223
эпидемия. Западная новинка, став наконецто доступной и в России, немедленно покорила всех увлекающихся политикой. Никто даже не обратил внимания на кричащее внутреннее противоречие, которое содержит в себе геополитика.
С одной стороны, изучает она соотношение сил между государствами, основанное на их местоположении в мире, и с этой точки зрения она ближе к географии, нежели к политике. С другой, однако, соотношение сил между государствами меняется, тогда как география остается постоянной. Поэтому геополитика, по сути, раздирается на части между географией и историей. Она пытается сохранить равновесие между двумя взаимоисключающими векторами — статическим и динамическим - и ей практически никогда это не удается. Не умея предсказывать решающие политические изменения внутри государств, она предпочитает их игнорировать. Именно потому, в частности, и просчитался американский геополитик Збигнев Бжезинский, когда, как мы помним, в 1986г. предсказал конфронтацию между СССР и США на столетие вперед: оторвавшись так далеко от сегодняшнего дня, он не сумел сохранить в своих выкладках этот почти недостижимый эквилибриум. А уж введение в нее категории “вечности” вообще для геополитики смертельно. Оно взрывает хрупкое равновесие между географией и историей, обнажая скрытый антагонизм между ними. Реальной истории в ней просто не остается места. Она выводится за скобки. И геополитика немедленно превращается в своего рода “географический кретинизм”. Именно это и продемонстрировал Дугин.
Вот лишь один пример. Согласно его геополитическим выкладкам, Россия и Германия принадлежат к одному и тому же геополитическому полюсу — континентальному, всегда (“вечно”) противостоящему полюсу морскому, атлантическому, т. е. Англии и Соединенным Штатам (мы уже цитировали основной постулат его доктрины о “вечном Риме против вечного Карфагена”). А теперь заглянем хотя бы в школьный учебник истории и посмотрим, с кем на протяжении столетий воевала Россия: со своим “вечным” антагонистом США или со своим опять-таки “вечным” континентальным союзником Германией.
Ответ очевиден. И в XIII, и в XVIII, не говоря уже об обеих мировых войнах в XX веке, Россия сражалась со своим прирожденным союзником. Причем в двух последних случаях - в союзе со своим прирожденным антагонистом. Так что же остается от исторического противостояния “вечного Рима вечному Карфагену”, если и в реальной истории, и в памяти народа все было как раз наоборот? Дугин сам полез в запретную для него зону. Его следовало подвергнуть публичной порке - хотя бы за элементарную некомпетентность.
Надо полагать, какая-то комбинация этих трех аргументов сработала. Результатом был антифашистский мятеж внутри “патриотического” сообщества, который по счастливому (для Кургиняна) совпадению оказался также и нокаутирующим ударом в уязвимое место оппонента. 224
Более того, тут он даже, как часто с ним случается, переборщил. На этот раз со своей германофобией. Я просто упустил из виду, что Сергей Ервандович такой же фанатический поклонник геополитики, как Сюрприз
и Дугин. И он преподнес мне, признаюсь, сюрприз, когда неожиданно вмешался в декабре 1992 г. в мой диалог с одним из его политических аналитиков, провозгласив, что отныне геополитическая задача Соединенных Штатов состоит в том, чтобы предотвратить “превращение России в экономическую колонию Германии”. Иначе, предупредил он, “через два года в Германии к власти придут те силы, которые будут для США страшнее сил 33 года”20.
Толковали мы с ним, толковали об угрозе русского фашизма, а он вдруг прицепился к Германии. Да еще и вооружившись геополитикой. Что за вздор, право! Столько раз пытался я ему показать, что не тот инструмент берет он в руки. Ну, не годится геополитика для предсказаний, так что лучше оставить ее Дугину. И не из Бонна угрожает миру непосредственная опасность, а из Москвы.
