Остановка была лишь за малым: как уговорить западных политиков сделать России, миру и самим себе такой подарок? На этот случай была у меня в запасе еще одна идея - я уже изложил ее подробно, рассказывая,“как не спас Россию”. Мне виделся какой-то современный, не оккупационный эквивалент макартуровского штаба в Японии, которому можно было бы доверить все необходимые для щита средства и полномочия. Придуманный мной Неправительственный Совет

Взаимодействия, объединяющий российские авторитеты и сильнейших из отставных политиков Запада, карьера которых на национальной арене окончательно завершена, но которые попрежнему кипят идеями и энергией, идеально подходил на роль такого штаба. Он был бы достаточно влиятелен не только для того, чтобы вести переговоры с западными правительствами, но и работать внутри страны. Мне виделась сеть потребительских кооперативов, организованных самими гражданами и способных справиться с распределением товарной помощи куда эффективнее государственной бюрократии. Одновременно началась бы самоорганизация гражданского общества… Реформа! Читатель уже знает, что было дальше. Понадобились почти два года и все мои силы (я буквально не вылезал тогда из Москвы), чтобы 1 мая 1993 г. НСВ был, наконец, создан. Да и то скорее случайно. Фракция радикальных демократов в парламенте задумала создать свой “теневой кабинет” и, к моему вящему изумлению, пригласила меня в качестве премьерминистра. Придя в себя, я и поставил условием создание НСВ. С российской стороны согласились войти в НСВ такие серьезные политики, как Александр Яковлев, Сергей Шахрай, Дмитрий Волкогонов, Петр Филиппов и Григорий Явлинский, а с западной - Сайрус Вэнс, Валери Жискар дЭстен, Ясухиро Накасоне, Маргарет Тэтчер, Роберт Макнамара и Дэвид Рокфеллер.

292

Какой букет имен! И вообще, как обнадеживающе все это выглядело! Подумайте только, один человек, обладающий лишь нетривиальными идеями и неограниченным энтузиазмом, сумел создать международную организацию, способную реально соединить интересы демократической России с приоритетами мировой политики. Теперь ведущие государственные деятели смогут, помимо протокола, приезжать в Россию и помогать России…

Но все это была иллюзия. Начиная с того, что идея товарного щита реформы, первое и главное, чем должен был заняться НСВ, успела к тому времени потерять всякий смысл. Вокруг нас бушевала совсем другая страна. Покуда я искал пути в фантасмагорической неразберихе и преодолевал головоломные бюрократические препятствия, успела развалиться советская империя. Реформа началась - без всякого щита. “Марсианский” год России, который я так отчаянно пытался предотвратить, наступил. И самое главное, подтвердились мои худшие опасения: сектантский фашизм действительно превратился в массовое реваншистское движение. Он отвоевал у демократов московскую улицу. Один за другим сотрясали Россию грандиозные митинги у Кремля, участники которых истерически обличали Запад и обещали повесить “Иуду Ельцина”. Судя по этим митингам, за русскими фашистами шли уже сотни тысяч людей.

Запад однозначно отождествил себя со страданиями миллионов.

Поздно стало думать о предотвращении психологической войны. Думать надо было о том, как ее не проиграть. Революционное ускорение истории отменило миссию, для которой был задуман НСВ. Теперь нужна была новая идея - и новая миссия. Я предложил ее членам новорожденного Совета. Запад начинается с Востока

Что еще не было тогда поздно, это включить в игру Японию с ее баснословными технологическими ресурсами. Оппозиция еще не успела организовать массовое движение протеста против возвращения Японии Южных Курил. И значит, обмен островов, захваченных Сталиным, на японские капитал и “ноу хау” был еще возможен.

