Оппозиция словно лишилась разума. Не говоря уже о том, что она совершала монументальную ошибку, непростительно перепутав агрессивное настроение “патриотических” масс с настроением большинства российских избирателей, - в своем самоубийственном порыве она себе, любимой, отрезала всякую возможность маневра. Тщетно взывали к здравому смыслу одумавшиеся в последнюю минуту идеологи. “Политические булыжники” были у всех на уме, а вовсе не кабинетные тонкости “интеллектуального оружия” и “непротиворечивой идеологии Русского пути”. Какая там идеология, когда земля, казалось, уже горела под ногами врагов?

Окончилось это все, как мы знаем, пшиком. Но у тех, кто внимательно наблюдал, как распаляла и понемногу доводила себя до белого каления оппозиция, кто читал все это и слушал, могло сложиться впечатление, что Россия и впрямь находится где-то в январе 1933 года по веймарскому календарю. Уж мне-то работать над этой книгой было как будто бы и вовсе бессмысленно. Она казалась безнадежно запоздавшей. Я ищу способы остановить варваров, а они уже, считайте, овладели воротами Рима!

А что же идеологи оппозиции? Они раньше других очнулись от хмельного угара, охватившего тогда движение. Но, как показал ок44

тябрь 93-го, когда оппозиционные парламентарии оказались, по сути, заложниками “коричневой” ярости своих собственных вооруженных штурмовиков в заблокированном Белом доме, соблазн власти дезориентировал и их. И на будущее ничуть не застрахованы они от повторения этого кошмара.

Другая особенность оппозиции, делающая проблематичным для нее принятие единого символа веры,— это закоренелое, почти средневековое сектантство ее командиров. Например, в 1992 году в России было десять (!) движений и фронтов, называющих себя одним и тем же именем

“Мы просто коричневые”

“Память”34. И дело не только в том, что все они так судорожно цеплялись за одно и то же старое название, словно бы именно от этого зависела их жизнь. Каждая “Память” считала всех остальных опасными еретиками и отступниками от “подлинно коричневой” идеологии, а значит - врагами Отечества.

“Национально-патриотический фронт “Память”, возглавляемый Дмитрием Васильевым, исключил из своих рядов Александра Баркашова

- за отступление от официального догмата веры “монархического фашизма”, равно как и своих основателей братьев Поповых (за “национал-коммунизм”). Это, однако, не помешало “национальнопатриотическому фронту “Память” во главе с Николаем Филимоновым исключить самого Васильева. Что, в свою очередь, не удержало “православный национально-патриотический фронт “Память”, возглавляемый Александром Кулаковым, от исключения Филимонова. При этакой-то сектантской строгости идеологических нравов, при этакой-то подозрительности легко ли этим людям вдруг отречься от излюбленных догм, будь то фашизм монархический, православный или уж вовсе языческий, и внять какому бы то ни было новому пророку? Плечом к плечу с уже известным нам Баркашовым и его “Русским национальным единством” стоит Виктор Корчагин, лидер “Русской партии”. Смотрят они на вещи практически одинаково. Оба “коричневые”, или, пользуясь эвфемизмом Кургиняна, “этно-радикалы”. Оба убежденные антикоммунисты (Баркашов искренне обижается, когда его называют “красно-коричневым”: “Мы просто коричневые, без всякого красного оттенка”35). Оба уверены, что все беды России от евреев (“сионистов”). Оба считают, что “террор советской власти был не политическим и не классовым, как нас пытались убедить, а носил чисто расовый характер и преследовал цель уничтожения русской нации как носителя генотипа белой расы”36. Оба согласны в необходимости “признать сионизм виновным в преступном захвате власти во время октябрьского переворота 1917 года… в развязывании красного террора, гражданской войны и геноцида русского народа… в разорении России и доведении русских до унизительной нищеты посредством сионистского ига”37.