Какие только аргументы я не перепробовал - и все отскакивали, как от стенки горох. Ну, вот один, для примера. После того, как успешно вышла из своей послевоенной веймарской фазы Германия, демократизация стала там необратимой, и теперь поворот к тоталитарной реакции возможен в ней лишь в одном случае: если новый 33-й победит в России. Тогда - да, тогда роковое тоталитарное излучение начнет распространяться по Европе, усиленное захлестывающей ее волной экстремистского национализма. Именно на это рассчитывают Дугин и его неофашистские менторы из “черного” интернационала. И именно этого, как оказалось, безнадежно не понимает ослепленный геополитикой Кургинян.
Странным образом мои возможности повлиять на его позицию оказывались очень ограниченными. Во всех случаях, когда аргументы не адресовались к описанной выше трещине в его броне и не совпадали с его личными интересами, они оказывались совершенно неэффективны. Словно говорили мы на разных языках. Чтобы у читателя не оставалось в этом ни малейших сомнений, я, пожалуй, процитирую заключительный пассаж этой нашей решающей беседы.
К декабрю 1992 г. Кургинян уже был полностью готов к своему антифашистскому бунту. И говорил он о том, на каких условиях согласился бы он сотрудничать с США.
К.: Первое, за Россией сохраняется статус великой державы. Второе, статус геополитического союзника. Третье, национальный вектор политики России должен находиться в руках людей жестко консервативной ориентации — другие просто с этим не справятся, - которые отодвинут фашизм и превращение России в экономическую колонию Германии, что сейчас уже началось.
Я.: Другими словами, вы предлагаете союз против Германии. Как во времена последней мировой войны, вы ставите США перед выбором - Россия или Германия. Но ведь это просто неумно. В конце концов, сегодняшняя Германия — демократическое государство и союз8 Заказ 1058 225
ник, тогда как Россия все еще барахтается в своей веймарской фазе и неизвестно, куда повернет. Непонятно кроме того, кто они, эти ваши люди жестко консервативной ориентации, которым мы должны довериться, какие у них шансы и - самое главное - как они относятся к демократии.
К.: Мы не о демократии сейчас говорим. Я предложил наш пакет условий. Может он быть принят?
Я.: Если мы действительно хотим найти общий язык на антифашистской основе, нам, наверное, следует обратиться к историческому опыту. Как действовали США в аналогичной ситуации после войны, когда они оказались перед лицом веймарской неопределенности в Германии и в Японии? Задача, которая стояла тогда перед гражданской частью их оккупационной администрации, казалась почти неразрешимой. Вот эта Германия, которая на протяжении полувека развязала две мировых войны да еще и еврейский Холокост устроила, вот эта Япония с вековой милитаристской традицией, глубоко консервативная страна. Как обеспечить за три - пять лет, покуда мы еще что-то можем здесь сделать, чтобы и через поколение или через два страны эти опять не подняли на нас меч? Чтобы фашизма и ПирлХарбора больше не случилось? Вы знаете, как они решили эту головоломную задачу?
К.: Знаю. Я внимательно читал вашу книгу. Я.: Тогда представьте, что какойнибудь националистический идеолог в тогдашней Японии предложил США пакет условий, аналогичный вашему. Он включал бы приход к власти в Токио людей жестко консервативной ориентации - безразличных, может быть, даже враждебных демократии. Гарантировал бы нас такой пакет от реставрации фашизма и агрессии, скажем, поколение спустя? Не знаю. Имея в виду мощь японской милитаристской традиции, не уверен. Американцы, сидевшие тогда в Токио, тоже не были уверены. Они не были геополитиками, но были демократами. И поэтому положились на старую истину, что демократии между собою не воюют. Именно в демократии, о которой в вашем пакете нет ни слова, увидели они главное, императивное условие успеха. Почему они так сделали? Потому что любая другая система - пусть консервативная, пусть какая угодно - не дает гарантий безопасности. А демократия дает. В этом, если угодно, ее геополитическая ценность. Вот почему для того, чтоб США рассматривали Россию как геополитического союзника, им нужны гарантии, что не только завтра, но и поколение спустя она снова не превратится в военную диктатуру. Даже не упоминая в своем пакете демократию, вы лишаете нас гарантий. Вот что говорит нам исторический опыт,
