До заката оставалось всего несколько часов, как на соседней от меня башне, священники забили в колокола, привлекая внимание всех горожан, устремивших свои взгляды на церковь. Колокольный звон заставил меня спрятаться во тьме башни, и после ругать себя и надеется, что никто меня не успел тут заметить.

— А вот и я! — Салли появился неожиданно со стороны пристройки через мгновение, как только колокольный звон прекратился.

— Ну что, нашел лысого? — Салли остался за ограждением не собираясь забираться ко мне в башню.

— Да я честно и не искал? — опешил я, намереваясь рассказать Салли о моих догадках.

— Народ потянулся к площади у самой пристани. Будет казнь! — глаза Салли горели живым интересом, по нему было видно, что он и не собирался меня слушать. Стоило мне только начать объяснять мою теория с хлебом, как он тут же бросился в сторону порта, совсем меня не слушая.

— Давай не отставай, а то на казнь не успеешь!

Я поднялся с пола башни и перепрыгнув через ограждение бросился вслед за ним.

Хотя колокольный звон давно прекратился, горожане плотной лавиной продолжали стягивались со всего города чтобы посмотреть, кого же будут казнить на этот раз. Уставшие, голодные и измученные, они позабыли обо всех своих проблемах и делах, желая насладится чужим отчаянием, чтобы осознать, что именно им живется куда лучше, чем этим дуракам на эшафоте.

Площадь была забита до отказу, просто яблоку негде было упасть. Народ, толкаясь и шумя устремил свои взгляды на пока еще пустующую виселицу, предвкушая быструю расправу. Наконец то забили барабаны, заглушив гул толпы.

— Гляди, гляди… Сейчас поведут, вон там! — Салли удивленно показывал пальцем куда-то в самый край толпы.

Я старался понять кого же ведут к эшафоту, но так и не смог разглядеть, лишь копья и алебарды стражи, что высились над всей остальной массой собравшихся подсказывали мне куда глядеть. Горожане вытягивали от любопытства головы и даже старались залезть повыше на водосточные трубы чтобы увидеть первыми кого же ведут на казнь, но даже нам двоим стоявшим на крыше не было этого видно.

Смотри, смотри, сейчас! — Салли улыбался в предвкушении снова указывая рукой, туда, где из толпы наконец то появились командир стражи и несколько заключенных, все в лохмотьях и грязи. Даже отсюда мне виделось что единственное что они могли вызвать всем своим ничтожным видом, так это только жалость. Я хмыкнул носом и без интереса отвернулся, посмотрев назад на восточные ворота, спрятанные в тени высоких пиков церкви. Мы должны были находиться там или искать лысого, я же сам видел, как остальные трое покинули город. Из моих раздумий меня вывел Салли, толкнувший меня в плечо и снова указывающий в сторону казни.

— Ты не смотришь… Ну редко же такое бывает!?

— Нам это сейчас совершенно не нужно! А нужно искать того лысого… — бросил я и отвернулся назад к церкви.

— Мы быстро, посмотрим и снова к воротам. Будь уверен ничего не пропустим. Еще часа три есть до заката. — Салли повернул меня обратно лицом к площади и обнял. Я понял, что смотреть все-таки придется.

На эшафоте кроме охраны и командира стражи стояло, вытянувшись в линию семеро нищих с мешками на головах и связанными руками. Лишь у одного из обреченных был какой-то сверток на груди, от мысли о котором меня всего затрясло и бросило в холод.

— Лад, а где хлеб? Я бы не отказался его сейчас отведать.

Я ничего не ответил Салли, меня начало мутить, ужас сковал мой разум, а мысли держали меня мертвой хваткой прямо за шею. Я затаил дыхание не в силах проронить хоть слово, ожидая развязки на эшафоте в глубине души веря, что я ошибаюсь.

— Сегодня у нас прекрасный осенний день. Счастливый, я бы даже сказал, не обычный так это точно! Нашей доблестной страже сегодня посчастливилось поймать самих шпионов Ордена Воскрешения… — командир сделал паузу, в надежде что толпа, собравшаяся на площади, взвоет от восторга, но по рядам лишь пошел ропот неодобрения.

