Рассказ. Через семь с половиной лет однажды, когда дворец был пуст, люди разошлись, а все дежурные заснули, раздался звон колокольцев. Нуширван услышал, сейчас же послал двух слуг, сказав им: „Посмотрите, кто это пришел жаловаться?“ Подойдя к воротам дворца, они увидели старого тощего осла, изъеденного чесоткой, который стоял у ворот и чесался спиной и шеей о ту цепь, отчего и происходил звон. Оба слуги возвратились и сказали: „Нет никого из жалобщиков, там только осел, изъеденный чесоткой, трется о цепь“. Нуширван сказал: „Не так это, как вы полагаете. Вникните получше! этот осел также пришел с жалобой. Прошу вас обоих отправиться, отвести этого осла на базар, порасспросить |37| и уведомить меня“. Слуги отправились, повели осла по городу, выспрашивая у людей, не может ли кто что-нибудь рассказать об осле. Все говорили. „Ей богу, мало найдется в городе, кто не знал бы этого осла“. Спросили: „Что знаете?“ Сказали: „Этот осел принадлежит такому-то прачечнику. Уже двадцать лет, как мы видим у него этого осла; ежедневно, погрузив на осла одежду людей, он отвозил ее в прачечную, а вечером привозил обратно. Пока осел был молод и мог справляться со своей работой, прачечник давал ему сено, теперь же, когда осел одряхлел, он отпустил его, выгнал из дому. Вот уже полтора года как он скитается, кто даст ему в виде милостыни сена, а теперь должно быть двое суток, как он ничего не получал“. Услышавши об этом, слуги вернулись и доложили царю. Нуширван сказал: „Не говорил ли я вам, что этот осел тоже пришел за правосудием? На этот вечер приютите осла, а завтра приведите ко мне прачечника и четырех старост из его квартала[79], чтобы я мог приказать то, что надлежит. Слуги так и сделали на другой день. Нуширван сказал прачечнику: „Пока этот осел был молод и мог справляться с работой, ты ему давал сена, заботился о нем. Теперь, когда он состарился, не может работать, ты его лишил пропитания. Так вот, он, прачечник, обязан давать пропитание, пока ослик жив. Если же прачечник нарушит наше распоряжение, пусть его проучат“.[80] Так знай, что государи обязаны иметь попечение о немощных и принимать меры предосторожности относительно действий чиновников ради доброй славы на этом свете и спасения в будущей жизни.[81]

Следует каждые два-три года сменять амилей и мукта, чтобы они не могли укрепиться, создать себе прочность и доставить беспокойство, чтобы они хорошо обращались с народом, и да процветают владения.

Следует знать дела казиев государства каждого в отдельности. Надо беречь при деле каждого из них, кто учен, воздержан, наиболее честен, кто же не таков, следует смещать и сажать более достойного. Каждого из них пусть обеспечат в достаточной степени ежемесячным вознаграждением, дабы не было причины для него совершать вероломство. Это дело — важное и тонкое, ибо они властвуют над кровью и имуществом мусульман. Если кто вынесет приговор и даст решение по невежеству, алчности или лицеприятию, другим судьям не следует тот плохой приговор подписывать, а уведомить о сем государя; то лицо следует сместить и наказать. Чиновникам же следует заботиться о силе казия, поддерживать его авторитет. Если кто, будь он самым могущественным, покажет высокомерие, не явится на суд, его следует заставить присутствовать силой и неволей. Сподвижники пророка, да будет над ними благословение и мир божий! отправляли правосудие в свое время лично, никому другому не поручали, чтобы проистекло из этого одна правда, никто не мог бы уклониться от правосудия. Во все времена, от времени Адама и до наших дней, у всякого народа, во всяком царстве существовало правосудие, действовала справедливость, пеклись о правильности дел, чтобы сохранить государство.