Все, в чем Россия винит коммунистов, Баркашов и Корчагин единодушно взваливают на евреев. Более того, коммунисты для них, собственно, и есть евреи. Словом, нет у них разногласий ни в чем. Не 45

только в том, что “всемирная еврейская олигархия” является главным врагом России, но даже в том - гораздо ближе к дому,— что официальная православная церковь “стала прибежищем сатанизма”38.

Спрашивается, что в таком случае делить этим людям? Им-то почему бы не показать пример всем ссорящимся фракциям оппозиции, объединившись под своим общим “просто коричневым” знаменем?

Нет, оказывается, нельзя им вместе. Ибо Корчагин - язычник. Он считает “христианство, проповедующее идею богоизбранного израильского народа, еврейской идеологией” и предпочитает поэтому “содействовать возрождению Русской веры, где под Богом понимается Природа”39. Баркашов же, напротив, по его собственным словам, “православный фундаменталист”40, который если и хотел бы чему-то содействовать, то скорее всего замене существующей церковной иерархии каким-нибудь Хомейни отечественной выделки, но уж никак не наступлению языческой “Русской веры”. Эти религиозные разногласия яснее всего показывают, что перед нами не столько политическое движение, сколько анархическое собрание средневековых сектантских общин. Свой твердокаменный символ веры они уже обрели и не расстанутся с ним ни за какие коврижки. Что прикажете делать с ними идеологам оппозиции?

Можно, конечно, поставить этот вопрос и в иной редакции: почему вообще идеологи должны делать что-то с этими людьми? Ведь это натуральные, чистейших кровей фашисты. Уличные разбойники, откровенно признающееся в любви к “Адольфу Алоизовичу Гитлеру” и готовые ответить на мифический “геноцид русского народа” вполне реальным геноцидом народа еврейского… Но это не помешало Баркашову сделать значительную карьеру в оппозиционном истеблишменте. Он заседал на самом верху ее структурной пирамиды как член руководства обеих главных организаций “объединенной” оппозиции - Русского национального собора (РНС) и Фронта национального спасения (ФНС). А генерал Филатов, представляющий “Русскую партию”, был обозревателем “Дня”, фашисты сидели за одним столом с парламентариями и интеллектуалами оппозиции - как соратники, как союзники. Вот я и спрашиваю: почему не противен такой альянс всем этим интеллигентным, на первый взгляд, людям? Почему не стыдятся они духовного родства с “просто коричневыми”? Почему не только без колебаний подают им руку, но и соревнуются меж собою за право усадить за свой стол? Почему писатель Проханов неутомимо печатал упражнения фашиста Филатова, идеолог Кургинян цеплялся за национал-социалиста Лысенко? И даже такие генералы оппозиции, как вождь РНС Александр Стерлигов и бывший демократ Константинов, возглавивший ФНС, дрались между собой за честь числить в рядах своей организации Баркашова? Как они, поборники нравственного возрождения России, “испохабленной”, по их мнению, послеавгустовским режимом, оправдывают в собственных глазах такую сверхпохабную нравственную неразборчивость? Как могут они после этого ожидать, что порядочные люди станут относиться к ним иначе, нежели с брезгливым презрением?

Это, впрочем, отдельная тема, к которой надеюсь еще вернуться.

46

С ТОПОРОМ В ГРУДИ? Не будем все же отмахиваться от первоначально сформулированного вопроса: что делать идеологу оппозиции? Выбирать между Баркашовым и Корчагиным? Одного фашиста прогнать, другого приголубить? Или отсечь обоих как, пардон, “этно-радикалов”? Но кто же ему это позволит? Не отдадут ему их на расправу генералы оппозиции, которым эти люди нужны для массовых акций и практических дел, куда более важных для них, чем любая идеология. К тому же придется ему охватывать “объединительной идеологией” не только уличных бандитов. Предстоит искать общий язык и с ярко”коричневыми” интеллектуалами, такими как Александр Дугин, проповедующий в журнале “Элементы” в ансамбле с европейскими фашистами всемирную “консервативную революцию” и возвращение в средневековье.