Русь столь дикие страсти, слава Богу, обошли стороной, но появление настоящих кружев происходило, в общем-то, похоже.
Впервые же о русских кружевах упоминается в Ипатьевской летописи под 1252 годом, и названы они там златыми — ими был обшит кожух князя Даниила Галицкого. Потом их описания попадаются в исторических документах довольно часто и почти всегда с такими вот эпитетами: кованое, плетеное, шитое, пряденое, волоченое, низаное, саженое жемчугом.
«Нигде мы не находим такого разнообразия и богатства материалов для кружев, как в России. Употреблялись волоченое золото и серебро, сканое и пряденое с шелком, золотая и серебряная нить, или канитель, и разного рода так называемые блестки, звездки и проч. Были кружева саженые и низаные жемчугом и перьями, и пухом, и горностаем.
Кружевоплетение же называлось у нас в старину «женским замышлением», а сами кружевницы — «плетеями».
И еще одна особенность русского кружева: оно вплоть до двадцатого века разделялось на заимствованное — для господ и свое — народное, не менее распространенное. Причем «кружева, бывшие в употреблении у самого народа, оказываются в большинстве ниоткуда и ни от кого не заимствованными, такими кружевами, которых происхождение не может быть выведено ни из каких чужеземных образцов».
Это свидетельство самого крупного специалиста по русским кружевам Софьи Александровны Давыдовой.
Да вот вам хотя бы названия некоторых наших кружевных узоров. Вслушайтесь в них! Вдумайтесь!
Павлинки. Дубовый лист. Корабли. Протекай ручей. Барабаны. Денежки филейные. Лапти. Брошки-пышки-города. Вертячий край. Розы. Колуны. Бараньи рожки. Блины. Вороньи глаза. Города старинные. Красные мыса, куриные лапки. Огурчики. Пава за павой. Пальцы. Пышечки. Рак-замок. Рябушка. Сосновый бор. Суровые колеса. Узенька-перевенька. Черепочки. Яблочки. Четырнадцать рыбок. Узкие узятки…
Чем же людей так сильно привлекали, притягивали эти украшения?
А вы посмотрите на любое женское платье, отделанное кружевами. Даже если их совсем немного, какая-нибудь узкая оторочка — и то это платье выглядит нарядным. А если кружев побольше — воротник, жабо или манжеты, например, — уже не важен и фасон платья, оно в любом случае очень торжественно, красиво и празднично. И чем их больше, тем больше ощущение праздника. Да вспомните мушкетеров и их наряды в обильных кружевах. Ведь, право же, они воспринимаются как участники какого-то грандиозного и бесконечного бала-маскарада, хотя были всего лишь солдатами. А персонажи знаменитых полотен Рубенса, Веласкеса, Франса Гальса, Ван-Дейка, наших Боровиковского и Левицкого: короли, царицы, полководцы, фрейлины, торговцы, служанки, шуты, пьянчужки… Разные сословия, разные лица и обстановка, но впечатление такое, словно жизнь каждого из них тоже была похожа на сплошной красивый праздник. Но ведь это не так. Жизнь в те времена отличалась средневековой грубостью, была полна нищеты, насилия и жестокости, и не только для неимущих классов. Но люди не хотели замечать этого.
Не просто красота и нарядность, а именно праздничная красота и нарядность — вот главные свойства любого кружева, его существо. И пока люди ищут радостей, они будут увлекаться кружевами.
Но, чтобы сплести кружево, нужны нитки, в основном льняные, тонкие.