— Они не похожи на мерзких тварей, каких нам описывают их в рассказах приезжие. Они не обладают магическими силами или бессмертием, которое им приписывают. Они грязные, мерзкие шпионы, что под видом обычных граждан, нашего неприступного города проникли к нам и сеют раздор и смуту! — толпа оживилась от сказанных слов, но продолжала с презрением и непониманием смотреть на стражу и заключённых.

— Что они сделали? Они не похожи на шпионов ордена? За что их судят? — крики слышались с разных краев площади, толпа загудела, готовая в любой момент выплеснуть свое недовольство.

— Я знаю, что еды в городе все меньше, поэтому Орден затеял самую грязную и мерзкую игру, играя на наших желаниях. Таких как голод! — командир поднял вверх кусок хлеба, того самого хлеба, что до этого Лад украл из повозки.

— На хлебе есть клеймо. Этот хлеб испек Орден Воскрешения, он платит им за предательство и обман, кражи и убийства. Эти шпионы предали наш город, продавшись за кусок хлеба, они предали наших отцов, мужей и жен, а также детей что воюют на северных границах с этой напастью, состоящей из фанатиков и лжецов. Будь проклят Орден и эти предатели.

— Будьте прокляты, мерзкие отродья… Предатели! Смерть предателям… — толпа взвыла, услышав причину и вынеся заочно приговор. Голод мог победить здравый смысл, но только не в этот раз, сама мысль о скором голоде в таком богатом городе, была отброшена прочь, и толпа взревела с новой силой требуя быстрейшей расправы над теми, кто продался за жалкий каравай хлеба.

Я практически не дышал, до последнего не веря, что это был тот самый хлеб что я сегодня раздобыл и после отдал нищенке. Я просто не верил в то, что видел. Стража накидывала петли на шеи связанных, а двое бугаев перекинув веревки через перекладину резким движением затягивали петлю, поднимая извивающаяся тело вверх на добрый метр. Толпа визжала, подбадривая стражу, требуя еще большей жестокости. Когда очередь дошла до нищенки, которой я отдал хлеб, она так же резко взмыла вверх, извиваясь в петле и выронив сверток, которой разразился звонким детским плачем. В этот самый момент один из стражников схватил сверток и хорошенько ударил им об один из столбов, на которых стояла перекладина. Ребенок умер на несколько мгновений раньше своей матери, что, цепляясь за жизнь продолжала извиваться на тонкой нити между жизнью и смертью. Моча, брызжа хлынула на старые почерневшие доски и тело безжизненно повисло на веревке, а толпа горожан все продолжала ликовать.

«…это я их убил, я!» мысль застыла у меня в голове и выплеснулась из меня густой липкой рвотой прямо на стоящих под нами с Салли горожан. Я бросился прочь, трясясь от страха и ужаса что заполнил весь мой разум. Это я, все я! Глупец, какой же я глупец! Я же хотел как лучше, дурак, дурак! Слезы лились градом из моих глаз не от того, что этих нищих убили, а от того, что я просто хотел сделать как лучше, помочь. Просто помочь! Я поскользнулся и стал падать с крыши вниз, картинка перед глазами закружилась, и я просто закрыл их от страха, совершенно не думая о своем спасении.

Я не помню, как оказался на каменном валу, что отделяет город от величественных зелено-синих волн, что безрезультатно разбивались о стену внизу подо мной. Я выдохнул и закрыл глаза, чувствуя, как все мое лицо горит от соленных слез.

«Я хочу забыть, просто хочу все это забыть!» К кому я обращался? Кому это говорил, может самому себе? Нет, тут было что-то другое?!

Приятный женский голос ответил моим молитвам:

«Просто попроси снова, и ты все забудешь, абсолютно все что случилось с тобой сегодня!»

— Обещаешь?! — Еле слышно переспросил в пустоту я боясь открывать свои глаза, чтобы спугнуть спасительное наваждение.

— Конечно, для тебя все что угодно… — сладкий женский голос успокаивал и был совсем рядом у самого уха.

— Я хочу забыть, хочу…

В этот момент я снова оказался на полу, сидя на коленях с разбитым лицом глядя в пустоту перед собой. Салли, весь в порезах, истекая кровью что есть силы тряс меня. Его слезы ручьем лились на мое лицо, а я совершенно не понимал, что же происходит. Я помнил, как мы бежали по крыше, потом я провалился, тучную Тильду… Ах да тетка должна была приготовить сегодня что-то вкусное… Память смеясь продолжала играть со мной в прятки.