Рассказ относительно этого. Передают, что был такой обычай у царей Аджама; в дни Михрджана и Науруза[82] государь делал общий прием, никому не было запрещения. За несколько дней он приказывал всенародно провозглашать: „приготовьтесь к такому-то дню“; каждый успел устроить свои дела.[83] Когда приходил назначенный день царский глашатай вставал за воротами базара и кричал: „Если кто помешает в этот день нуждающемуся, царь не станет печься о крови того человека“. Затем царь брал заявления от людей, |39| складывал их около себя, проглядывая по одному. Если случалось, что было заявление, в котором заключалась жалоба на самого царя, царь вставал, сходил с трона и, требуя правосудия, опускался на колени перед главным мубадом,[84] что значит на их языке судья судей, и говорил: „Прежде всех решений разреши дело этого человека со мною, не проявляя ни лицеприятия, ни предпочтения“. Тогда объявлялось: „У кого существует тяжба к царю, все садитесь на одну сторону, ибо ваши дела будут первыми“. Потом царь говорил мубаду: „Нет большего греха перед всевышним, чем прегрешения государей; за благодеяния, оказанные им всевышним, они обязаны оберегать народ, творить справедливость, укрощать притеснителей. Если шах несправедлив, то и все войско будет несправедливо; люди забудут бога, окажутся неблагодарными за благодеяния; их постигнут забвение и гнев божий; не пройдет много дней, как мир разрушится, а они за злосчастие своих преступлений все будут убиты, переведутся цари в том доме. О, мубад, знающий бога! берегись пристрастия ко мне, чего бы всевышний не потребовал с меня, с тебя спрошу, это — на твоей ответственности“. После мубад судил; если в споре между царем и истцом, последний оказывался правым, он давал ему удовлетворение; если кто предъявлял ложные притязания к царю и не имел доказательств, то мубад приказывал подвергнуть его суровым наказаниям, каким должен подвергаться всякий, кто выискивает пороки в царе и государстве, проявляя свою дерзость. Когда царь оканчивал с тяжбой, он снова возвращался на трон, возлагал на голову корону и обращался к благородным и приближенным; „Я начал с самого себя, дабы у вас прекратилась страсть к притеснению кого-либо. Итак, удовлетворите теперь всякого, кто обижен вами“. В этот день тот, кто был ближе к царю, становился дальше; кто был сильнее, становился слабее. Так было от времени Ардашира до дней Иездеджерда.[85] Иездеджерд изменил обычаи предков, ввел правило чинить |40| в мире несправедливость, положил плохие законы. Люди впали в нечестие, распространились ненависть и проклятие. Вот в его ставку вбежал неожиданно неоседланный конь; конь был таких статей, что находившиеся там благородные признали его превосходным; все старались схватить его, но никто не мог схватить, пока конь не подошел к Иездеджерду и не встал тихо у дверей ставки. Иездеджерд сказал: „Встаньте поодаль! Это — подарок, который посылает мне всевышний“. Затем он поднялся, тихонько подошел к коню, схватил его за гриву, погладил рукой по морде, а потом точно так же ниже, по спине. Конь не двигался, был совершенно спокоен. Иездеджерд, потребовав седло и узду, взнуздал его, положил седло, туго затянул подпругу и только что собирался перекинуть подхвостник, как конь вдруг лягнулся, ударил его в сердце, убил на месте и умчался вон. Никто не мог его схватить, никто не знал откуда он пришел и куда делся. Люди сошлись на том, что это был посланный всевышним ангел, чтобы освободить их от притеснений.[86]

Рассказ в том же смысле. Рассказывали, что Умара сын Хамзы сидел в собрании халифа Васика в день разбора жалоб на обиды. Один человек поднялся и сказал, что он потерпел притеснения от Умара, пожаловался на него: „Он захватил мой земельный участок насилием“. Повелитель правоверных приказал Умара: „Встань против истца и предъяви свои доказательства“. Умара ответил; „Я — не противник ему. Если его земельный участок находится у меня, я отдаю ему. Я не встану с того места, которым удостоил меня халиф, посадив на него, и не могу нанести урона своему сану и чину из-за какого-то земельного участка“. Все вельможи одобрили его высокое великодушие.[87]