Гитлеру удавались подобные маневры. Он не пытался свалить президента Гинденбурга. Он предложил ему, в январе 33-го, именно
49
альтернативное коалиционное правительство - и выиграл, Вдохновленный этим примером - и вообразив себя вождем соответствующего масштаба, — Стерлигов решил повторить маневр Гитлера. С точки зрения абстрактной политики, это, может быть, выглядело разумно. Чего Стерлигов не принял в расчет, однако, так это агрессивного настроения “патриотических” масс, искусно раздуваемого его коварными соперниками - как “перебежчиками”, так и националбольшевиками. Читатель помнит, что осенью 92-го эти люди решили играть ва-банк. Им нужна была голова “предателя” Ельцина. А заодно и Стерлигова. Для того и поспешили они создать новую объединительную организацию - Фронт национального спасения.
Надобности ни в каком таком фронте Стерлигов решительно не видел. Но он недооценил энергию и коварство своих сподвижников и переоценил свой калибр. Да, Гитлер мог позволить себе хитрый маневр с Гинденбургом. Но… что позволено Юпитеру, того нельзя быку. К октябрю соблазн власти уже лихорадил оппозицию. Остановить создание Фронта Стерлигову оказалось не под силу. Он сделал, правда, последнюю судорожную попытку объявить фронт составной частью Собора. Однако “перебежчик” Константинов, возглавивший Фронт, и слышать об этом, естественно, не захотел. Он ведь шел не только на штурм Кремля, но и на перехват лидерства.
24 октября в Парламентском центре России Константинов продемонстрировал стране еще более внушительное зрелище, нежели Стерлигов в июне. На открытие Фронта съехались 1428 делегатов от 103 городов и 675 гостей, присутствовало 270 аккредитованных журналистов, 117 из них от иностранных агентств и газет.
Константинов взял курс на конфронтацию с “главарем временного оккупационного режима”. Казалось бы, всего лишь одно слово отличало этот новый лозунг от лозунга Собора, протестовавшего против “временного оккупационного правительства”. Но этот нюанс мигом задвинул вчерашнего кумира в политическую тень, за одну ночь превратил его в фигуру архаическую, персону нон грата оппозиционного бомонда.
4 ноября Стерлигов провел прессконференцию, где говорил о “круглом столе” с представителями президента и “Гражданского союза”, который он рассматривал “как пролог к созданию нового правительства со своим участием”53. Но на следующий же день руководители Фронта провели свою прессконференцию, на которой заклеймили “раскольничество Стерлигова”54. Оба его сопредседателя по Собору, Геннадий Зюганов и Валентин Распутин, и четыре члена Президиума, включая Баркашова, отмежевались от его “недопустимых заявлений, на которые никто его не уполномачивал”55. Так закатилась звезда вчерашнего кумира оппозиции, вообразившего себя российским Муссолини. И самым, наверное, обидным для него было отречение Шафаревича. Буквально только что профессор пел осанну новой надежде оппозиции. А вот что говорил он теперь:
“Как я слышал, он работал в пятом управлении [КГБ], боролся с инакомыслящими. Может, и я был его подопечным… Слова о “правительстве измены”, звучавшие на Соборе в Колонном зале, заменились разговорами о сотрудничестве с правительством. Генерал Стерлигов сначала вошел в оргкомитет Фронта, потом [в интервью Невзорову]
50
объявил Фронт одной из структур Собора, а потом в интервью Киселеву сказал, что не может с Фронтом сотрудничать по причине его коммунистического уклона. Мне кажется, что надежда на генерала Стерлигова была жизнью опровергнута”56.
Вторая половина пути
Какой же год у нас сегодня на дворе,
если считать по веймарскому календарю?
