его постигла смерть. Я вернулась и пришла в Кашгар. Я вручила хану Кашгара подношение и сказала: „Мой муж был один из слуг преславного хакана, а я — рабыня жены хакана. Они меня сделали свободной, дали ему в жены. Этого ребенка я имею от него. Теперь он умер в Хотане; то, что осталось от него, достояние, данное ему преславным хаканом и хатун. Я надеюсь, что хан прострет руку над головою своей рабыни и этим сиротою, отправит нас в хорошем обществе в сторону Юзкенда и Самарканда, чтобы я могла благодарить и восхвалять тебя пока я жива, быть за тебя молельщицей“. Он сказал много хорошего о хатун, точно так же о хакане, дал нам конвой, приказав, чтобы хан Юзкенда хорошо принял нас, и отпустил в хорошем сопровождении в сторону Самарканда. Вот я и попала в Самарканд благодаря вашему счастью. Мой муж говаривал: „если я доберусь до Самарканда, никогда не уйду оттуда“, он часто мне упоминал о вас. Если вы примете меня в рабство, возложите на мою голову руку попечения, мое сердце прикрепится здесь, я продам украшения, которыми обладаю, приобрету здесь земельное владение, останусь здесь из-за уважения к вам, воспитаю этого сыночка. Надеюсь, что по вашему благословению всевышний сделает его счастливым“. Хатун сказала: „Не беспокойся, насколько будет возможно, ничего не пожалею из благ и попечений, дам тебе дом и кусок хлеба; так сделаю, как угодно будет твоей душе; не допущу, чтобы ты отлучалась от меня хотя бы ненадолго. Я скажу хакану, он даст тебе все, что ты захочешь“. Женщина распростерлась перед хатун и сказала: „Теперь ты — моя госпожа, я не признаю никого другого. Следует, чтобы ты отвела меня к хакану, дабы я переговорила с ним“. Хатун сказала: „Приходи завтра“. Женщина пришла на другой день, хатун отвела ее к хакану. Она поклонилась ему, предложила в дар гуляма тюрка и доброго коня, сказала: „Твоя раба немного уже сказала хакану о своем положении. Говоря коротко, когда муж рабыни опочил, то его компаньон сказал относительно всего, что было приготовлено для страны Китая: „Не следует этого везти обратно“. Кое-что мы отдали хану Кашгара, остаток в дороге истратили, и вот остались я и этот сирота. Если |134| преславный хакан примет рабыню в царство, так же, как хатун приняла, рабыня проведет остаток жизни в этом услужении“. Хакан оказал ей много участия. После этого она каждый день приносила хатун подарки, рассказывала приятные рассказы. Она так повела себя в отношении хатун и хакана, что они не знали веселия без нее, приходили в смущение, но чтобы они не предлагали ей из деревень и имущества, она отказывалась принимать, а каждые несколько дней садилась на коня и отправлялась из того дома, где остановилась, на три-четыре фарсанга за город: „я, мол, покупаю земельное владение, устраиваю имение“. Там она была три-четыре дня, извинялась и снова оказывалась в их присутствии. Когда хатун и хакан посылали кого-нибудь за ней: „Почему она не идет?“ — отвечали: „имение покупает в такой-то деревне“. Хатун и хакан радовались, говорили: „Она здесь прилепляется душой“. Так прошло шесть месяцев. Много раз, извиняясь перед ней, давали ей имущество, не принимала, говоря: „Для меня в мире нет лучшего блага, как видеть господ, ибо бог, великий и преславный, обеспечил мне ежедневное пропитание; я вижу всякий день, что без господ обойтись нельзя, а когда придет необходимость, осмелюсь и попрошу“. И тем их обманывала. А все, что у нее было из золота, серебра и драгоценных камней, она отдала одному купцу, который постоянно ходил по торговым делам из Самарканда в Газнин, и отправила на дорогу в Балх пять всадников, сказав: „Хочу, чтобы на каждом привале находился всадник, пока я не прибуду“. Затем она отправилась к хатун и хакану, воздала обоим хвалу. „Сейчас случилась у меня нужда, не знаю, говорить или нет?“ Хатун сказала; „Слышу от тебя нечто удивительное. Тебе следовало еще и до этого времени обратиться с сотней просьб. Говори, в чем нужда?“ Сказала: „На всем свете я имею одного сынка, его я обучила корану и адабу в надежде на то, что он будет счастлив при державе господ. После посланий от бога и пророка нет лучшего на земле, чем послания от повелителя правоверных. Тот дабир, что пишет те писания, мудрее всех дабиров. Если бы господа благоусмотрели дать рабыне на два-три дня ту грамоту, |135| чтобы сын почитал ее с учителем“. Хатун и хакан сказали: „Вот так нужда, с которой ты обратилась! Почему ты не попросила какого-нибудь города или владения? У нас валяется пятьдесят таких посланий. Если хочешь, все отдадим тебе“. Женщина сказала: „Мне достаточно одного“. Хакан приказал слуге, чтобы тот пошел в казнохранилище и дал бы ей из посланий все, что она пожелает. Она отправилась в казнохранилище, взяла грамоту и принесла домой. На другой день она приказала, чтобы оседлали всех лошадей, которые были у нее, положили бы груз на верблюдов и распустила слух: „Я отправлюсь в такую-то деревню за покупкой земельного владения, там пробуду с неделю“. Погнала вперед и приехала в ту деревню. А еще ранее этого она получила указ,[268] чтобы ее принимали с почтением в любом месте, куда бы она ни прибыла, давали бы угощение. Затем в полночь она выехала, прошла от города три фарсанга, остановилась, и снова оттуда снялась. На пятый день она прибыла в Термез. Там, где требовалось, она предъявляла проходное свидетельство, и, пока не достигла Балха, хатун ничего не знала об ее отъезде. Из Балха она отправилась в Газнин. Привезла грамоту султану Махмуду. Махмуд переслал ту грамоту через посредство одного ученого Кадиру, написал послание, в нем сообщил: „Кто-то из моих слуг проезжал через Самарканд, зашел в какую-то школу, увидал это послание в руках читавших его неразумных малышей, взял его из рук малышей и привез. Да будет известно, что грамоты следует посылать тем, которые их могут оценить, признать их венцом своей головы“. Когда алим, который был послом, дошел до Багдада и доложил эти обстоятельства и грамоты, халиф очень удивился и приказал написать хакану письмо с порицанием.