Я ни минуты не сомневался, что ни доллара из этих кредитов, если бы их удалось получить, не должно попасть в руки правительства. Безнадежно расколотое, оно уже доказало свою неспособность определить собственные приоритеты. Оно беспомощно дрейфовало, зажатое в клещи, между двумя необходимостями - остановить инфляцию и предотвратить массовую безработицу. Хитрость заключалась в том, чтобы отключить коррумпированную государственную бюрократию и направить эти ресурсы непосредственно заинтересованным группам граждан, полагаясь на их демократическую самоорганизацию. Это могло быть сделано под эгидой НСВ, стать частью его новой миссии.

Японцы хотели вернуть острова отчаянно. И готовы были за это платить. Вопрос заключался лишь в том, сумеют ли они определить свои собственные приоритеты. Поймут ли они, что задача, которая перед ними стоит, по природе своей внутриполитическая и поэтому

293

требует для своего решения политической стратегии? Простое давление на российское правительство, руки которого уже безнадежно связаны непримиримой оппозицией, ровно ни к чему не вело. Чтобы президент мог действовать, ему надо было сначала развязать руки - нейтрализовать реваншистов. Нейтрализовать их способна была лишь политика Нового курса. Япония должна была выступить инициатором этой новой политики.

Так выстраивалась для нее стратегия возвращения северных территорий.

Способен ли был НСВ подтолкнуть ее к такому радикальному повороту даже при том, что в него входили два бывших японских премьера, в том числе и такой опытный политик, как Ясухиро Накасоне? И главное, можно ли было быстро осуществить такой поворот?

В мае 93-го было вполне очевидно, что в нашем распоряжении оставалось всего несколько месяцев. Захватив инициативу и развивая психологическое наступление, оппозиция уже готовилась вторгнуться в сферу внешней политики. Я отчетливо понимал, что снова упустить время - значило обречь новую миссию НСВ на ту же участь, что постигла прежнюю. А тут замаячила на горизонте очередная неподъемная проблема. Способен ли новорожденный НСВ функционировать в таком напряженном режиме? Его состав и организация были всецело в руках парламентариев, привыкших работать по-русски. То они позабыли пригласить на учредительную конференцию самых важных иностранных членов, то не сообразили ответить на их письма, как было с Дэвидом Рокфеллером… Задумывалась чрезвычайная акция, а сам инструмент для нее рассыпался в руках.

В любом случае требовалось срочно найти среди японских политиков людей с достаточным влиянием и политическим воображением, способных выступить против официального курса. Критиковать этот курс было легко, потому что заключался он главным образом в тупом и заунывном повторении примитивного рефрена: “Отдавайте наши северные территории!” Японцы действовали в высшей степени непрофессионально, не принимая во внимание ни разгорающуюся психологическую войну в России, ни само даже существование мощной реваншистской оппозиции с ее беспрерывно нарастающим давлением на слабое и нерешительное веймарское правительство в Москве. Снова - в который уже раз! — недоставало мелочи: как убедить японских политиков перестать ставить телегу впереди лошади?

Дни проходили в бесконечных дискуссиях и переговорах - сначала с одним из бывших премьеров и сопровождавшими его лицами, потом с японским послом в Москве и его командой, затем с российским заместителем министра иностранных дел, ответственным за Дальний Восток.

Наконец, был готов и разослан членам Совета меморандум о новом проекте.

Смысл проекта состоял в том, чтобы одним ударом решить болезненную проблему российских беженцев из отделившихся республик и деморализовать оппозицию, создав условия для мощного демократического контрнаступления.

Читатель, я надеюсь, помнит, что в диалоге со мною Проханов, демонстрируя свои козырные карты, одной из первых назвал проблему

294

беженцев. А вот что говорил о ней примерно тогда же один из самых интересных московских политических аналитиков Михаил Малютин:

“В ряде регионов России число вынужденных переселенцев уже стало значимым фактором (минимальная их оценка за 1992 год приближается к миллиону). Потенциал настоящей гражданской войны… формируется именно в этой среде”23. Год спустя число беженцев достигло 2,5 миллиона человек, эксперты же прогнозировали трехкратный или даже четырехкратный прирост в ближайшие годы. Миллионы неустроенных, страдающих, отчаянно борющихся за выживание