Ни одна сельскохозяйственная культура не требует столько труда, сколько лён. Мало что его надо посеять во влажноватую, но уже теплую землю, — попробуй, захвати такой момент, когда еще и других весенних полевых работ невпроворот. Мало того, что его надо пропалывать от лютых сорняков, — когда поспеет, его ведь еще и не жнут, не косят, а теребят, а попросту говоря, выдергивают из земли вместе с корнями, и до недавнего времени это делали только вручную и только ребятишки и женщины, потому что мужчины об эту пору всегда заняты на уборке картошки. Посушат лён немного в конусах и в маленькие снопики свяжут. Потом под навесы свезут, развешают там для дальнейшей сушки. Потом обмолотят, кто вальками, которыми белье при стирке бьют, а кто цепами или каменными катками — получат льносемя. А тресту — так называется льносоломка — обратно в поля свезут, на скошенные луговины, где уже пробилась зелененькая отава. Расстилают на ней ровными тоненькими рядами-полосами — чтобы вылежалась и вымокла под осенними сырыми температурными перепадами и дождями, внутреннее волокно от этого отопревает от наружного ненужного слоя стебля — костры. Как стебель становился хрупким, тресту снова ставили в конуса для просушки, снова везли под навесы, снова досушивали. На стлищах и первые разборы волокна делали — по длине и прочности. Потом — это уже в холода — тресту мяли: чаще всего вечерами да ночами, когда со скотиной развяжутся, чтобы не отрываясь, быстро все справить, не дать просушенному волокну «остыть», снова отсыреть. Мялки у большинства были допотопные: деревянный желоб на ножках, к которому прикреплено ножевидное деревянное же било с ручкой, — сунут в желоб пучочек и бьют по нему, мнут его, чтобы кострика, твердая оболочка, отделилась. Потом все те же женщины и девушки (мужчины льном не занимались) мечевидными дощечками — трепалами освобождали уже подвешенные волокна от остатков кострики и грубых частиц (отрепьев), идущих на пряжу для мешковины. Потом железными «щетьми» — деревянными дощечками с набитыми в них железными зубьями — чесали лён в первый раз. Потом, уже щетинными щетками или деревянными малыми гребнями — во второй, и получали наконец совершенно чистое волокно — кудель.
Из кудели, одеваемой на гребень прялки, женщины и девушки и выпрядали зимними вечерами тонкие льняные нитки. Левой рукой вытягивали волокно из кудели, скручивали его, а большим и указательным пальцами правой руки накручивали уже готовую нитку на веретено.
Прясть приходилось невероятно много, все зимние вечера напролет, да и днем, кто мог, пряли — нитки ведь шли и на ткание главного материала русской деревни — холста, и на многое другое. И если бы девушки и женщины не собирались на супрядки, не пели и не судачили и к ним бы не приходили парни с музыкой и всякими развлечениями этот долгий, монотонный труд утомлял бы страшно. А так ничего — часы летели за часами, до вторых и третьих петухов нередко сиживали. А в рационалистской Европе-то знаете что придумали?.
Во Фландрии вообще считали и поныне считают, что кружевоплетение родилось не в Венеции, а у них. Во всяком случае, самое ныне распространенное плетение — на коклюшках — появилось действительно впервые там. Главная же особенность фламандских кружев — их необыкновенная, почти воздушная тонкость и всегда очень изящный рисунок на так называемых снежных, мерцающих звездочками фонах.
На полях Фландрии и Брабанта произрастал лучший в Западной Европе лён; видимо, сказывалась их открытость близким влажным морским ветрам. Однако сами фламандские и брабантские крестьяне из своей тончайшей кудели никогда ничего не пряли, ни ниток, ни кружев. Чтобы не смялась, укладывали ее аккуратными кольцами в овальные плетеные корзины и везли в Брюссель или в маленькие городки Малин и Бенш.
Тесные, сплошь кирпичные улицы. Кирпичные мостовые. Дома узкие, в два-три этажа, с островерхими черепичными крышами. Окна зарешеченные, высокие, широкие, света давали много, но тепла внутри домов из-за обилия камня было все-таки мало.
Под такими домами устраивались глубокие подвалы. Очень глубокие, чтобы в них непременно постоянно держалась сырость, чтобы стены и низкие сводчатые потолки были липкими, а сальные свечи задыхались от влаги и вокруг них плавали бы мутные желтоватые ореолы, не способные даже поколебать густую темноту, набившуюся в углы. Чем сильнее из этих углов несло холодом, чем быстрее человека пробирал здесь озноб, тем подвал считался лучше.
Это были знаменитые фламандские прядильни, в которых работали только очень молодые девушки и девочки, иногда восьми, десяти лет, а чаще всего двенадцати-четырнадцати. В сырости льняная кудель пропитывалась влагой, волокна становились очень эластичными, и нитки можно было сучить наитончайшие. Они не обрывались даже тогда, когда их почти не было видно — совсем как паутина. Осязать, скручивать волокна в такие нитки могли лишь нежные, еще не огрубевшие детские и девичьи руки, которых с каждым годом требовалось все больше и больше, потому что слава фламандских кружев начиналась именно с этого паутинного сырья. Из других ниток тут просто не плели.