Давайте прикинем. С одной стороны, правая оппозиция успешно набирает очки в психологической войне. И первую половину пути к созданию объединительной идеологии она уже прошла-в том, по крайней мере, смысле, что многие из ее вождей считают такую идеологию необходимой, некоторые из ее интеллектуальных центров над ней серьезно работают и первые проекты уже прорисовываются. С другой же стороны, сектантская фрагментарность оппозиции, ее принципиальная разнородность, неуправляемость “патриотических” масс и беспощадное соперничество лидеров, которые я попытался здесь проиллюстрировать, делают перспективы туманными. Быстро завершить вторую половину пути практически нереально, или мало реально - во всяком случае, в предвидимом будущем. Ошибся, к счастью, Андрей Козырев, когда в 1992 году сказал открытым текстом, что для России истекает последний веймарский год. И Валерий Выжутович, находивший это даже очевидным для “вдумчивых наблюдателей”, тоже ошибся. Есть еще время до октября 17-го года, по петроградской хронологии, и до 33-го - по берлинской. И все же время остается фактором критическим. Судя по сегодняшней растерянности западных элит, деморализованных югославским кризисом, для “раскачки” господствующего сегодня на Западе стереотипа невмешательства в российскую психологическую войну тоже понадобятся годы. Заглянуть вперед всегда трудно. Еще труднее осознать, что уже в силу своего ядерного статуса Россия неминуемо окажется главным полем сражения между европейской демократией и всемирным “экстремистским национализмом”. И что поэтому проблема общеевропейского возрождения неразрывно связана с разрешением российского кризиса, несопоставимо более грозного, чем югославский. Если мои расчеты верны, эти годы в запасе у Запада есть. Но как, на что они будут потрачены?
51Глава третья Ищу союзников!
Россия сегодня - на марше, в розе ветров, на перекрестке всех дорог, из которых может быть выбрана любая. Рыночное хозяйство, построенное при помощи Запада, вовсе не помешает ей встать в постельцинскую эпоху на тот путь, куда толкают ее вожди оппозиции: на путь безоглядной вражды с Западом. Отсюда центральный вопрос, от которого западные политики упрямо уходят, но которого им не избежать: как воздействовать на будущий выбор России в условиях, когда рынок в ней побеждает, а демократия проигрывает?
Казалось бы, и раздумывать нечего: срочно реформировать русскую политику Запада, сделав ее сверхзадачей нейтрализацию реваншистской угрозы. Как - уже говорилось: положить на чашу весов российского выбора весь еще неистраченный в России авторитет Запада, его
Выбор России и выбор Запада
политический опыт, его интеллектуальную изощренность, проникнутую духом идеализма и морального сопереживания. Конечно, можно ничего этого не делать. Можно, пренебрегая опытом 1920-х, вновь понадеяться на самотрансформацию имперского гиганта. На то, что российская реваншистская оппозиция вдруг уйдет почему-то в тень, на периферию политической жизни и угроза рассосется сама по себе. Но я бы считал в этом случае необходимым, чтобы западная публика совершенно точно представляла себе степень риска, связанного с таким решением, и осознанно на него согласилась. Другими словами, она должна уяснить, что так же, как и народ России, стоит перед выбором, который определит ее будущее. Чтобы эта непростая данность уложилась в общественном сознании, необходима широкая и свободная дискуссия. И открыться, по обстоятельствам, она должна была уже давно. Однако до сих пор, хотя яростный российский кризис уже задышал просвещенному Западу в затылок, нет сигнала к началу такого мозгового штурма. Почему?
Чтоб не выбиваться из жанра, попытаюсь набросать ответ в лицах.
52
Я выбрал четыре ключевые фигуры среди экспертов, занимающихся Россией. По полному спектру: экономиста, политолога, историка и политического деятеля. Пусть читатель сам рассудит, нужна ли этим людям дискуссия о выборе России и тем более о выборе Запада.
Заботы экономиста Хотя профессор Сакс и выглядит в свои неполные 40 лет мальчиком, он серьезный специалист в своей области - теории международных финансов. Питер Пассел даже назвал его “самым важным сейчас экономистом в мире”1, на плечах которого лежит самая сложная из всех сегодняшних задач: вытащить Россию из коммунистического омута, как вытащил он когда-то из фантастической (24000% в год) гиперинфляции Боливию. Никто из западных экономистов не ринулся так беззаветно и отчаянно, как он, в русские дела, и никого другого не ненавидит так страстно реваншистская оппозиция. Если б я даже больше ничего о нем не сказал, одно это служило бы ему высокой рекомендацией.
